Личный эгоизм - родной отец подлости.

Самолюбие - худший вид зависимости.

Высота культуры всегда стоит в прямой зависимости от любви к труду...

Чтобы жить - надо уметь что-нибудь делать.

Когда труд - удовольствие, жизнь - хороша! Когда труд - обязанность, жизнь - рабство!

Нужно любить то, что делаешь, и тогда труд - даже самый грубый - возвышается до творчества.

...маленький человек, когда он хочет работать, - непобедимая сила!

Хозяин тот, кто трудится...

Все люди делом живы.

Бедные люди - красивее, а богатые - сильнее...

Многим деньги легко достаются, да немногие легко с ними расстаются...

Для свободных - все высоты достигаемы.

...дети очень часто умнее взрослых и всегда искреннее.

В совершенствовании человека - смысл жизни...

Наш воспитатель - наша действительность.

...прошлое - не деготь на воротах, его не выскоблишь...

...время - враг людей, которые любят спокойную жизнь...

...в карете прошлого - никуда не уедешь...

...не сердитесь на дураков, они будут жить еще долго, к ним следует относиться, как к дурной погоде.

Ум имей хоть маленький, да свой.

Самодовольный человек - затвердевшая опухоль на груди общества.

День - это маленькая жизнь, и надо прожить ее так, будто ты должен умереть сейчас, а тебе неожиданно подарили еще сутки.

Все прекрасное в человеке - от лучей солнца и от молока Матери.

Дети - это завтрашние судьи наши.

Мать - всегда против смерти.

Доброта - она превыше всех благ.

Не чувствовать в себе желаний - значит, не жить.

Не пишите на чистых страницах вашего сердца чужими словами.

Жизнь тасует нас, как карты, и только случайно - и то не надолго - мы попадаем на свое место.

Когда человек хочет узнать - он исследует, когда он хочет спрятаться от тревог жизни - он выдумывает.

...когда неярко в сердце горит, много сажи в нем накопляется.

Нужно уметь извлекать из факта смысл.

Знать необходимо не затем, чтоб только знать, но для того, чтоб научиться делать.

Сила познания - в сомнении.

Красота и мудрость - в простоте.

...для человека нет и не может быть ничего ближе человека.

...самая высокая радость жизни - чувствовать себя нужным и близким людям.

Любовь - это желание жить.

Жизнь устроена так дьявольски искусно, что, не умея ненавидеть, невозможно искренне любить.

Если враг не сдается, - его уничтожают.

Безумство храбрых - вот мудрость жизни!

Революции нужны, чтобы уничтожать революционеров.

...народ есть неиссякаемый источник энергии, единственно способный претворить все возможное - в необходимое, все мечты - в действительность.

Учитесь у всех - не подражайте никому.

Процесс развития культуры есть процесс преодоления трудностей.

Предрассудки -обломки старых истин.

Ежели людей по работе ценить, тогда лошадь лучше всякого человека.

Нужно жить всегда влюбленным во что-нибудь недоступное тебе. Человек становится выше ростом от того, что тянется вверх.

Основная задача всех церквей была одна и та же: внушать бедным холопам, что для них - нет счастья на земле, оно уготовано для них на небесах, и что каторжный труд на чужого дядю - дело богоугодное.

Если все время человеку говорить, что он ""свинья"", то он действительно в конце концов захрюкает.

Превосходная должность - быть на земле человеком.

Человек - это звучит гордо!

Люди, которых понимаешь сразу, люди без остатка - неинтересны. Человек должен вмещать в себя, по возможности, все, плюс - еще нечто.

Язык - это оружие литератора, как ружье - солдата. Чем лучше оружие - тем сильнее воин...

