АРТУЧСКИЕ ИСТОРИИ

Виталий Томчик – МС СССР, Одесса

Вступление

Описывать альпинистскую жизнь одесского ДСО «Буревестник» статистическими фразами, как-то – «В таком-сяком году, в октябре, с начала учебного года, состоялся традиционный выезд в Крым. 260 студентов освоили навыки передвижения по скалам. На проведенных соревнованиях 48 человек выполнили нормы 3-го спортивного разряда, 12 человек – 2-го. На зимних каникулах А. В. Блещунов организовал выездной лагерь в Карпатах, где 164 студента из 11 ВУЗов Одессы совершили восхождения на вершины Говерла и Петрос и получили значок «Альпинист СССР» (признаваемый, правда, не всеми альплагерями СССР). Весной, на скалах Южного Буга, в мероприятии участвовало 380 студентов. На соревнованиях по скалолазанию, где принимали участие спортсмены ДСО «Авангард», «Спартак», «Водник», «Колос» и спортсмены из Кишинева, Николаева, Кировограда, было выполнено…» и т.д. и т.п. – мне кажется скучно, нудно и никому не интересно. Кто что прошел и что завоевал – помнит, а современным альпинистам эта вся статистика совершенно ни к чему.

Описывать восхождения на стены (если ничего не выдумывать), может очень талантливый автор. Я не смогу интересно для читателей описать многодневную, тяжелейшую, но, в общем, рутинную (для альпиниста) работу на стене. Навешивание веревок, передвижение по перилам, вытягивание рюкзаков, организация биваков, добывание воды, забивка-выбивка крючьев… Получится просто описание маршрута и, если, к счастью, ничего не произошло, описание интересно только тому, кто собрался пройти данный маршрут.

Поэтому я лучше расскажу несколько случаев из жизни в горах. Это воскресит в памяти всех бывших студентов ДСО «Буревестник», лица друзей, и, в первую очередь, не вернувшихся с К-2 – Леши Харалдина, Димы Ибрагим-Заде и Шуры Пархоменко. В первую очередь потому, что в связке с этими ребятами мне посчастливилось пройти самые сложные стены в моей альпинистской биографии. Но есть еще сотни друзей, которые живут в Одессе или разбросаны по просторам бывшего СССР и за рубежом. И я попытаюсь своими рассказами напомнить им о нашей дружбе в горах и одесском отношении к жизни.

Харалдин Алексей Викторович	Ибрагим-Заде Дмитрий Давудович	Пархоменко Александр Леонтьевич

Рассказы, в основном, касаются артучского (Альплагерь «Артуч» – Фанские горы) периода нашей жизни в альпинизме. Именно там мы прошли шестерочные стены Чапдары, Бодхоны и Зиндона и завоевали призовые места на Чемпионатах СССР по альпинизму.

Артиллеристское училище, или как мы порой выбирались в горы

«Ой, темнишь ты что-то, парень, засомневался старый служака. А позвоню-ка я в Управление боевой подготовки и все выясню». С этими словами Гебист, сверившись с телефоном на бланке, начал набирать номер приемной начальника УБП.

Набрать шесть цифр – дело не долгое, но за это время я с грустью вспомнил 10 лет, проведенных в институте, приятные моменты не обременительной работы в НИСе, попрощался с остающимися друзьями. Радовало только то, что я не являюсь членом могучей КПСС (и даже кузницы ее кадров ВЛКСМ), и при выпуливании из института меня не будут унизительно лишать красной книжечки на партсобрании старых маразматиков и молодых лицемеров. Я еще лелеял надежду, что телефоны, указанные на бланке, изменились, Гебист не сможет дозвониться и произойдет маленькое чудо…

Старческий палец служивого, сточившийся в молодости от нажатия на пулеметный курок, отпустил последнюю цифру, реле замкнулись, аппарат браво, будто шпорами1/, звякнул, на другом конце сняли трубку. Чуда не произошло…

Выбираться в горы на все лето с основной работы во времена СССР было довольно проблематично. Одной из привилегий, дарованных альпинистскому братству незабвенным Иосифом Виссарионовичем, был Указ, разрешающий предоставлять инструкторам альпинизма трехмесячный отпуск в летнее время для работы в альплагерях. Постановление родилось после осознания (по итогам войны) необходимости иметь горные войска, типа немецкой дивизии «Эдельвейс», укомплектованные обученными и соответственно оснащенными кадрами для действий в горах.

