КОСЫГИН И КЕККОНЕН ПОКОРЯЮТ КАВКАЗ

Юрий Шепелев – журналист, Санкт-Петербург

Летом 1969 года два видных политика, президент Финляндии Урхо Кекконен (69 лет) и Председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин (65 лет) совершили переход через Кавказский хребет. Вместе они прошли около 200 км, поднялись на Клухорский перевал (2782 м) и спустились к Черному морю. Совместный поход Косыгина с Кекконеном оказался кульминационным пунктом развития взаимоотношений и двух политиков, и двух государств.

 В.И. Ленин дал Великому княжеству финляндскому независимость, и в стране Суоми его до сих пор почитают как освободителя. Правда, последующие отношения от идиллии далеки: в войну 1939-1940 гг. Сталину не удалось захватить Финляндию, чтобы включить ее в Карело-Финскую ССР, а сама Финляндия воевала на стороне Гитлера во Второй мировой. Зато, едва выйдя из войны, в 1944 г. президент Паасикиви поспешил заключить с СССР договор о дружбе, а его приемник Кекконен продолжил политику «развития и укрепления добрососедских отношений», за что и был награжден в 1964 орденом Ленина к 20-летию договора (первый и последний раз высшей наградой СССР награждается глава капиталистического государства – Ю.Ш.). Причем вручение происходит не в Кремле – Микоян едет к новоиспеченному кавалеру высшего советского ордена в Хельсинки.
Западные критики этой дружбы обозначают термином «финляндизация» позорный конформизм в отношениях с «тоталитарным монстром»: например, среди капстран только Финляндия выдает назад беглецов из СССР. Но привилегии на советском рынке приносят финнам огромную выгоду, и Кекконен критикам отвечает: «Наша роль в качестве моста гораздо важнее, чем в качестве плацдарма».

В течение 20 лет между Кекконеном1/ и Косыгиным2/ развивались личные дружеские отношения, которые слагались из многих общих элементов. Оба руководителя доказали, что между государственными деятелями могут развиваться не только официальные, протокольные отношения, но и личные, основанные на человеческих качествах. Такой опыт у Кекконена был с Хрущевым, и с тех пор он высоко ценил такие взаимоотношения. Косыгин в отношениях с Кекконеном придерживался своей линии, свободной от каких-либо интриг. Из всех западных государственных деятелей, с которыми Косыгин, по его словам, имел дело, безусловно, более всего он симпатизировал Кекконену. С другой стороны, надо помнить, что Косыгин не позволял себе, чтобы личные связи влияли на политические и торгово-экономические решения. Это стало очевидным при осуществлении крупных промышленных проектов, таких как Светогорский ЦБК и Костомукшский ГОК. Косыгин не принимал решений в пользу Финляндии за счет своего государства и народа.
Борис Бацанов, начальник секретариата Председателя Совета министров СССР Алексея Косыгина, имевший возможность наблюдать близко за поведением Кекконена и Косыгина, отмечал, что многое сближало этих руководителей. Оба были национальными руководителями, оба были заинтересованы в нуждах и делах своих граждан, оба имели совместные интересы и увлечения, такие как любовь к природе (ездили вместе на Байкал), рыбной ловле (рыбачили в Аландских шхерах), сауне и охоте. К тому же Косыгин и Кекконен нашли совместный интерес в области культуры, который дал много поводов для их бесед.
Когда удавалось успешно завершить переговоры или просто сделать что-либо полезное для советско-финляндского сотрудничества, Кекконен завершал встречу своей крылатой фразой: «Мы – комсомольцы!» под дружный хохот Косыгина и всех присутствующих.
В 1969 г. А. Косыгин решил вдруг устроить пеший переход через Кавказский хребет в компании с Президентом Финляндии (фото 3), чем всполошил Министерство здравоохранения СССР и Комитет государственной безопасности. Как уже отмечалось выше, обоим государственным деятелям было далеко за шестьдесят.

Бацанов вспоминает, что оказаться по сравнению с Кеккененом слабым соперником вэтомтурпоходе Косыгину очень не хотелось. Дня за три удалось все-таки из Москвы вылететь тудапораньше до прилета Кеккенена, и Алексей Николаевич три дня активно ходил по горным тропинкам где-то в районе Ессентуков, Пятигорска, чтобы не ударить в грязь лицом.

Условия были выработаны жесткие – например, никаких отходов ко сну в течение всего перехода.

Известный врач Евгений Чазов вспоминает, как летом 1969 г. он узнал от личного врача Косыгина, что через неделю У. Кекконен прилетит в Минеральные Воды, чтобы вместе с Косыгиным совершить переход.

