|
Подарок судьбы
(Воспоминания о Казбеке)
 Юрий
Ицкович – к.т.н., МС СССР
До сих пор я вспоминаю это восхождение
с чувством удивления и преклонения
перед судьбой. – Ицкович Ю.
В 1975 году мы собирались в экспедицию на Памир
и для акклиматизации решили в майские праздники
взойти на Казбек – одну из высочайших вершин
Кавказа.
 |
|
Казбек и лед. Гергети при подходе к
метеостанции. |
Но все по порядку.
Охотников взойти на Казбек оказалось неожиданно
много – восемь человек. Теплым вечером последней
рабочей пятницы садимся в поезд
Ленинград-Кисловодск и уже в воскресенье мы в
селе Казбеги.
 |
|
Казбеги и Казбек. |
Отсюда мы намерены подняться через село Герети к
метеостанции, затем по леднику Гергети на
предвершинное плато и оттуда на саму вершину.
 |
|
Герети. |
Большинство из нас, пять человек имеют неделю
свободного времени, трое – чуть больше.
Учитывая, что мы только что из ленинградских
болот, решаем подниматься очень медленно,
страхуясь от гипоксии. Полдня идем вверх, ставим
лагерь и еще часа два налегке набираем высоту,
после чего спускаемся на ночлег.
В первый день проходим мимо монастыря
Цминда Самеба, что означает Святой Троицы.
 |
|
Монастырь Святой Троицы |
Мы забыли взять с собой свечи для освещения
палатки и я, увидав множество «бесхозных» свечей
в жертвеннике монастыря, взял парочку для
хозяйства. Лена Павлицкая сильно ругала меня,
считая, что Божья матерь накажет нас за
богохульство.
Я в то время еще был пещерным атеистом и
отмахнулся от нее какой-то шуткой. Какой же я
был дурак, и как же она была права! Жаль, что
осознал я это только через несколько лет.
Ночью разыгралась сильная пурга с грозой. До
утра ветер рвал палатки. И, все же, утром мы
поднялись до метеостанции.
 |
|
Метеостанция. |
День третий. Планируем подняться от
метеостанции на предвершинное плато. Сплошной
туман, холодно. Ориентируемся с трудом, тем
более что никто из нас раньше здесь не был, с
маршрутом знакомились по книжкам.
Ледник закрыт свежим, выпавшим вчера снегом.
Ходить в тумане по такому леднику с трещинами –
все равно, что по минному полю. Хорошо только до
первого ЧП. И действительно, вскоре наш лидер
Владимир Ицкович – мой брат проваливается в
трещину, и пока он оттуда выбирается и приходит
в себя, уже пора ставить бивуак.
Место для палатки не очень уютное: рант клюфт
идет под опасной камнепадами стеной, но
двигаться сегодня дальше уже выше наших сил. Вся
наша надежда на защиту большого камня, возле
которого мы поставили палатку, и на сильный
мороз, сковавший все камни на стене.
Четвертый день радует нас с утра ясной
погодой. Отпускная неделя уже подходит к концу,
и мы решаем форсировать штурм вершины Казбека.
Поднимаемся на плато, проходим мимо западной
вершины (Орцвели – прим. ред.), постепенно
поднимаясь к седловине. Понемногу убеждаемся,
что четырех дней для акклиматизации нам не
хватило. Чувствуем себя неважно. К тому же в
середине дня погода резко ухудшается, начинается
метель. Приходится возвращаться с высоты 4700-
4800 м и все мы при этом
испытываем некоторое облегчение, хотя и не
достигли своей цели.
Вечером в палатке за чаем, обсуждаем, как быть
дальше. Тем, у кого только неделя отпуска, пора
возвращаться домой. Другие решают остаться на
два-три дня и предпринять вторую попытку
восхождения.
Пятый день – провожаем уходящих
участников вниз до метеостанции, и поднимаемся
обратно в палатку. Теперь нас трое – Лена
Павлицкая, Алик Клебанов и я.
 |
 |
 |
|
Павлицкая |
Клебанов |
Ицкович |
Редко приходилось мне бывать в такой прекрасной
компании в горах. Лена по профессии биофизик,
кандидат биологических наук. Несмотря на свой
интерес к науке, многочисленные статьи в
технических журналах, до самозабвения предана
спорту. Тренируется не меньше трех вечеров в
неделю и приобщает к спорту сына. В горах уже
лет двадцать, была на двух семи тысячниках –
пиках Ленина и Евгении Корженевской. Одним
словом – идеал спортсмена-любителя.