Но советская гигантомания не унизилась до создания горных дивизий. Были директивно обозначены горные округа, а молодежь обучалась в альплагерях, так что ежели что, то «вместе с ледорубом возьмем мы автомат и, как на страховке, сожмем его приклад…». А что, многие ли сейчас смогут быстро переправить через реку большое количество людей с легким вооружением, мотоциклами, лошадьми и грузом, не загоняя их в воду? А меня этому еще Александр Сидоренко научил!

Случился год, когда новый начальник отдела кадров нашего института, отставной Гебист, в свое время отселявший балкарцев с Кавказа и считавший горную подготовку излишеством, не принял близко к сердцу очередной вызов из Управления альпинизма. Он мотивировал свой отказ, придравшись к формулировке Указа. Дескать, «администрация предоставляет отпуск», а не «обязана предоставлять», и не подписал приказ о моем отпуске. Это была маленькая катастрофа, так как на лето предполагалось участие в Чемпионах Украины и Вооруженных Сил, а я был «играющим» тренером команды. Но начальник ОК не знал, что если альпинизм мешает работе, то бросают работу, а не наоборот.

По бартеру (тогда это называлось «обмен») за 40 метров веревки (и зачем она ему была нужна?) у прапора в СКА-9 добываю бланки Управления боевой подготовки Краснознаменного Одесского военного округа (УБП КОдВО). На подслеповатой пишущей машинке2/, тыкая одним пальцем, предписываю Ректору института направить меня в г. Самарканд, в «АРТУЧ», для прохождения специальной подготовки и подписываюсь — Начальник Управления боевой подготовки, генерал-лейтенант Имярек. На всякий случай ставлю черточку «за» и неразборчивую, но затейливую подпись.

Передаю сей документ, усугубленный шоколадкой, секретарю Проректора по научной работе, и, уже на следующий день, меня вызывают в отдел кадров, где старый Гебист с недоумением вертит в руках состряпанный мною документ с визой проректора: «В приказ». «Странный какой-то документик» – вопросительно смотрит на меня Гебист своими прозрачными глазками – «На «скачки» обычно военкоматы вызывают, а тут УБП. Вы не знаете, куда и зачем Вас вызывают?». Я, выдавая страшную военную тайну о направлении Главного стратегического удара КодВО, объясняю, что наш округ является горным, что я неоднократно проводил со спецконтингентом обучение передвижению и выживанию в горах на секретных военных базах в Крыму и, видимо, слава о блестяще проведенных занятиях достигла далекого ТуркВО (Туркестанского военного округа), который и возжелал перенять передовой опыт.

Гебист, пожевав седые «ворошиловские» усы, глубоко задумался: «Нет, мне все равно не понятно – проскрипел он. «Что значит «направить»? Ежели командировать за счет института с сохранением зарплаты, это понятно, но тогда так бы и написали «командировать», а то «направить»… Вы что, за свои деньги в Самарканд добираться будете?».

Я не рискнул вставить в письмо фразу о командировании, так как, пока дело не касалось денег, все можно было рассматривать как нарушение дисциплины, в крайнем случае, вылететь с работы, а вот если бы я посягнул на Государственные Деньги… шуточками бы, в случае чего, не отделался.

Поэтому я объяснил, что по прибытии в Самарканд, мне, согласно представленным билетам, возместят затраты по проезду и, по справке из бухгалтерии, выплатят мою среднемесячную зарплату.