ГОРЬКИЙ Максим (наст. имя и фам. Алексей Максимович Пешков) (1868-1936), русский писатель, публицист. Большой резонанс имел сборник «Очерки и рассказы» (т. 1-3, 1898-99), где носителями новой, «свободной» морали были изображены (не без влияния ницшеан ства) т. н. босяки. В романе «Мать» (1906-1907) сочувственно показал нарастание революционного движения в России. Выявив разные типы жизненного поведения обитателей ночлежки (пьеса «На дне», 1902), поставил вопрос о свободе и назначении человека. В «окуровском» цикле (роман «Жизнь Матвея Кожемякина», 1910-11) — пассивность, косность уездной русской жизни, проникновение в нее революционных настроений. В публицистической книге «Несвоевременные мысли» (отдельное издание 1918) резко критиковал взятый В. И. Лениным курс на революцию, утверждал ее преждевременность, разрушительные последствия. Автобиографическая трилогия: «Детство» (1913-14), «В людях» (1915-16), «Мои университеты» (1922). Литературные портреты, воспоминания. Многообразие человеческих характеров в пьесах («Егор Булычов и другие», 1932), в незавершенном романе-эпопее «Жизнь Клима Самгина» (т. 1-4, 1925-36). За границей и после возвращения в Россию оказывал большое влияние на формирование идейно-эстетических принципов советской литературы ( в т. ч. теории социалистического реализма).
ГОРЬКИЙ Максим (наст. имя Алексей Максимович Пешков) [16 (28) марта 1868, Нижний Новгород — 18 июня 1936, Горки под Москвой], русский писатель, публицист, общественный деятель. Одна из ключевых фигур литературного рубежа 19-20 столетий (т. н. «серебряного века») и советской литературы.
Происхождение, образование, мировоззрение
Отец, Максим Савватиевич Пешков (1840-71) — сын солдата, разжалованного из офицеров, столяр-краснодеревщик. В последние годы работал управляющим пароходной конторой, умер от холеры. Мать, Варвара Васильевна Каширина (1842-79) — из мещанской семьи; рано овдовев, вторично вышла замуж, умерла от чахотки. Детство писателя прошло в доме деда Василия Васильевича Каширина, который в молодости бурлачил, затем разбогател, стал владельцем красильного заведения, в старости разорился. Дед обучал мальчика по церковным книгам, бабушка Акулина Ивановна приобщила внука к народным песням и сказкам, но главное — заменила мать, «насытив», по словам самого Горького, «крепкой силой для трудной жизни» («Детство»).
Настоящего образования Горький не получил, закончив лишь ремесленное училище. Жажда знаний утолялась самостоятельно, он рос «самоучкой». Тяжелая работа (посудник на пароходе, «мальчик» в магазине, ученик в иконописной мастерской, десятник на ярмарочных постройках и др.) и ранние лишения преподали хорошее знание жизни и внушили мечты о переустройстве мира. «Мы в мир пришли, чтобы не соглашаться...» — сохранившийся фрагмент уничтоженной поэмы молодого Пешкова «Песнь старого дуба».
Ненависть к злу и этический максимализм были источником нравственных терзаний. В 1887 году пытался покончить с собой. Принимал участие в революционной пропаганде, «ходил в народ», странствовал по Руси, общался с босяками. Испытал сложные философские влияния: от идей французского Просвещения и материализма И. В. Гете до позитивизма Ж. М. Гюйо, романтизма Дж. Рескина и пессимизма А. Шопенгауэра. В его нижегородской библиотеке рядом с «Капиталом» К. Маркса и «Историческими письмами» П. Л. Лаврова стояли книги Э. Гартмана, М. Штирнера и Ф. Ницше.
Грубость и невежество провинциального быта отравили его душу, но и — парадоксальным образом — породили веру в Человека и его потенциальные возможности. Из столкновения противоречащих друг другу начал родилась романтическая философия, в которой Человек (идеальная сущность) не совпадал с человеком (реальным существом) и даже вступал с ним в трагический конфликт. Гуманизм Горького нес в себе бунтарские и богоборческие черты. Любимым его чтением была библейская Книга Иова, где «Бог поучает человека, как ему быть богоравным и как с п о к о й н о встать рядом с Богом» (письмо Горького В. В. Розанову, 1912).
Ранний Горький (1892-1905)