У Алика опыта чуть меньше. Он недавно окончил
экономический факультет университета, работает
программистом в институте нейрохирургии. К
спорту относится очень серьезно. У него
филигранная техника, прекрасная физическая
подготовка.
Вечером гоняем чаи и поем песни. Выход на штурм
вершины планируем на три часа ночи. Но опять
поднимается пурга, и мы вынуждены ждать до утра.
То и дело высовываемся из палатки с надеждой на
прояснение. В семь часов начинает проясняться и
уже в восемь часов стоит ясная солнечная погода.
Конечно, идти на вершину в 8 часов поздновато,
намного хуже, чем в 3 часа, но все же лучше, чем
ничего не делать.
С таким ощущением, что, возможно, нас кто-то
заманивает в ловушку, выходим на штурм. Берем с
собой один рюкзак, куда складываем перекус и
крючья – на всякий случай. Одеваемся довольно
тепло – под штормовым костюмом свитер, рейтузы.
Чувствуем себя хорошо, видимо процесс
акклиматизации закончился. Догоняем и обходим
неожиданно оказавшуюся перед нами группу
альпинистов из города Жуковского. Они зачем-то
лезут на ледовую стену Казбека, но, видя, что мы
траверсируем склон к перемычке, поворачивают за
нами. Конечно, они исправляют свою ошибку, но не
факт, что это хорошо. Иногда лучше залезть в
тупик и потом вернуться в тепло и уют.
Часа в два мы на вершине. На последних метрах
навешиваем перила и проходим по ним вместе с
попутчиками – жуковцами. Их восемь человек, мы
никого из них не знаем, но чувствуется, что
среди них есть сильные ребята, правда не все.
Некоторые чувствуют себя неважно, одного даже
ведут под руки, кажется, это их руководитель.
На вершине холодно, дует сильный ветер. Порывы
его валят с ног. Потом мы узнали из метеосводки,
что в этот день порывы ветра достигали 42 м/сек.
Начинаем спуск, похожий на бегство с поля боя.
Не сговариваясь, спускаемся по перилам, чередуя
связки. Ветер не ослабевает, его порывы
поднимают в воздух тучи выпавшего снега. Ничего
не видно, даже человека, связанного с тобой
одной веревкой.
Нам надо спускаться, траверсируя склон влево, но
все катятся прямо вниз. Очень холодно. Особенно,
когда, стоя на месте, держишь перила: стынут
ноги, дрожь охватывает все тело. Наконец, склон
выполаживается и перила больше не нужны. Сейчас
около 17 часов, значит, есть еще часа два
светлого времени, но жуковцы делают что-то
непонятное. Они начинают рыть пещеру в склоне.
Пытаюсь обсудить с ними положение, наметить
дальнейшие действия. Но никто ничего не слышит.
Ветер гудит. Разговаривать можно только лицом к
лицу. Стоя на месте, сразу замерзаешь. Можно бы
оставить жуковцев и втроем двинуться по своему
разумению. Но на это просто страшно решиться.
Кажется, что одиннадцати человекам пережить эту
ужасную ночь легче, чем троим. И мы, заглушив в
себе голос разума, начинаем тоже копать снег
руками, ногами, лишь бы двигаться. Ветер дует
вдоль склона и все, что мы вырываем, тут же
заносится снегом. Работа совершенно
бессмысленная. Похоже, что начинается паника.
Пытаюсь кого-то убеждать, что хорошо бы найти
мульду, защищенную от ветра, и в ней вырыть
пещеру. Но никто не слушает. В склоне же
глубокую пещеру не вырыть: под небольшим слоем
снега лежит крепкий фирн или лед. Через два часа
работы общими усилиями удалось отрыть небольшую
лунку для одного, максимум для двух человек.
Бесцельность наших трудов теперь становится
очевидной всем. У жуковцев стихийно появляется
новый лидер, который увлекает всех бежать вниз,
куда придется, так как в любой стороне внизу
есть жилье, есть люди. Мы находимся на ровном
плато, идти можно в любую сторону и все бегут по
ветру вдоль склона.