«А где это написано?» – поинтересовался Гебист. «Мне это на собеседовании объяснили» – постарался выкрутиться я. Если бы начальник ОК уже не отказал мне в «инструкторском» отпуске, подозрений было бы гораздо меньше, а тут… Итак, чуда не произошло.

Связь в Армии в те времена была на высоте, слышимость отличная и я, несмотря на отсутствие громкой связи и звона в ушах от напряжения в ожидании провала, прекрасно услышал четко произнесенную фразу – «Адъютант генерал-лейтенанта Имярек полковник N слушает». Голос был веский, сытый, не терпящий пререканий. Гебист, который вряд ли был чином выше майора, привстал. Встать «смирно» ему мешал нажитый в окопах заградотрядов радикулит, а честь он не мог отдать, так как в правой руке держал мое «Предписание».

«Говорит начальник отдела кадров института – залебезил Гебист, мы тут получили письмо из УБП, и возникли вопросы…». «О чем письмо?» – оборвал полковник. «Предписание направить сотрудника института в Самарканд» – проблеял Гебист. «Выполнять предписание!» – рявкнул полковник и дал отбой.

Редкие волосенки Гебиста прижались к мокрой проплешине, губа отвисла, по виску, из-под дужки очков, заструился пот, из туманного прошлого ему явно грозил пальцем товарищ Берия.

«Собирайтесь и выезжайте» – старая гвардия попыталась отыграться на мне, видевшем как всесильного начальника ОК поставили на место. «Кстати, а что такое «Артуч»? – опять не к месту задался вопросом Гебист. Я молчал. Объяснять, что «Артуч» – альпинистский лагерь ВЦСПС в горах Памиро-Алая, никакого отношения не имеющий к Армии, было не в моих интересах.

И вдруг светлая мысль озарила вспотевшее чело начальника ОК. «Я понял – обрадовался своей догадливости Гебист. «Артуч» – это АРТиллеристское Училище в Самарканде. Вот теперь все ясно. Приказ будет через час готов, завтра выезжайте». Благословенна будь, армейская дисциплина и субординация!

P.S. В том году наша команда получила «золото» на Чемпионате ВС СССР по альпинизму в горах Памиро-Алая за восхождение на Чимтаргу.

…………………………………………………………….

Пересменка

80-е годы прошлого века. Памиро-Алай. Альплагерь «Артуч»

После вечернего чая, который, называясь «краснодарским», в талой воде ледников Мирали заваривался, как элитный «дарджилинг», я, командир 1-го отряда, неспешно передвигался по берегу озера, раздумывая о возможности совместить для 3-го отделения день отдыха и день подготовки к выходу. Это несколько противоречило инструкциям, но давало возможность участникам отделения «закрыть» 1 разряд. Разрядница этого отделения, обученная строчить безупречные протоколы разборов восхождения (по «гамбургскому» счету командиры отделений проводили разборы, не входя в лагерь, и я, безусловно, знал о выводах, не попадавших в официальные протоколы), тихонько брела рядом и ненавязчивым излучением флюидов старалась подвигнуть командира отряда на должностное нарушение.

Огромные звезды в черном бархате азиатского неба, отражение Марии, освещенной лунным светом в зеркале озера (Мария – это название вершины, а не, как вам подумалось, имя участницы), прочая романтическая чушь и, главное, вечерний плов из приплывшего, на свою беду, с другого берега озера козленка, придавали флюидам участницы необходимую убедительность.

Правда, телеграмма, прибывшая сегодня от участницы 1-ой смены одному из инструкторов с текстом, широко обсуждаемым в узком кругу инструкторского состава лагеря, заставляла призадуматься о первоисточниках жизни и словах Жванецкого: «Одно неверное движение, и ты – отец».