Горький начинал как провинциальный газетчик (печатался под именем Иегудиил Хламида). Псевдоним М. Горький (письма и документы подписывал настоящей фамилией — А. Пешков; обозначения «А. М. Горький» и «Алексей Максимович Горький» контаминируют псевдоним с настоящим именем) появился в 1892 в тифлисской газете «Кавказ», где был напечатан первый рассказ «Макар Чудра». В 1895, благодаря помощи В. Г. Короленко, опубликовался в популярнейшем журнале «Русское богатство» (рассказ «Челкаш»). В 1898 в Петербурге вышла книга «Очерки и рассказы», имевшая сенсационный успех. В 1899 появились поэма в прозе «Двадцать шесть и одна» и первая большая повесть «Фома Гордеев». Слава Горького росла с невероятной быстротой и вскоре сравнялась с популярностью А. П. Чехова и Л. Н. Толстого.
С самого начала обозначилось расхождение между тем, что писала о Горьком критика, и тем, что желал видеть в нем рядовой читатель. Традиционный принцип толкования произведений с точки зрения заключенного в них социального смысла применительно к раннему Горькому не срабатывал. Читателя меньше всего интересовали социальные аспекты его прозы, он искал и находил в них настроение, созвучное времени. По словам критика М. Протопопова, Горький подменил проблему художественной типизации проблемой «идейного лиризма». Его герои совмещали в себе типические черты, за которыми стояло хорошее знание жизни и литературной традиции, и особого рода «философию», которой автор наделял героев по собственному желанию, не всегда согласуясь с «правдой жизни». Критики в связи с его текстами решали не социальные вопросы и проблемы их литературного отражения, а непосредственно «вопрос о Горьком» и созданном им собирательном лирическом образе, который стал восприниматься как типический для России конца 19 — начала 20 вв. и который критика сравнивала со «сверхчеловеком» Ницше. Все это позволяет, вопреки традиционному взгляду, считать его скорее модернистом, чем реалистом.
Общественная позиция Горького была радикальной. Он не раз подвергался арестам, в 1902 Николай II распорядился аннулировать его избрание почетным академиком по разряду изящной словесности (в знак протеста Чехов и Короленко вышли из Академии). В 1905 вступил в ряды РСДРП (большевистское крыло) и познакомился с В. И. Лениным. Им оказывалась серьезная финансовая поддержка революции 1905-07.
Быстро проявил себя Горький и как талантливый организатор литературного процесса. В 1901 встал во главе издательства товарищества «Знание» и вскоре стал выпускать «Сборники товарищества «Знание», где печатались И. А. Бунин, Л. Н. Андреев, А. И. Куприн, В. В. Вересаев, Е. Н. Чириков, Н. Д. Телешов, А. С. Серафимович и др.
Вершина раннего творчества, пьеса «На дне», в огромной степени обязана своей славой постановке К. С. Станиславского в Московском художественном театре(1902; играли Станиславский, В. И. Качалов, И. М. Москвин, О. Л. Книппер-Чехова и др.) В 1903 в берлинском Kleines Theater состоялось представление «На дне» с Рихардом Валлентином в роли Сатина. Другие пьесы Горького — «Мещане» (1901), «Дачники» (1904), «Дети солнца», «Варвары» (обе 1905), «Враги» (1906) — не имели такого сенсационного успеха в России и Европе.
Между двух революций (1905-1917)
После поражения революции 1905-07 Горький эмигрировал на остров Капри (Италия). «Каприйский» период творчества заставил пересмотреть сложившееся в критике представление о «конце Горького» (Д. В. Философов), которое было вызвано его увлечениями политической борьбой и идеями социализма, нашедшими отражение в повести «Мать» (1906; вторая редакция 1907). Он создает повести «Городок Окуров» (1909), «Детство» (1913-14), «В людях» (1915-16), цикл рассказов «По Руси» (1912-17). Споры в критике вызвала повесть «Исповедь» (1908), высоко оцененная А. А. Блоком. В ней впервые прозвучала тема богостроительства, которое Горький с А. В. Луначарским и А. А. Богдановым проповедовал в каприйской партийной школе для рабочих, что вызвало его расхождения с Лениным, ненавидевшим «заигрывание с боженькой».