С трудом засучиваю рукав, и мы с Леной пытаемся
сориентироваться по компасу. Получается, что нам
надо двигаться в обратном направлении, на юг,
против ветра. Но мы не рискуем покинуть жуковцев
и бежим вслед за ними.
Уже стемнело, идем почти на ощупь. Похоже, что
мы движемся вниз по рант клюфту какого-то
ледника, иногда проходим довольно сложные
участки, со страховкой спускаемся по крутым
снежно-ледовым стенкам, перелезаем трещины. Цепь
людей то сжимается, то растягивается. Жуковцы
кого-то ведут под руки.
Вдруг кто-то впереди срывается, видимо на
скальном участке. Все останавливаются.
Сорвавшийся откликается на наши крики. С ним как
будто, ничего страшного, но все же этот случай
отрезвил всех. Жуковцы валятся на снег, на
камни, намереваясь ждать рассвета там, где
остановились.
Наконец и мы втроем можем собраться вместе,
обсудить положение. Правда, на таком морозе и
ветру много не пообсуждаешь – надо все время
двигаться – но мы все-таки сходимся во мнении,
что бегство с жуковцами, сломя голову, не самое
правильное в нашем поведении. И даже в минуты
крайней опасности человек должен действовать по
возможности разумно, а если погибнуть, то с
достоинством.
Решаем вернуться на плато и, сообразуясь с
показаниями компаса и своими представлениями о
расположении ледников и вершин, найти свою
палатку на леднике.
Ясно поставленная цель возвращает нам
спокойствие, и мы трогаемся вверх, в сторону
плато. Никто из жуковцев не рискнул
присоединиться к нам, да и смотрели они на нас,
как на смертников. Прощайте, ребята, кому из нас
повезет больше? Теперь мы снова втроем и,
выделившись из объятой паникой группы, мы опять
чувствуем себя личностями, способными поспорить
со стихией. Итак, вверх, на плато.
Пройдя всего метров 300-400, попадаем в зону
трещин, где и решаем заночевать, так как здесь
не так свирепствует ветер. Залезаем в трещину
глубиной около двух метров, протискиваемся вдоль
нее метра полтора и там подлезаем под нависающий
снежный наддув, спасаясь сразу и от ветра и от
снега. Меня преследуют различные идеи по
организации комфорта: то посидеть друг у друга
на коленях – это теплее, чем на снегу, то
прижаться друг к другу спинами. Но спины три и
одна всегда остается лишней. К тому же трещина
очень узкая и, чтобы поменяться местами, нам
приходится каждый раз вылезать на ветер. В конце
концов, махнув рукой на комфорт, коротаем ночь,
сидя на рюкзаке, веревке и ледорубах.
Вспоминаем, что с утра ничего не ели. Достаем по
ломтику колбасы, сахара и печенья. Проглатываем
это, заедая снегом. Дальше заняться уже совсем
нечем, и мы пытаемся спать. Но за минутное
забытье приходится расплачиваться длительным
ознобом. Мерзнут руки и ноги. Шевелимся, чтобы
согреться.
Наконец часов в пять утра начало светать,
трогаемся в путь – вверх на плато. Погода не
улучшается. Лишь иногда в просветах тумана виден
скальный склон, вдоль которого мы поднимаемся к
цели. Движение согревает, и через некоторое
время мы уже чувствуем себя вполне прилично
после холодной ночевки. Пытаемся даже
рассмотреть карту, чтобы сориентироваться. Но
снег мгновенно засыпает карту, к тому же она
мало чем может нам помочь, ведь мы не видим
никаких ориентиров.
Часов в 8-9 утра выходим на плато, в тумане
пересекаем его с севера на юг. Спускаемся в
белую пелену и попадаем в лабиринт огромных
трещин. Ничего похожего на ледник Гергети.
Строим разные гипотезы о месте своего
нахождения, несколько раз подымаемся на плато и
пытаемся организовать спуск в другом месте. Но
все это не ледник Гергети. Неудачи подрывают
наши моральные и физические силы.
Наконец, после очередной неудачи, мы уже не
можем заставить себя снова подниматься на плато.
Мы хитрим сами с собой, убеждая, что этот ледник
немного похож на Гергети. Решаем больше ничего
не искать и спускаться вниз здесь. По пути
посмотреть, нет ли на леднике нашей палатки. Это
для самоуспокоения.
От принятого решения становится легче. Мы
доедаем остатки колбасы и быстро идем вниз.
