|
Англичане берут в рот дюжину односложных слов, жуют их, глотают их, и выплевывают, - и это называется английским языком.
Молчание - английский способ беседовать.
Один поэт сказал: "Первый король был счастливый воин!" Насчет основателей нынешних наших финансовых династий мы можем, пожалуй, прозаически сказать, что первый банкир был счастливый мошенник.
Ни у одного народа вера в бессмертие не была так сильна, как у кельтов; у них можно было занимать деньги, с тем что возвратишь их в ином мире.
Бог простит мне глупости, которые я наговорил про него, как я моим противникам прощаю глупости, которые они писали против меня, хотя духовно они стояли настолько же ниже меня, насколько я стою ниже тебя, о Господи!
Фридрих Великий имеет большие заслуги перед немецкой литературой; между прочим, ту, что свои стихи он издал по-французски.
Прелесть весны познается только зимою, и, сидя у печки, сочиняешь самые лучшие майские песни.
Первая добродетель германцев - известная верность, несколько неуклюжая, но трогательно великодушная верность. Немец бьется даже за самое неправое дело, раз он получил задаток или хоть спьяну обещал свое содействие.
Французское безумие далеко не так безумно, как немецкое, ибо в последнем, как сказал бы Полоний, есть система.
У англичан больше мнений, чем мыслей. У нас, немцев, наоборот, так много мыслей, что мы не успеваем даже составить себе мнение.
То хорошо у нас, немцев, что никто еще не безумен настолько, чтобы не найти еще более безумного, который поймет его.
Когда уходят герои, на арену выходят клоуны.
Мудрость существует в единственном числе и имеет точные границы, а глупостей тысячи и все они безграничны.
Но счастье - прочь, карман мой пуст,И ни друзей, ни братских чувств.
...доброта всегда одержит верх над красотой...
ДОБРО лучше красоты.
Величие мира всегда находится в соответствии с величием духа, смотрящего на него. Добрый находит здесь на земле свой рай, злой имеет уже здесь свой ад.
Острить и занимать деньги нужно внезапно.
Принято прославлять драматурга, умеющего извлекать слезы. Этим талантом обладает и самая жалкая луковица.
Превозносят драматурга, исторгающего слезы у зрителя; этот талант он делит с луковицей.
В пользу высоких качеств республики можно было бы привести то самое доказательство, которое Боккаччо приводит в пользу религии: она держится вопреки своим чиновникам.
Католический поп шествует так, словно небо - его полная собственность; протестантский же, напротив, ходит так, будто небо он взял в аренду.
Еврей Фульд избран в парламент. Я очень рад этому; значит, равноправие евреев вполне осуществилось. Прежде только гениальный еврей мог пробиться в парламент; но если уж такая посредственность, как Фульд, пробивается, - значит, нет больше различий между евреями и не-евреями.
Женщины имеют только одно средство делать нас счастливыми и тридцать тысяч средств - составлять наше несчастье.
У женщин не бывает второй любви; их природа слишком нежна, чтобы быть в состоянии дважды перенести это страшное потрясение чувств.
Женщина - одновременно яблоко и змея.
Лессинг говорит: "Если Рафаэлю отрезать руки, он все же останется живописцем". Точно так же мы могли бы сказать: "Если господину* отрезать голову, он все же остался бы живописцем", - он продолжал бы писать и без головы, и никто бы не заметил, что головы у него и вовсе нет.
Русские уже благодаря размерам своей страны космополиты или, по крайней мере, на одну шестую космополиты, поскольку Россия занимает почти шестую часть всего населенного мира.
Автор привыкает в конце концов к своей публике, точно она разумное существо.
Не мы хватаем идею, идея хватает и гонит нас на арену, чтобы мы, как невольники-гладиаторы, сражались за нее. Так бывает со всяким истинным трибуном или апостолом.
У римлян ни за что не хватило бы времени на завоевание мира, если бы им пришлось сперва изучать латынь.
В искусстве форма все, материал ничего не стоит. Штауб берет за фрак, сшитый из собственного сукна, столько же, сколько за фрак, сшитый из сукна заказчика. Он говорит, что требует плату за фасон, материю же дарит.
Глубочайшая истина расцветает лишь из глубочайшей любви.
Илиада, Платон, Марафонская битва, Моисей, Венера Медицейская, Страсбургский собор, французская революция, Гегель, пароходы и т.д. - все это отдельные удачные мысли в творческом сне Бога. Но настанет час, и Бог проснется, протрет заспанные глаза, усмехнется - и наш мир растает без следа, да он, пожалуй, и не существовал вовсе.
В Италии музыка стала нацией. У нас на севере дело обстоит совсем иначе; там музыка стала человеком и зовется Моцартом или Мейербером.
Англичане рядом с итальянцами все, как один, напоминают статуи с отбитыми кончиками носов.
Евреи несли Библию сквозь века как свое переносное отечество.