Первая мировая война тяжело отразилась на душевном состоянии Горького. Она символизировала начало исторического краха его идеи «коллективного разума», к которой он пришел после разочарования ницшевским индивидуализмом (по мнению Т. Манна, Горький протянул мост от Ницше к социализму). Безграничная вера в человеческий разум, принятая как единственный догмат, не подтверждалась жизнью. Война стала вопиющим примером коллективного безумия, когда Человек был низведен до «окопной вши», «пушечного мяса», когда люди зверели на глазах и разум человеческий был бессилен перед логикой исторических событий. В стихотворении Горького 1914 года есть строки: «Как же мы потом жить будем?//Что нам этот ужас принесет?//Что теперь от ненависти к людям // Душу мою спасет?»
Годы эмиграции (1917-28)
Октябрьская революция подтвердила опасения Горького. В отличие от Блока, он услышал в ней не «музыку», а страшный рев стомиллионной крестьянской стихии, вырвавшейся через все социальные запреты и грозившей потопить оставшиеся островки культуры. В «Несвоевременных мыслях» (цикл статей в газете «Новая жизнь»; 1917-18; в 1918 вышли отдельным изданием) он обвинил Ленина в захвате власти и развязывании террора в стране. Но там же назвал русский народ органически жестоким, «звериным» и тем самым если не оправдывал, то объяснял свирепое обращение большевиков с этим народом. Непоследовательность позиции отразилась и в его книге «О русском крестьянстве» (1922).
Несомненной заслугой Горького была энергичная работа по спасению научной и художественной интеллигенции от голодной смерти и расстрелов, благодарно оцененная современниками (Е. И. Замятин, А. М. Ремизов, В. Ф. Ходасевич, В. Б. Шкловский и др.) Едва ли не ради этого задумывались такие культурные акции, как организация издательства «Всемирная литература», открытие «Дома ученых» и «Дома искусств» (коммун для творческой интеллигенции, описанных в романе О. Д. Форш«Сумасшедший корабль» и книге К. А. Федина «Горький среди нас»). Однако многих писателей (в т. ч. Блока, Н. С. Гумилева) спасти не удалось, что стало одной из основных причин окончательного разрыва Горького с большевиками.
Портрет работы Н. А. Андреева
С 1921 по 1928 Горький жил в эмиграции, куда отправился после слишком настойчивых советов Ленина. Поселился в Сорренто (Италия), не прерывая связей с молодой советской литературой (Л. М. Леоновым, В. В. Ивановым, А. А. Фадеевым, И. Э. Бабелем и др.) Написал цикл «Рассказы 1922-24 годов», «Заметки из дневника» (1924), роман «Дело Артамоновых» (1925), начал работать над романом-эпопеей «Жизнь Клима Самгина» (1925-36). Современники отмечали экспериментальный характер произведений Горького этого времени, которые создавались с несомненной оглядкой на формальные искания русской прозы 20-х гг.
Возвращение
В 1928 Горький совершил «пробную» поездку в Советский Союз (в связи с чествованием, устроенным по поводу его 60-летия), до этого вступив в осторожные переговоры со сталинским руководством. Апофеоз встречи на Белорусском вокзале решил дело; Горький возвратился на родину. Как художник он целиком погрузился в создание «Жизни Клима Самгина», панорамной картины России за сорок лет. Как политик фактически обеспечивал Сталину моральное прикрытие перед лицом мирового сообщества. Его многочисленные статьи создавали апологетический образ вождя и молчали о подавлении в стране свободы мысли и искусства — фактах, о которых Горький не мог не знать. Он встал во главе создания коллективной писательской книги, воспевшей строительство заключенными Беломорско-Балтийского канала им. Сталина. Организовал и поддерживал множество предприятий: издательство «Аcademia», книжные серии «История фабрик и заводов», «История гражданской войны», журнал «Литературная учеба», а также Литературный институт, затем названный его именем. В 1934 возглавил Союз писателей СССР, созданный по его инициативе.
Смерть Горького была окружена атмосферой таинственности, как и смерть его сына — Максима Пешкова. Однако версии о насильственной смерти обоих до сих пор не нашли документального подтверждения. Урна с прахом Горького помещена в Кремлевской стене в Москве.