Склон становится более пологим, улучшается
видимость – то ли оттого, что спускаемся ниже
облаков, то ли погода действительно улучшается.
В одном месте натыкаемся на чьи-то следы. Нам
кажется, что жилье уже близко.
Мы снимаем кошки, развязываемся и продолжаем
спуск, мечтая о ночлеге около печки в
какой-нибудь избе. Иногда впереди нам чудится
тропа.
Рано. Рано расслабились. Наш путь преграждает
крутой ледовый кулуар, присыпанный снегом. Снова
связываемся, обходим кулуар по скалам. А дальше
- еще сложнее. Через некоторое время выходим на
гребень склона слева от ледника. Здесь видно
подобие тропы, теряющейся в камнях. На леднике
тоже видно что-то, похожее на следы. Выбираем
второй путь, по леднику. Через несколько сот
метров оказываемся в лабиринте снежных кулуаров,
ледовых пещер и скальных обрывов. Несмотря на
серьезность положения, не можем не любоваться
окружающим нас царством льда. Со стен свисают
огромные, диаметром до полуметра, сосульки
белого, зеленого, голубого и черного цвета в
зависимости от цвета стены, с которой они
свешиваются. На гребне слева я замечаю камни
причудливой формы, высотой в добрую сотню
метров, напоминающие то какого-нибудь зверя, то
молящегося монаха. Такое впечатление, что все
это я уже где-то видел.
Много позже мы узнали, что попали на ледопады
Девдоракского ледника, по которому ходить не
принято, а камни на гребне мы действительно
видели из далека, поднимаясь от Герети к
метеостанции.
А пока мы в поте лица прогрызаемся вниз, рубим
ступени, скатываемся вместе со снегом по
кулуарам, выходим к отвесным скальным обрывам,
возвращаемся вверх и снова спускаемся по другому
пути. Стемнело. Мы уже перешли ту грань
усталости, когда еще хочется есть, и теперь
трудимся, как роботы, лишь иногда кидая в рот
горсть снега. Только стоя на страховке, ловишь
себя на том, что глаза сами собой закрываются, и
ты клюешь носом в снег. Приходится
приспосабливаться: встаем на страховку так,
чтобы, заснув, падать на ледоруб к склону, а не
наоборот. Опять стало казаться, что жилье совсем
близко. Иногда слышим голоса. Иногда впереди
вроде видим людей.
На одном из крутых склонов Алик вышел вперед,
Лена спустилась вторая, я шел последним.
Спускаюсь лицом к склону, выбивая в снегу
ступени, и слышу, как Лена с кем-то
разговаривает: «Вы откуда? Куда идете?» и т.д.
Оглядываюсь: перед ней в 10-
20 метрах стоит камень,
слегка, правда, похожий на человека. Не так-то
просто оказалось убедить ее не спускаться к
камню, а идти за Аликом. Не очень весело шутим
по поводу того, что тот, кто увидел Черного
альпиниста, обязательно погибнет, есть такая
примета. Лена же упорно убеждает нас, что Черный
альпинист разговаривал с ней и сказал, что
справа по ходу нашего движения скоро будет
хороший спуск на ровное поле ледника.
Надо сказать, что приметы рождаются не на пустом
месте. В большинстве случаев они сбываются.
Учитывать приметы в своей жизни – полезно, надо
только их правильно понимать, интерпретировать.
Например, черные кошки не приносят несчастья.
Они лишь предупреждают о грозящей опасности, так
же, как и Черные альпинисты. На следующий день
все было, как рассказал Лене черный альпинист:
нам действительно пришлось спускаться вправо на
поле ледника – другого пути не было.
Это завтра, а сегодня – быстро темнеет. Только в
полной темноте решаем остановиться и поискать
место для ночлега. Ночевка в трещине нам уже
кажется вполне естественной, поэтому мы выбираем
трещину поудобнее, тем более, что выбирать есть
из чего: нас окружают всевозможные трещины – от
узких щелок до огромных пещер.
Особое рвение в поисках проявляет Алик. На него
напала какая-то эйфория. Он бегает на веревке из
одного конца склона в другой, залезает во все
трещины и пещеры, а потом даже отвязывается от
веревки. Что он видит там, в полной темноте без
фонаря? Наконец, Алик появляется из темноты,
возбужденно описывая прелести найденной им
пещеры: тепло, слева полочка, куда можно сложить
ледорубы, прямо под ногами три лежанки,
ступеньками друг за другом.