Косыгин, с легкостью пригласивший Кекконена, для которого это было своеобразной рекламой, в конце концов, сообразил, что с горами 70-летнему человеку, хотя и крепкому физически, шутить нельзя. Осознал он и свою ответственность, так как приглашение исходило от него. Чтобы как-то застраховать себя, он и известил Чазова о сложившейся ситуации своеобразным образом, как бы между прочим, через своего лечащего врача.

Чазов понимает, что его положение не из простых – официально он ничего не знает, а неофициально отвечает за жизнь Президента Финляндии и Председателя Совета министров СССР. Советоваться уже было не с кем – была пятница, и первое, что решил Е. Чазов, – это срочно вылететь на Кавказ и пройти по трассе перехода, чтобы на месте разобраться в складывающейся ситуации и постараться обеспечить безопасность перехода. Чазов не раз поднимался в горы, хорошо их знал. Переход по знаменитому всесоюзному туристскому маршруту №43, который считался одним из самых зрелищных на Кавказе, проходил через Клухорский перевал. Первопроходцами через перевал в советское время стали известные всей стране люди – по этому маршруту проходили Н.В. Крыленко, О.Ю. Шмидт, А.Ф. Иоффе, А.С. Серафимович, Н.С. Тихонов и другие.

Знаменитый Всесоюзный 43-й маршрут включал 25 км горных дорог, 5 км подъема и 7 км спуска. Путевка стоила 110 рублей, но платить советскому гражданину надо было только 30% стоимости; остальное (как и за альпинистские путевки) оплачивал профсоюз.

Начинался маршрут с путевки на турбазу Теберда. Но попадали в Теберду не сразу. Сначала около недели туристы проводили в Кисловодске с посещением Провала, горы Развалка и совершали еще несколько радиальных маршрутов. И только через неделю приезжали на автобусах в Теберду. За 4-5 дней обходили все радиальные маршруты – в заповедник, к вольерам зубров, в Музей природы, на водопад Шумка, озеро Каракель. Наконец, со всеми отправлялись на Джамагатские нарзаны. Это назад, 8 километров в сторону Карачаевска. Там проходили мимо нескольких турбаз и останавливались в ауле Джамагат. Это тот самый Джамагат, который еще Лермонтовым упомянут в поэме Хаджи Абрек (там он назван Джаматом). 2-3 дня жили в хижине, которая обслуживалась поварами и уборщиками. (В 80-е туристы уже обслуживали себя сами, дежуря на кухне по очереди.) Отсюда направлялись по Назлыкольскому ущелью вверх к верхнему Муруджу. Здесь, среди пихтового и соснового леса, туристов ожидал ночлег в палатках. На следующий день группа шла Муруджукский перевал и спускалась в ущелье Уллу-Муруджу (Большой Муруджу). У трех самых высоких, голубых, окруженных голыми скалами прекрасных Муруджукских озер в Муруджукской хижине – ночевка. Утром спуск на дорогу в Теберду у реки Муруджу, на полпути между Тебердой и Домбаем. Тут ждали автомобили, на которых 3-4 километра ехали вверх, а потом пешком через подвесной мостик на левый берег реки Теберда в лагерь Хаджибей. Это был специализированный лагерь маршрута 43 с домиками, палатками и начальником. Встреча с предыдущей группой, уходящей на маршрут дальше.

На следующий день – поход на Бадукские озера, окруженные пышной растительностью. На третий день пешком возвращались в Домбай, где ждали легкие походы в Алибек и Аманауз.

Наконец, главная часть маршрута. На машинах в Гоначхирское ущелье и к Северному приюту. Два домика приюта стояли над длинным отвесным склоном, глубина которого производила впечатление на туристов. «Если выйти за дом по нужде, можно успеть застегнуться, а струя до дна еще не долетает», – делились впечатлениями молодые люди, прошедшие маршрут.

3:10 стоянка и день акклиматизации, во время которой положено спуститься к Форельным озерам в поисках дров. А через день ранним утром начинали подъем на Клухорский перевал. Это вполне серьезное испытание даже у бывалых ходоков занимает не менее 2-х часов. Здесь самая высокая точка маршрута. На перевале тургруппу передавали сванским проводникам, которые вели людей вниз, на ночевку в Южном приюте. Потом в Сухуми, на известную турбазу им. ХV-летия ВЛКСМ, где туристы проводили на море несколько дней, прежде чем разъехаться по домам.

Ограничений по возрасту не было – путевки продавали людям от 16 до 70 лет. Стандартная группа – 35-40 человек. Группы уходили на маршрут каждые два дня. За лето проходило примерно 1600 человек. Народ подбирался разный, со всех концов Советского Союза. Маршрут превращался для них в настоящее приключение. От группы группе передавались веселые истории, превращавшиеся в эпос 43-го маршрута. Например, рассказывали, как приехала семейная пара не то из Куйбышева, не то из Свердловска. Им почему-то не объяснили, что маршрут пешеходный, поэтому вместо рюкзаков они взяли дорожные сумки (хорошо – не чемоданы). Еще дома, собираясь, муж нашел в сумке утюг – жена набрала платьев и взяла электроприбор, чтоб не дожидаться свободного в гостиницах (один на этаж тогда было обычным делом).