Из пьесы «На дне»
М. ГОРЬКИЙ. «НА ДНЕ»

АКТ ТРЕТИЙ
<...>
Наташа. Добрый ты, дедушка... Отчего ты — такой добрый?
Лука. Добрый, говоришь? Ну... и ладно, коли так... да!
За красной стеной тихо звучит гармоника и песня.
Надо, девушка, кому-нибудь и добрым быть... жалеть людей надо! Христос-от всех жалел и нам так велел... Я те скажу — вовремя человека пожалеть... хорошо бывает! Вот, примерно, служил я сторожем на даче... у инженера одного пол Томском-городом... Ну, ладно! В лесу дача стояла, место — глухое... а зима была, и — один я, на даче-то... Славно-хорошо! Только раз — слышу — лезут!
Наташа. Воры?
Лука. Они. Лезут, значит, да!.. Взял я ружьишко, вышел... Гляжу — двое... открывают окно — и так занялись делом, что меня и не видят. Я им кричу: ах вы!.. пошли прочь!.. А они, значит, на меня с топором... Я их упреждаю — отстаньте, мол! А то сейчас — стрелю!.. Да ружьишко-то то на одного, то на другого и навожу. Они — на коленки пали: дескать, — пусти! Ну, а я уж того... осердился... за топор-то, знаешь! Говорю — я вас, лешие, прогонял, не шли... а теперь, говорю, ломай ветки один который-нибудь! Наломали они. Теперь, приказываю, один — ложись, а другой — пори его! Так они, по моему приказу, и выпороли дружка дружку. А как выпоролись они... и говорят мне — дедушка, говорят, дай хлебца Христа ради! Идем, говорят, не жрамши. Вот те и воры, милая... (смеется)... вот те и с топором! Да... Хорошие мужики оба... Я говорю им: вы бы, лешие, прямо бы хлеба просили. А они — надоело, говорят... просишь-просишь, а никто не дает... обидно!.. Так они у меня всю зиму и жили. Один, — Степаном звать, — возьмет, бывало, ружьишко и закатится в лес... А другой — Яков был, все хворал, кашлял все... Втроем, значит, мы дачу-то и стерегли. Пришла весна — прощай, говорят, дедушка! И ушли... в Россию побрели...
Наташа. Они — беглые? Каторжане?
Лука. Действительно — так, — беглые... с поселенья ушли... Хорошие мужики!.. Не пожалей я их — они бы, может, убили меня... али еще что... А потом — суд, да тюрьма, да Сибирь... что толку? Тюрьма — добру не научит, и Сибирь не научит... а человек — научит... да! Человек — может добру научить... очень просто!
Пауза.
Бубнов. Мм-да!.. А я вот не умею врать! Зачем? По-моему — вали всю правду, как она есть! Чего стесняться?
Клещ (вдруг снова вскакивает, как обожженный, и кричит). Какая — правда? Где — правда? (Треплет руками лохмотья на себе.) Вот — правда! Работы нет... силы нет! Вот — правда! Пристанища... пристанища нету! Издыхать надо... вот она, правда! Дьявол! На... на что мне она — правда? Дай вздохнуть... вздохнуть дай! Чем я виноват?.. За что мне — правду? Жить — дьявол — жить нельзя... вот она — правда!..
Бубнов. Вот так... забрало!..
Лука. Господи Исусе... слышь-ка, милый! Ты...
Клещ (дрожит от возбуждения). Говорите тут — пра-авда! Ты, старик, утешаешь всех... Я тебе скажу... ненавижу я всех! И эту правду... будь она — проклята! (Бежит за угол, оглядываясь).
Лука. Ай-яй-ай! Как встревожился человек... И куда побежал?
Наташа. Все равно как рехнулся...
Бубнов. Здорово пущено! Как в театре разыграл... Бывает это, частенько... Не привык еще к жизни-то...
Пепел (медленно выходит из-за угла). Мир честной компании! Что, Лука, старец лукавый, все истории рассказываешь?
Лука. Видел бы ты... как тут человек кричал!
Пепел. Это Клещ, что ли? Чего он? Бежит, как ошпаренный...
Лука. Побежишь, если этак... к сердцу подступит...
Пепел (садится). Не люблю его... больно он зол да горд. (Передразнивая Клеща). «Я — рабочий человек». И — все его ниже будто... Работай, коли нравится... чем же гордиться тут? Ежели людей по работе ценить... тогда лошадь лучше всякого человека... возит и — молчит! Наташа! Твои — дома?
Наташа. На кладбище ушли... потом — ко всенощной хотели...
Пепел. То-то, я гляжу, свободна ты... редкость!