Идем за ним к дыре в склоне. Это лаз в пещеру.
Лезу в снежную нору метра два на животе, и ноги
нащупывают твердое основание. Полная темнота.
Осторожно ощупываю все вокруг. Действительно под
ногами что-то ровное. Можно посидеть, а если не
замерзнем, то и полежать. Правда, мы изрядно
промокли, особенно ноги – насквозь. Моя мечта –
снять ботинки и выжать носки. Долго объясняю
другим, что в отжатых носках намного теплее, а
сам постепенно впадаю в забытье. Потом свои
носки я все-таки выжал, но это уж потом.
Алик никак не может устроиться. Он просит
передать ему ледоруб, чтобы подравнять свою
лежанку. Раздается стук ледоруба, затем легкий
треск, звук удара где-то внизу и все стихает.
Алик пропал, как в воду канул. Мы кричим, зовем
его – напрасно! Мысль о том, что случилось
непоправимое, холодит душу. Только минут через
15 слышим стон и начинаем звать Алика с новым
вдохновением.
Голос его раздается издалека, как будто со дна
колодца: «Где я? Что со мной?». Мы ему: «Где ты?
Что с тобой?». Но в ответ слышим только: «Где я?
Что со мной?». Так продолжается довольно долго,
пока, наконец, мы не объясняем Алику, что он,
видимо, упал в трещину. Мы просим его проверить,
все ли кости целы. Судя по всему, при падении он
потерял сознание, возможно даже получил
сотрясение мозга и пока еще не пришел в себя. Во
всяком случае, голосовая связь с ним иногда
прерывается. Понемногу нам удается выяснить, что
у него болит голова, грудь и одна нога, так что
он совсем не может на нее опереться, а когда
пытается встать, то еще болит и поясница.
Диагнозы могут быть различные – от перелома
позвоночника до повреждения внутренних органов.
Бросаем ему конец веревки и просим пошарить
вокруг себя руками. Но он в темноте не может
ничего найти, хотя мы вытравили ему уже все 40 метров веревки. Одно из двух: или
он слишком далеко улетел, или веревка где-то
зацепилась. Скорее всего – второе. До рассвета
больше ничего предпринять не можем. Пытаемся
подбодрить его разговором. Связь часто
прерывается – или он теряет сознание, или мы
впадаем в забытье. Наша одежда заледенела и не
сгибается. Лена натужно кашляет, голос у нее
хрипит. Очень похоже на пневмонию.
Ночь неожиданно кончилась. Кажется, только что
хотел присесть, а уже засерел рассвет восьмого
дня наших приключений в горах. Рассвет – это
сигнал: пора действовать. Выясняется, что мы с
Леной сидим на балкончике в просторном ледяном
зале. Сзади дыра, сквозь которую мы влезли сюда.
Застраховавшись веревкой, подхожу к краю
площадки и вижу Алика метрах в семи под нами. Он
сидит на льду без шапки и рукавиц. Вокруг следы
крови. Первым делом спускаем ему запасные
рукавицы, несколько кусков сахара и единственный
и последний ломтик колбасы. Он надевает капюшон
на голову, рукавицы, съедает сахар и, по его
словам, впадает в забытье, а, когда снова
приходит в себя, то уже не может найти колбасы,
хотя точно помнит, что она лежала рядом.
Тем временем мы наверху пытаемся забить крючья в
стенки пещеры. Но лед пористый, рыхлый. Крючья
не держатся. Тогда вырубаем во льду специальные
упоры, закрепляем на них ледорубы, а уже на них
- веревки. Я спускаюсь к Алику и осматриваю его.
На лбу запеклась кровавая рана, от нее и следы
на снегу. Нога хоть и болит, но перелома, видимо
нет. Грудная клетка тоже, кажется цела. Сложнее
с поясницей – хотя позвоночник и не сломан, но
трещина в нем вполне может быть. Что же касается
внутренних органов, то для их диагностики в
таких условиях моей квалификации явно
недостаточно. Настроение у Алика подавленное.
Есть от чего. Дорого бы мы сейчас дали за стакан
горячего чая для него.