Пристать к Христу - задача для еврея слишком трудная: сможет ли он когда-нибудь уверовать в божественность другого еврея?
Каждый человек - это мир, который с ним рождается и с ним умирает; под всякой могильной плитой лежит всемирная история.
Когда глаза критика отуманены слезами, его мнение не имеет значения.
В созданиях всех великих поэтов, в сущности, нет второстепенных персонажей, каждое действующее лицо есть на своем месте главный герой.
Красивые рифмы нередко служат костылями хромым мыслям.
Принцип гомеопатии, по которому от женщины излечивают нас женщины, может быть, самый доказанный опытом.
Любовь - это зубная боль в сердце.
Когда бьют по сюртуку, то удары приходятся и по человеку, на котором надет этот сюртук.
Нравственность - это разум сердца.
Музыка образует середину между мыслью и явлением.
Кто любит народ, должен сводить его в баню.
Легко прощать врагов, когда не имеешь достаточно ума, чтобы вредить им, и легко быть целомудренному человеку с прыщеватым носом.
Оскорбивший никогда не простит. Простить может лишь оскорбленный.
Главная цель постановщика оперы - устроить так, чтобы музыка никому не мешала.
С тех пор как вышло из обычая носить на боку шпагу, совершенно необходимо иметь в голове остроумие.
Отечество раба там, где палка.
Мы боремся не за человеческие права народа, но за божественные права человека.
Александр Дюма крадет у прошлого, обогащая настоящее. В искусстве нет шестой заповеди.
Если мы отдаем некоторое предпочтение Гете перед Шиллером, то лишь благодаря тому незначительному обстоятельству, что Гете, ежели бы ему в его творениях потребовалось подробно изобразить такого поэта, был способен сочинить всего Фридриха Шиллера, со всеми его Разбойниками, Пикколомини, Луизами, Мариями и Девами.
Ауффенберга я не читал. Полагаю, что он напоминает Арленкура, которого я тоже не читал.
Тот, кто находится высоко, должен так же подчиняться обстоятельствам, как флюгер на башне.
Первый, кто сравнил женщину с цветком, был великим поэтом, но уже второй был олухом.
Прошлое - родина души человека. Иногда нами овладевает тоска по чувствам, которые мы некогда испытывали. Даже тоска по былой скорби.
Бот меня простит, это его специальность.
Ангелы зовут это небесной отрадой, черти - адской мукой, а люди - любовью.
Что такое любовь? Это зубная боль в сердце.
Русские по крайней мере на одну шестую космополиты, поскольку Россия занимает почти шестую часть всего населенного мира.
Музыка свадебного шествия всегда напоминает мне военный марш перед битвой.
Собака в наморднике лает задом.
Люди, ничем не примечательные, конечно, правы, проповедуя скромность. Им так легко осуществлять эту добродетель.
Она выглядит как Венера Милосская: очень старая, без зубов и с белыми пятнышками на желтой коже.
Смех заразителен, так же как и зевота.
Теперь не строят готических соборов. В былое время у людей были убеждения; у нас, современников, есть лишь мнения; а мнения мало для того, чтобы создать готический храм.
У каждой эпохи свои изъяны, которые прибавляются к изъянам более ранних эпох; именно это мы называем наследием человечества.
Мне другом каждый был в те дни: Со мной по-братски все они Делились моей котлетой, Моей последней монетой.
Французский народ - это кошка, которая, даже если ей случается свалиться с опаснейшей высоты, все же никогда не ломает себе шею, а каждый раз сразу же становится на ноги.
Мы, немцы, поклоняемся только девушке, и только ее воспевают наши поэты; у французов, наоборот, лишь замужняя женщина является предметом любви как в жизни, так и в искусстве.
Я бы не сказал, что женщины не имеют характера, - просто у них каждый день другой характер.
За тучными коровами следуют тощие, за тощими - полное отсутствие говядины.
Юмор, как плющ, вьется вокруг дерева. Без ствола он никуда не годен.
Немецкий язык в сущности богат, но в немецкой разговорной речи мы пользуемся только десятой долей этого богатства; таким образом, фактически мы бедны словом. Французский язык в сущности беден, но французы умеют использовать все, что в нем имеется, в интересах разговорной речи, и поэтому они на деле богаты словом.
ГЕЙНЕ (Heine) Генрих (1797-1856), немецкий поэт и публицист.
С 1831 в эмиграции в Париже. Романтическая ирония страдающего от несовершенства и прозы жизни героя, сарказм и лиризм, дерзкий вызов самодовольной пошлости в «Книге песен» (1827), проникнутой народно-мелодической стихией, и сборник «Романсеро» (1851), где скептицизм и ноты отчаяния не подавляют мужества противостояния судьбе (с 1848 Гейне прикован к постели). Язвительные политические стихи (поэмы «Атта Тролль», 1843; «Германия. Зимняя сказка», 1844), обличающие феодально-монархическую и филистерскую Германию. Те же темы и мотивы в прозаических «Путевых картинах» — остроумном обзоре современного состояния Германии и Европы (части 1-4, 1826-1831), в публицистических эссеистских книгах «Романтическая школа» (1833), «К истории религии и философии в Германии» (1834; влияние идей утопического социализма).