Лука (задумчиво, Бубнову). Вот... ты говоришь — правда... Она, правда-то, — не всегда по недугу человеку... не всегда правдой души вылечишь... Был, примерно, такой случай: знал я одного человека, который в праведную землю верил...
Бубнов. Во что-о?
Лука. В праведную землю. Должна, говорил, быть на свете праведная земля... в тон, дескать, земле — особые люди населяют... хорошие люди! друг дружку они уважают, друг дружке — завсяко-просто — помогают... и все у них славно-хорошо! И вот человек все собирался идти... праведную эту землю искать. Был он бедный, жил — плохо... и когда приходилось ему так уж трудно, что хоть ложись да помирай, — духа он не терял, а все, бывало, усмехался только да высказывал: «Ничего! потерплю! Еще несколько пожду... а потом — брошу всю эту жизнь и — уйду в праведную землю...» Одна у него радость была — земля эта...
Пепел. Ну? Пошел?
Бубнов. Куда? Хо-хо!
Лука. И вот в это место — в Сибири дело-то было — прислали ссыльного, ученого... с книгами, с планами он, ученый-то, и со всякими штуками... Человек и говорит ученому: «Покажи ты мне, сделай милость — где лежит праведная земля и как туда дорога?») Сейчас это ученый книги раскрыл, планы разложил... глядел-глядел — нет нигде праведной земли! Все верно, все земли показаны, а праведной — нет!..
Пепел (негромко). Ну? Нету?
Бубнов хохочет.
Наташа. Погоди ты... ну, дедушка?
Лука. Человек — не верит... Должна, говорит, быть... ищи лучше! А то, говорит, книги и планы твои — ни к чему, если праведной земли нет... Ученый — в обиду. Мои, говорит, планы самые верные, а праведной земли вовсе нигде нет. Ну, тут и чело век рассердился — как так? Жил-жил, терпел-терпел и все верил — есть! а по планам выходит — нету! Грабеж!.. И говорит он ученому: «Ах ты... сволочь эдакой! Подлец ты, а не ученый...» Да в ухо ему — раз! Да еще!.. (Помолчав). А после того пошел домой и удавился!..
Все молчат. Лука, улыбаясь, смотрит на Пепла и Наташу.
Пепел (негромко). Ч-чертте возьми... история — невеселая...
Наташа. Не стерпел обмана...
Бубнов (угрюмо). Все — сказки...
Пепел. Н-да... вот те и праведная земля... не оказалось, значит...
Наташа. Жалко... человека-то...
Бубнов. Все — выдумки... тоже! Хо-хо! Праведная земля! Туда же! Хо-хо-хо! (Исчезает из окна).
Лука (кивая головой на окна Бубнова). Смеется! Эхе-хе... Пауза.
Ну, ребята!.. живите богато! Уйду скоро от вас...
Пепел. Куда теперь?
Лука. В хохлы... Слыхал я — открыли там новую веру... поглядеть надо... да!.. Все ищут люди, все хотят — как лучше... Дай им, господи, терпенья!
Пепел. Как думаешь... найдут?
Лука. Люди-то? Они — найдут! Кто ищет — найдет... Кто крепко хочет — найдет!
Наташа. Кабы нашли что-нибудь... придумали бы получше что...
Лука. Они — придумают! Помогать только надо им, девонька... уважать надо...
Наташа. Как я помогу? Я сама... без помощи...
Пепел (решительно). Опять я... снова я буду говорить с тобой... Наташа... Вот — при нем... он — все знает... Иди... со мной!
Наташа. Куда? По тюрьмам?
Пепел. Я сказал — брошу воровство! Ей-богу — брошу! Коли сказал — сделаю! Я — грамотный... буду работать... Вот он говорит — в Сибирь-то по своей воле надо идти... Едем туда, ну?.. Ты думаешь — моя жизнь не претит мне? Эх, Наташа! Я знаю... вижу!.. Я утешаю себя тем, что другие побольше моего воруют, да в чести живут... только это мне не помогает! Это... не то! Я — не каюсь... в совесть я не верю... Но — я одно чувствую: надо жить... иначе! Лучше надо жить! Надо так жить... чтобы самому себя можно мне было уважать...
Лука. Верно, милый! Дай тебе господи... помоги тебе Христос! Верно: человек должен уважать себя...
Пепел. Я — сызмальства — вор... все всегда говорили мне: вор Васька, воров сын Васька! Ага? Так? Ну — нате? Вот — я вор!.. Ты пойми: я, может быть, со зла вор-то... оттого я вор, что другим именем никто никогда не догадался назвать меня... Назови ты... Наташа, ну?