Текст телеграммы – «Забеременела случайно» вызвал сочувствие, с ноткой обеспокоенности, у загрубевших в учебных восхождениях инструкторов, заставил начуча Шумилова задумчиво порыться пятерней в затылке и вызвал бледность, пробившуюся даже сквозь пропыленный загар у ставшего знаменитым адресата. К счастью, через некоторое время выяснилось, что текст телеграммы в первоначальном варианте звучал – «Забери меня, скучаю» – и был исковеркан совместными усилиями узбекско-таджикского телеграфа.

Мне тоже как-то довелось воспользоваться услугами местного телеграфиста. На саманном домике с рассохшейся дверью совершенно по-русски было написано «Почта. Телеграф» и смущало только полное отсутствие не только телефонных, но даже электрических проводов на вводе в домик. Сахар, конечно, придает кофе неприятный вкус, если его туда не положить, а вот отсутствие проводов на здании телеграфа хоть и вносит определенную интригу и шарм в происходящее действо, во времена, когда о спутниковой связи еще никто и не подозревал, вызывает опасение в завершении задуманного мероприятия. Написав на телеграфном бланке сакраментальное послание Блещунову в Одессу: «Прошу выслать сто Ташкент до востребования» и уплатив по 3 коп. за слово, присел под чинарой в ожидании продолжения событий. Через пару минут, подпоясывая халат, из здания вышел телеграфист, отвязал дремлющего в тени дувала ишака, и, взгромоздившись на него, с криком «Телеграмма!» исчез в клубах пыли. Кстати, ответ на этот SOS о помощи, полученный на Главпочтамте в Ташкенте был не менее лаконичен – «Блещунова нет. Денег нет. Счастливо отдохнуть, Лушка».

Телеграмма свидетельствует, что истории В. Томчика – чистая правда, только правда и ничего, кроме правды

Телеграмма

Но вернемся к прогулке с участницей. Недалеко от лагеря, присев за камнем, у маленького костерка в позе, сложной для европейца, сидел таджик. И было ясно, что ему грустно, и было видно, что одиноко. Я пригласил таджика к нашему костру, накормил и предложил ему переночевать в палатке группы, находящейся на восхождении. Парня звали Рашид и он поведал нам свое невеселое приключение.

В горах нет больниц и врачей. Поэтому, врач альплагеря, имеющий доступ к медикаментам, существо для местных жителей почти священное. Врач «Артуча» с удовольствием купался в лучах славы непревзойденного эскулапа, удовлетворенно принимал подношения в виде фруктов, овощей и баранинки, выдавая взамен активированный уголь, пектусин, аспирин и, только в самых сложных случаях, анальгин. Для переброски на Куликалонские озера медпункта, пожиток и собственного тела, врач попросил Рашида пригнать в лагерь ишачков. Рашид с тремя ушастиками прибыл в лагерь, но в этот момент в Артуч заехали капиталистические немцы и какой-то бдительный КГБист не допустил Рашида на территорию лагеря. И, чтобы тот не маячил у ворот, сказал, что врач уже ушел на Куликалоны. Рашид бросился вдогонку, а врач, не дождавшись каравана и изобидевшись, добрался до озер, таки да, самостоятельно. Рашид не был прощен неумолимым врачом Г., который, по распускаемым недругами слухам, был уволен с работы из женской колонии за продажу налево гинекологического кресла. Рашид и весь его кишлак Гуинтан были отлучены обиженным врачом от аспирина и пургена, и Рашид очень болезненно переживал сей конфуз. Хотя во всем, как всегда, был повинен КГБ.

Я успокоил Рашида, пообещав уладить конфликт с врачом (тем более, что компромат у нас на него был), и щедро поделился с ним йодом и марганцовкой. Утром Рашид, непрестанно кланяясь и благодаря, убыл в свой кишлак и я, было решил, что хоть это доброе дело останется безнаказанным. Я ошибался...