Муж утюг вынул, но уже в Теберде обнаружил его в той же сумке. При штурме Клухорского перевала его, тащившего обе сумки и жену, товарищи подбадривали: «Не тужи – хоть на Северном приюте при свечках ужинали, на Южном, говорят, точно электричество есть!»...

Чазов хотел лично проверить самую сложную часть маршрута. Прямо после самолета и автомашины (а от Минеральных Вод до Северного приюта в Домбае, где начинается трасса перехода через перевал, километров 200) он с двумя мастерами спорта по альпинизму прошел весь путь без остановки. Вышли около 12 часов дня, и надо было спешить, чтобы до темноты выйти в Абхазию. Естественно, самым тяжелым был участок подъема. В конце пути, несмотря на то, что все вещи у кремлевского врача взяли мастера спорта, он шел как в тумане, мечтая лишь об одном – не упасть и скорее добраться до Южного приюта. Евгений Чазов отмечает, что ему в то время было всего 40, а не 70, как У. Кекконену.

Вернувшись в Москву, он позвонил Косыгину и сказал, что вряд ли они осилят весь переход и что необходимо срочно восстановить старую дорогу до вершины перевала и подъем совершить на машинах. Кроме того, на трассе создать места отдыха и подстраховать переход медицинским персоналом и спасателями.

А.Н. Косыгин выразил удивление, каким образом Чазов узнал о предстоящем визите У. Кекконена, хотя всё прекрасно понимал, и поблагодарил за участие в его организации, добавив, что ничего особенного им не надо, потому что он и Кекконен – физически подготовленные люди, и переход для них – пустяк.

В тот же день, когда Е. Чазов объяснял ситуацию А.Н. Косыгину, Чазову позвонил Председатель КГБ СССР Ю.В. Андропов и попросил его подъехать. Приехав, он застал Андропова несколько встревоженным. С ходу Андропов стал выговаривать Чазову: «Не надо было Вам вмешиваться в эти косыгинские дела. Сам он кашу заваривал, сам бы и расхлебывал. И не надо Вам ехать на этот дурацкий переход, пусть сами идут. Кое-кто не очень доволен вашей активностью в этом вопросе». Чазов возразил: «Юрий Владимирович, Косыгин очень тонко переложил ответственность на меня, да и в какой-то степени на Вас. В создавшейся ситуации мой долг сделать все возможное, чтобы переход обошелся без неприятностей». «Вы правы, – ответил Юрий Владимирович. – Алексей Николаевич все правильно рассчитал. Теперь и вам и нам надо обеспечить полную безопасность».

И хотя Андропов прямо не сказал, но Чазов понял, что кто-то из окружения Брежнева, а может быть, и он сам, хотели, чтобы возникли сложности в ходе визита, в которых можно было бы обвинить А.Н. Косыгина. То, что Брежнев был в курсе всех событий, Чазов понял потому, что накануне визита У. Кекконена в Минеральные Воды он позвонил и сообщил, что хотел бы на несколько дней лечь в больницу на диспансеризацию, хотя это и не планировалось. Чазов вынужден был остаться в Москве. Новолненийу него не было, ибо все, что необходимо, было сделано, и успех кавказского перехода был обеспечен.

Как и предполагалось, У. Кекконен был в восторге от похода в горы. Сам он прекрасно перенес переход, а спасателям пришлось нести через горы не его, а молодого и довольно массивного адъютанта Президента.

Очевидцы вспоминают, что когда уже стали спускаться с Клухорского перевала, сделали короткий привал, и Кекконен задремал. Алексей Николаевич же был, как ребенок, доволен, что Кекконен сдает, а сам он держится. 

Последний раз Кекконен и Косыгин встретились на Крылатском гребном стадионе в Москве во время московской Олимпиады в июле 1980 года. Там уже стареющие государственные деятели вспоминали о большом пройденном пути дружбы и сотрудничества и достигнутых результатах. Оба ушли с политической арены с интервалом в один год. Косыгин – осенью 1980 года, а Кекконен – через год после этого. Урок, который они вместе дали миру, можно было бы внести в любой учебник, в котором описывается роль и значение личных отношений государственных деятелей. Традиции сотрудничества Кекконена и Косыгина являются прекрасным примером всем тем, кто сегодня намерен развивать отношения между Финляндией и Россией в области политики и экономики. Нам нельзя их забывать, и стоит снять шляпу перед ними. Они, бесспорно, этого заслужили.*