ГЕНРИХ ГЕЙНЕ. СТИХОТВОРЕНИЯ
Во сне я горько плакал:
Мне снилось, что ты умерла.
Проснулся я, и тихо
Слеза за слезой текла.
Во сне я горько плакал:
Мне снилось, я брошен тобой.
Проснулся я и долго
Плакал в тиши ночной.
Во сне я горько плакал:
Мне снилось, ты снова моя.
Проснулся я — и плачу,
Все еще плачу я...
Перевод Р. Минкус
Они любили друг друга,
Но встреч избегали всегда.
Они истомились любовью,
Но их разделяла вражда.
Они разошлись, и во сне лишь
Им видеться было дано.
И сами они не знали,
Что умерли оба давно.
Перевод В. Левика
Довольно! Пора мне забыть этот вздор!
Пора мне вернуться к рассудку!
Довольно с тобой, как искусный актер,
Я драму разыгрывал в шутку!
Расписаны были кулисы пестро,
Я так декламировал страстно.
И мантии блеск, и на шляпе перо,
И чувства — все было прекрасно.
Но вот, хоть уж сбросил я это тряпье,
Хоть нет театрального хламу,
Доселе болит еще сердце мое,
Как будто играю я драму!
И что я поддельною болью считал,
То боль оказалась живая,—
О боже! Я, раненный насмерть, играл,
Гладиатора смерть представляя!
Перевод А. К. Толстого
У тебя есть алмазы и жемчуг,
Все, что люди привыкли искать,
Да еще есть прелестные глазки,—
Милый друг! Чего больше желать?
Я на эти прелестные глазки
Выслал целую стройную рать
Звучных песен из жаркого сердца, —
Милый друг! Чего больше желать?
Эти чудные глазки на сердце
Наложили мне страсти печать;
Ими, друг мой, меня ты сгубила...
Милый друг! Чего больше желать?
Перевод Н. Добролюбова
ДОКТРИНА
Бей в барабан, и не бойся беды,
И маркитантку целуй вольней!
Вот тебе смысл глубочайших книг,
Вот тебе суть науки всей.
Людей барабаном от сна буди,
Зорю барабань, не жалея рук,
Маршем вперед, барабаня, иди,—
Вот тебе смысл всех наук.
Вот тебе Гегеля полный курс,
Вот тебе смысл наук прямой:
Я понял его, потому что умен,
Потому что я барабанщик лихой.
Перевод Ю. Тынянова
Из «Романсеро»
МАРИЯ-АНТУАНЕТТА
Как весело окна дворца Тюильри
Играют с солнечным светом!
Но призраки ночи и в утренний час
Скользят по дворцовым паркетам.
В разубранном павильоне de Flor'
Мария-Антуанетта
Торжественно совершает обряд
Утреннего туалета.
Придворные дамы стоят вокруг,
Смущенья не обнаружив.
На них — брильянты и жемчуга
Среди атласа и кружев.
Их талии узки, фижмы пышны,
А в ножках — кокетства сколько!
Шуршат волнующие шелка.
Голов не хватает только!
Да, все — без голов!.. Королева сама,
При всем своем царственном лоске,
Стоит перед зеркалом без головы
И, стало быть, без прически.
Она, что носила с башню шиньон,
И титул которой так громок,
Самой Марии-Терезии дочь,
Германских монархов потомок,—
Теперь без завивки, без головы
Должна — нет участи хуже! —
Стоять среди фрейлин незавитых
И безголовых к тому же!
Вот — революции горький плод!
Фатальнейшая доктрина!
Во всем виноваты Жан-Жак Руссо,
Вольтер и гильотина!
Перевод Л. Гинзбурга
СИЛЕЗСКИЕ ТКАЧИ
Угрюмые взоры слезой не заблещут!
Сидят у станков и зубами скрежещут.
«Германия, саван тебе мы ткем,
Вовеки проклятье тройное на нем.
Мы ткем тебе саван!
Будь проклят бог! Нас мучает холод,
Нас губят нищета и голод,
Мы ждали, чтоб нам этот идол помог,
Но лгал, издевался, дурачил нас бог.
Мы ткем тебе саван!
Будь проклят король и его законы!
Король богачей, что ему наши стоны!
Он последний кусок у нас вырвать готов
И нас перестрелять, как псов.
Мы ткем тебе саван!
Будь проклята родина, лживое царство
Насилья, злобы и коварства,
Где гибнут цветы, где падаль и смрад
Червей прожорливых плодят.
Мы ткем тебе саван!
Мы вечно ткем, скрипит станок,
Летает нить, снует челнок,
Германия старая, саван мы ткем,
Вовеки проклятье тройное на нем.
Мы ткем тебе саван!»
Перевод В. Левика
|