<...>

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ
<...>
Сатин. <...> Да, это он, старая дрожжа, проквасил нам сожителей...
Клещ. Поманил их куда-то... а сам — дорогу не сказал...
Барон. Старик — шарлатан...
Настя. Врешь! Ты сам — шарлатан!
Барон. Цыц, леди!
Клещ. Правды он... не любил, старик-то... Очень против правды восставал... так и надо! Верно — какая тут правда? И без нее — дышать нечем... Вон князь... руку-то раздавил на работе... отпилить напрочь руку-то придется, слышь... вот те и правда!
Сатин (ударяя кулаком по столу). Молчать! Вы — все — скоты! Дубье... молчать о старике! (Спокойнее). Ты, Барон, — всех хуже!.. Ты — ничего не понимаешь... и — врешь! Старик — не шарлатан! Что такое — правда? Человек — вот правда! Он это понимал... вы — нет! Вы — тупы, как кирпичи... Я понимаю старика... да! Он врал... но — это из жалости к вам, черт вас возьми! Есть много людей, которые лгут из жалости к ближнему... я — знаю! я — читал! Красиво, вдохновенно, возбуждающе лгут!.. Есть ложь утешительная, ложь примиряющая... Ложь оправдывает ту тяжесть, которая раздавила руку рабочего... и обвиняет умирающих с голода... Я — знаю ложь! Кто слаб душой... и кто живет чужими соками — тем ложь нужна... одних она поддерживает, другие — прикрываются ею... А кто — сам себе хозяин... кто независим и не жрет чужого — зачем тому ложь? Ложь — религия рабов и хозяев... Правда — бог свободного человека!
Барон. Браво! Прекрасно сказано! Я — согласен! Ты говоришь... как порядочный человек!
Сатин. Почему же иногда шулеру не говорить хорошо, если порядочные люди... говорят, как шулера? Да... я много позабыл, но — еще кое-что знаю! Старик? Он — умница!.. Он... подействовал на меня, как кислота на старую и грязную монету... Выпьем за его здоровье! Наливай...
Настя наливает стакан пива и дает Сатину.
Сатин (усмехаясь). Старик живет из себя... он на все смотрит своими глазами. Однажды я спросил его: «Дед! зачем живут люди?..» (Стараясь говорить голосом Луки и подражая его манерам). «А — для лучшего люди-то живут, милачок! Вот, скажем, живут столяры и все — хлам-народ... И вот от них рождается столяр... такой столяр, какого подобного и не видала земля, — всех превысил, и нет ему во столярах равного. Всему он столярному делу свой облик дает... и сразу дело на двадцать лет вперед двигает... Также и все другие... слесаря, там... сапожники и прочие рабочие люди... и все крестьяне... и даже господа — для лучшего живут! Всяк думает, что для себя проживает, ан выходит, что для лучшего! По сту лет... а может, и больше — для лучшего человека живут!»
<...>
Сатин. Когда я пьян... мне все нравится. Н-да... Он — молится? Прекрасно! Человек может верить и не верить... это его дело! Человек — свободен... он за все платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум — человек за все платит сам, и потому он — свободен!.. Человек — вот правда! Что такое человек?.. Это не ты, не я, не они... нет! — это ты, я, они, старик. Наполеон, Магомет... в одном! (Очерчивает пальцем в воздухе фигуру человека.) Понимаешь? Это — огромно! В этом — все начала и концы... Все — в человеке, все для человека! Существует только человек, все же остальное — дело его рук и его мозга! Чело-век! Это — великолепно! Это звучит... гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека! Не жалеть... не унижать его жалостью... уважать надо! Выпьем за человека, Барон! (Встает). Хорошо это... чувствовать себя человеком!.. Я — арестант, убийца, шулер... ну, да! Когда я иду по улице, люди смотрят на меня, как на жулика... и сторонятся, и оглядываются... и часто говорят мне — «Мерзавец! Шарлатан! Работай!» Работать? Для чего? Чтобы быть сытым? (хохочет). Я всегда презирал людей, которые слишком заботятся о том, чтобы быть сытыми... Не в этом дело. Барон! Не в этом дело! Человек — выше! Человек — выше сытости!..
<...>