Рядом с Аликом лежит глыба пористого льда – та,
которая обломилась под ним. Еще раз осматриваю
наш «ледовый замок». В стенах и крыше видны еще
несколько отверстий, кроме нашего. Одно из них
привлекает мое внимание. Оно находится на высоте
метров 10 от пола, к нему ведет снежный насыпной
склон, у самого дна срезанный бергшрундом метра
1,5 высотой. Все-таки, самым доступным мне
кажется наш вход.
Решаем вытянуть Алика на нашу полку. Я
поднимаюсь наверх по веревке. Иду на стременах
из репшнура, закрепленных на основной веревке
схватывающими узлами. С большим трудом
преодолеваю перегиб на площадку. Это всегда
трудно при подъеме на стременах, а в нашем
состоянии это особенно тяжело и я, поднявшись,
долго не могу отдышаться, прийти в себя.
А тем временем наступило солнечное утро. Все
вещи, которые можно было вынести из нашей
пещеры, Лена разложила сушиться на солнце.
Налаживаем веревки для подъема Алика.
Предполагаем поднять его на стременах, примерно
так же, как это сделал я, но только схватывающие
узлы будем передвигать наверху мы, а Алик будет
только сгибать, и нагружать по очереди свои
ноги. Руки у него при этом останутся свободными,
и он сможет помогать себе, если на поврежденной
ноге будет трудно отжаться, или в других сложных
ситуациях.
Так мы и сделали. Начали делать. Но при первых
же движениях Алика этот план рухнул. Резкая боль
в ноге не только не позволяет нагружать ее, но
даже просто согнуть. После нескольких неудачных
попыток он со стоном просит опустить его на дно,
от которого его отделяют всего 10- 20 сантиметров пройденной
высоты.
Решаем вытаскивать Алика с помощью полиспаста на
карабинах. Пока мы наверху налаживаем полиспаст,
он вяжет на себе беседку и пристегивается к
веревке. Начинаем подъем. Я натягиваю полиспаст,
а Лена передвигает схватывающий узел. Я снова
натягиваю, а Лена передвигает второй узел и так
далее. Начало обнадеживает: Алик повисает в
своей беседке у стены, но дальше становится
труднее. Я изо всех сил тяну веревку полиспаста,
но Алик поднимается на считанные миллиметры. Все
силы уходят на растяжение капроновой веревки.
Руки быстро устают. Я пытаюсь натягивать
полиспаст ногой: наматываю веревку вокруг
поднятой ноги, потом отжимаюсь на ней и своим
весом тяну полиспаст. Тщетно.
Алик не может долго висеть в беседке. Веревка
стягивает его битые кости. Он постанывает, затем
умоляет спустить его вниз.
Вконец выбившись из сил, мы сдаемся, опускаем
его обратно вниз. Мы близки к отчаянию. Лена
тяжело дышит, а голос у нее пропал совсем. Я
убеждаю ее, что главное сейчас – это вытащить
Алика, а потом мы уж как-нибудь втроем спустимся
к людям.
Обсуждаем различные варианты дальнейших
действий. Один из них – бежать вниз за
спасателями. Лена предлагает ждать ее здесь. Я
уже готов согласиться, но в это время нас
накрывает лавина. Солнце размягчило снег на
склонах, и он пошел вниз по кулуарам, собирая по
пути новые и новые массы. Наш вход забило
снежной двух метровой пробкой.
Удивительно то, что лавина нас с Леной не очень
напугала, видимо страхов нам хватало уже и без
нее. Алику о лавине говорить не стали. Зато мы
поняли, что нам до конца надо держаться вместе.
Начали откапываться, разгребая снег руками.
Минут 20 работы и я стою на ослепительном склоне
под лучами почти летнего солнца.
В общем, действительно, не очень страшно. Лавина
прошла стороной, по кулуару, а нас задела только
краем. Хуже другое. Она унесла сушившиеся на
солнце вещи. Кулуар, по которому прошла лавина,
метрах в тридцати ниже нас обрывается отвесной
стеной. Туда-то и «спрыгнула» лавина вместе с
нашими вещами.
Принимаем новый план действий: я разведаю путь
вниз к ровному полю ледника, а потом мы
предпримем еще одну попытку поднять Алика через
то, другое окно в ледяном замке, к которому со
дна ведет снежная осыпь. Лена выпускает меня на
веревке на разведку, я ухожу за перегиб склона и
довольно быстро убеждаюсь, что там справа есть
сравнительно простой путь. Это вдохновляет и
обнадеживает. Вернувшись, я даже с горяча
клянусь Лене, что, если мы вытащим Алика, то
дальше я унесу его до жилья на спине.