Кстати, о враче. Как-то Г. куда-то исчез и лагерь внезапно остался без доктора. А надвигалась новая смена, участников надо было медосматривать, без этого лагерь не мог начать работу. У меня в отряде была девушка-медик, выпускница института. Врач из нее, конечно, никакой, но диплом есть, давление померить сможет, да и в остальном без изъянов. Короче, я предложил Руфине оформить девушку врачом лагеря. Руфина думала долго.

Руфина Арефьева – королева всея Артуча.

Она вообще все предложения одесситов взвешивала, исходя из посыла: «Что-то здесь не чисто». Началась пересменка, командиры отрядов с начспасом засобирались в Самарканд, и Руфина, вопреки своему чутью, подписала приказ о назначении девчушки врачом альплагеря и, что вообще было непростительной ошибкой, отправила ее с нами в Самарканд для доукомплектования медпункта лекарствами, съеденными кишлаком Гуинтан. Мы пошли в парную, поели плов, манты и лагман, закупили несколько ящиков помидоров, огурцов и прочей зелени и стали ждать машину. В лагерь зелень практически не доставляли. Были трудно понятные мне социалистическо-плановые причины. База лагеря находилась в Узбекистане, а сам лагерь — в Таджикистане. И вот на этом стыке происходило что-то такое, что не позволяло снабжать лагерь овощами и фруктами. Да и вообще, снабжение альплагерей иногда вызывало не легкое недоумение. Сгущенное молоко поступало в огромных банках, их выдавали одну на несколько отделений и раздел этого продукта веселил всех окрестных мух. Из овощей преобладал зеленый горошек фирмы «Глобус», а тушенка в банках, густо перемазанных тавотом, была из военных закладок 1949 г. Рецепт фирменного салата «Артуч» – банка зеленого горшка, луковица, банка сайры, уксус. И на шестерку!!!

Итак, сидим, ждем, отягощенные ящиками, транспорта. Начальник лагеря говорит, что бензина нет, машины не будет, езжайте автобусом. Может и поехали бы, мы и в машинах с углем в Фанах ездили, но помидоров-то жалко. Забастовали, лежим, едим дыни и в лагерь не торопимся. И врача держим. Типа, без нас лагерь работу не начнет. Ошиблись. Частично. Лагерь на первых порах может работать без командиров отрядов и начспаса. А вот без врача – нет. Короче, уволили девушку вместе с гидропиритом. А нас – нет. Потому как замену врачу измерять давление Руфина среди участников отыскала, а найти начспаса и 4-х командиров отрядов среди участников невозможно. Да и любила нас Руфина больше, чем новоиспеченного врача. Короче, через пару дней нач. лагеря, не глядя в глаза, выделил машину, нас с помидорами, а врача с зеленкой, доставили в Артуч.

Врач Четвёркин и Томчик

И наша братва послала меня к Руфине улаживать конфликт с врачом. Виноваты, по большому счету, были мы, а пострадала девчонка. Это был трудный разговор. Со слезами на глазах. Не моих. Но логичный. Логика победила эмоции Руфины, девочку восстановили на полставки. Но Руфина придумала ей в отместку та-аакую работу. Даже вспоминать не буду. Но я думаю, что альплагерь Артуч был единственным, где в штате было два врача. Но пару гор девочка сделала, конфликт утрясли.

Итак, сделав благое дело Рашиду, я успокоился. Затишье оказалось обманчивым. Через неделю в расположение отряда прибыл благодарный Рашид. С осликами. И были на осликах хурджины с яблоками и курагой, с помидорами и изюмом, с дынями и арбузами. И с «решетками». Так таджики называли ящики со спиртным. «Решетка» водки, пару «решеток» вина. Рашид по-хозяйски сложил спиртное в холодный ручей и затеял варить плов. Плов-то я с удовольствием, а вот выпить... Я и в городе практически не..., а тут перед шестеркой. Хорошо, спас Гена Смирнов с КСП. На то он и КСП – помог в трудную минуту, подставил плечо, в смысле горло под угощение Рашида. Но Рашид взял с нас слово заглянуть к нему в Гуинтан в пересменку. И как ответственные работники советского альпинизма мы слово сдержали.