К операции подъема готовимся со всей
тщательностью. Спускаем пострадавшему все, какие
у нас есть, обезболивающие средства, а их у нас
– две таблетки цитрамона. Кстати, это намного
лучше, чем ничего. Алик от этих таблеток
взбодрился прямо у нас на глазах.
Налаживаем страховку от окна в пещеру, и я
спускаюсь по снежной осыпи вниз. Снег на осыпи
коварный: для того, чтобы поставить ногу,
приходится с силой выбивать в ней ступень, а,
встав на нее, нельзя задерживаться надолго,
иначе она обвалится. Первым ударом ноги выбиваю
ступень, вторым углубляю и опираюсь на нее, а в
это время уже бью следующую ступень.
Внизу посвящаю Алика в наш план. Он чувствует
себя значительно бодрее, чем в мое первое
посещение. Во всяком случае, он стоит на ногах и
делает что-то вроде разминки. Наверху Лена
встает на страховку. Алик пристегивается к
страховочной веревке, а я привязываюсь к
свободному концу веревки схватывающим узлом.
Кажется все готово к подъему. Лена дергает за
веревку – за перегибом ей нас не видно, а
крикнуть она не может, пропал голос. Сигнал
принят. Пошли!
Самое трудное – это преодолеть бергшрунд в
начале подъема. Подсаживаю Алика и он,
превозмогая боль, выходит на снежный склон. Я
следую за ним, но подо мной снег рушится,
ломается лед, и я с трудом выкарабкиваюсь из
бергшрунда. Дальше лезем вверх по пробитым
ступеням. Алик идет удивительно легко. Он всегда
хорошо чувствует снег и ходит по нему очень
технично. Мне практически не приходится больше
его поддерживать. Преодолеваем несколько
скользких мест и вот мы, наконец, на поверхности
ледника, освещенной солнцем.
Час дня. Алик провел в пещере, видимо, часов 14.
А сейчас он сидит на снегу, греется на солнышке
и, если бы не рана на лбу, можно подумать, что
он специально забрался сюда, чтобы позагорать.
Прежде, чем покинуть это лавиноопасное место,
делаем попытку найти наши вещи. Лена страхует, я
спускаюсь по лавинному желобу и за поворотом у
самого обрыва с радостью обнаруживаю рюкзак,
зацепившийся за ледовый выступ. Остальных вещей
не видно.
Возвращаюсь к товарищам и мы, связавшись,
трогаемся вниз. Я иду первым, Лена замыкает.
Тревожит состояние Алика, сможет ли он идти со
своими травмами и, возможно сотрясением мозга?
Не окажется ли его недолгий подъем из пещеры
лишь рывком из последних сил? Я пытаюсь
поддерживать его, но он все больше входит в ритм
работы и движется самостоятельно, нисколько не
задерживая нас. И лишь случайно споткнувшись и
падая, он весь кривится от боли. Я просто
поражаюсь его мужеству. А наша представительница
слабого пола? Совершенно простуженная, она идет,
как ни в чем не бывало. Даже пытается шутить
шепотом.
Между тем ледопад кончается. По ровной спине
ледника идем довольно быстро, но огромные,
хаотические разрывы заставляют вскоре прижаться
к скалам. Мечемся между ледником и скалами. То
выходим на скалы, то возвращаемся на ледник и
лавируем среди трещин. Иногда приходится прыгать
через трещины или с ледника на скалу. Для Алика
каждый такой прыжок – тяжкое испытание
Погода опять портится. Идет снег. Конца леднику
все нет и нет. Ночь застает нас в нагромождениях
камней и льда. Решаем не искать «уютного»
ночлега, как вчера, а остановиться прямо там,
где удалось собраться всем вместе.
Садимся между небольшими, припорошенными снегом
камнями на склоне. Сразу возникает проблема
третьей лишней спины. Регулярно меняемся
местами. В рюкзаке нахожу полиэтиленовый пакет с
крошками печенья. Съедаем по щепотке крошек.
Снег постепенно засыпает нас, а в местах, где мы
прижимаемся к камням, он тает и липкая грязь
липнет к нашим штормовкам.
Всю ночь чудятся голоса. Они обращаются к нам,
зовут. Алику все время кажется, что камни
зажимают ему ногу. Лена в забытьи молится о
спасении наших душ.
В общем-то, сидеть ночью на скально-ледовом
склоне не очень удобно и, когда начинает
светать, я лично чувствую облегчение – опять
можно двигаться, а значит бороться. Здравствуй,
новый день, всего девятый с начала нашего пути в
горах и уже четвертый без пищи и теплых вещей.
Обычно свертывание бивуаков – дело хлопотное и
длительное. Даже для хорошо тренированной и
«схоженной» группы требуется время для
приготовления завтрака, свертывания палаток и
спальных мешков, укладки рюкзаков. В этом смысле
у нас масса преимуществ – нечего готовить,
сворачивать, укладывать. Просто встали и пошли.
Часа два карабкаемся по ледовым глыбам, прыгаем,
ползем. И, наконец, выходим на языковую морену
ледника. Видимо самое трудное, по крайней мере,
самое опасное, у нас уже позади. Поздравляем
друг друга с очередным рождением на свет.
У края морены течет ручей. Впервые за последние
дни пьем настоящую воду. Оторваться от этого
занятия – нет сил. Вливаем в себя воду литрами,
плещем на лица – это прогоняет сонливость.
Вспоминаю, что обещал принести сыну и дочке по
красивому камешку, набиваю ими карманы. Еще часа
два-три идем по морене. Усталость сказывается
все больше, и продвигаемся мы довольно медленно,
а когда, наконец, выбираемся на тропу, не можем
больше бороться с усталостью и ложимся спать
прямо на тропе. Я решаю, что настал момент
осуществить свою мечту и выжать носки. Снимаю
один ботинок, с трудом выжимаю носок. На большее
меня не хватает – я засыпаю.
Лена решила устроиться поудобнее. Попросила у
меня рюкзак под голову. По-джентельменски делаю
ей эту маленькую любезность – отдаю рюкзак. Но
удобно устроиться оказалось не просто. Все
время, пока я выжимаю носок, Лена волочит по
земле рюкзак к облюбованному ею месту. На
преодоление этих семи метров она затрачивает
минут пятнадцать.
Моросит дождь. Мы спим часа 1,5-2. С трудом
заставляем себя подняться и двигаться вниз. Алик
просит остановиться на пару минут, чтобы снять
штормовые брюки. И вот мы втроем с колоссальными
затратами сил за сорок минут едва справляемся с
его брюками. Все это сильно напоминает анекдоты
о дистрофиках.
Идем по тропе. Едим траву и почки деревьев. К
вечеру попадаем в село Гвелети, в объятия
спасателей. Узнаем, что жуковцы спустились
раньше нас, но один человек у них погиб – их
руководитель. Он умер от общей слабости и
переохлаждения. Ведутся работы по спуску его
тела. Это известие омрачает радость нашего
возвращения.
Нас тоже считали погибшими и сообщили об этом в
Орджоникидзе (Владикавказ) в федерацию
альпинизма. Похоже, что слухи о нашей смерти
преувеличены. Подводим итоги: у нас слегка
поморожены руки и ноги, у Алика сильные ушибы, в
том числе мозга, у Лены простуда. Это наши
издержки. А в активе – покорение Казбека в
межсезонье. И много адреналина.
Когда после праздника Победы 9 мая я пришел на
работу обмороженный, с облезающей кожей на лице
и руках (ноги никто не видел), меня, как всегда,
считали сумасшедшим. И мне это нравилось!
Сейчас, почти через 35 лет вспоминая те дни, я
понимаю, как сильно нам повезло.
Ангелы-хранители оберегали нас, возможно ещё и
потому, что мы их ни разу не подвели. А может
быть, они преподнесли нам этот подарок судьбы,
чтобы заманить на путь экстремальных дел и
увлечений.
Сейчас Лены уже давно нет в живых, она погибла в
горах (на п. Коммунизма) через два года после
Казбека, неужели сбываются приметы про черного
альпиниста? Алик живет за границей – в Израиле,
изредка звонит мне по телефону, и мы каждый раз
вспоминаем Лену и наш Казбек, один на троих. Я
доживаю свой век, работая в том же «Граните»,
что и 35 лет назад. Размышляю об экстремальной
философии и героическом энтузиазме, которые
неизбежно ведут к прозрению! |