В пересменку комсостав лагеря (непременный начспас Шура Пархоменко с командирами отрядов – Димой Ибрагим-заде, Юрой Ретюнским и автором этих строк) под руководством Шумилова выдвинулся в Гуинтан. Руфину под предлогом, что-де мусульмане нас не поймут, оставили в лагере руководить.

По пыльной тропе поднялись к перевалу Гуинтан, на склонах которого местная детвора собирала зиру для лепешек. Узнав, что столь значительная делегация движется к Рашиду, дети унеслись вниз с упреждающими воплями. И когда мы подошли к кишлаку, Рашид уже ждал нас во всем великолепии. Он был в темном шерстяном костюме (пиджак на голое тело – а что? Как халат!), в лакированных черных туфлях на босу ногу с развязанными шнурками и, пардон, с не застегнутым гульфиком на брюках.

Это я отметил не зло, просто Рашид, стараясь нам угодить, влез в непривычную для него форму и выглядел, как я неделю назад в Бутане, облачившись, в силу необходимости, в местный халат весьма сложной конструкции. Рашид вел нас по Гуинтану на зависть соотечественникам, величаво взмахивая рукой – это мои плантации табака, а это мой сад урюка, а это моя ореховая роща. Вполне возможно, что так оно все и было.

Нас привели в большой гостевой дом, где на полу был разостлан достархан со сладостями. Радостнее всего было увидеть в кучке карамелек конфетку одесской кондитерской фабрики. Аксакалы, значительно поглаживая хоттабычевские бороды, приветствовали наш приход. В углу интерьер скромно украшал автомат Калашникова. Пока нас поили чаем, женщины, которых мы ни разу не увидели, готовили угощение. Только иногда из-за занавески прелестная женская ручка протягивала очередное блюдо. На стол начал поступать плов, жаркое из свежее застреленного горного барана, печеный картофель и вкуснейшие салаты. Сидеть, поджав ноги, мы не могли, а поэтому возлежали у стола, как римские патриции. Когда я переворачивался на другой бок, маленький мальчик за спиной перемещал подушечки, чтобы доставить мне максимальное удобство. Еда была достаточно жирной, и вместо салфеток (внимание, гурманы!) нам было подано громадное блюдо бутонов огромных великолепных роз. Вы когда-нибудь вытирали лицо и руки розами?! Чтоб я так жил!

Вскоре мы заметили, что наше налегание на яства не особо поддерживается хозяевами. Рашид извинился и сказал, что у них Рамадан и им надо продержаться до заката солнца. Тем более, вокруг аксакалы. И предложил нам отдохнуть с дороги, а чтобы слаще спалось, нас угостили кисломолочным супом с травкой. В рецепт травки Рашид не вдавался, но спать захотелось конкретно. Нас отвели в гостевой дом для отдыха. В большой комнате были только ковры и горы одеял. Под меня набросали штук семь и мы отключились.

Проснулся я, когда уже стемнело. Таджик сидел на корточках на пороге и ждал нашего пробуждения, не решаясь потревожить. Солнце окончательно зашло и появился Рашид с «решеткой» и друзьями. О чем всю ночь могут проговорить таджики из горного кишлака, знающие русский на уровне службы в армии, и тренеры альплагеря из Ленинграда, Одессы, Челябинска во главе с доктором наук?! А ведь проговорили, периодически выходя во «двор», который являлся крышей нижерасположенного дома, слушая ночные призывы муллы и любуясь огромными звездами, цепляющимися за минарет.

Утром были проводы. Нас усадили на ишачков, которых вели мальчики-погонщики, снабдили припасами, как будто мы уходили на месяц, и, по нашей просьбе, добавили к подаркам великолепный букет роз, для заглаживания вины перед Руфиной. Сонное руководство въехало в лагерь, как известный персонаж в не менее известный город, на радость всему составу лагеря. Начиналась новая смена…