ЖЕНЩИНЫ И ГОРЫ
Виктор
Андриенко – физик, МС СССР
Мне представляется, что если впереди, не по
расстоянию, а по времени Вас не ждет встреча с
женщиной, красота горной природы кажется более
обыденной, блеклой – как будто в ней нет души.
После выхода сборника «Альпинисты
северной столицы» я (думаю
кратковременно) попал в центр внимания. Ко мне
подходили люди с разными вопросами:
возражениями, пожеланиями, оценками, и я в
какой-то момент сказал себе – стоп, надо
остановиться, подумать, что происходит, и вообще
– нужно ли все это, т.е. нужно ли все это
описывать. Особенно большое впечатление на меня
произвели слова
Юры Устинова: «Тебе надо писать…»,
который сам писал статьи еще в сборнике
«Вертикаль» (1979) и в последнем сборнике
«Альпинисты Северной столицы». Мне нравилось,
как он описал сложную фигуру
Петра Буданова, в команде которого
Юра ходил не один год, так же как и
Кир Коноплев – зам. директора нашего
института, чемпион страны, «снежный барс» из
Гатчины. Он также отзывался о Буданове
по-разному – с большим уважением, но в то же
время не опуская некоторых его качеств, которые
не вызывали восторга.
Вот в таком же ключе мне хотелось бы написать о
женщинах, с которыми приходилось сталкиваться в
горах. Тот же
Герман Андреев как-то позвонил и
сказал: «Андриенко, нужно написать о женщинах,
что-то вроде «Альпинизм и женщины», давай,
жду...», и я в очередной раз задумался. Про
кого, как, зачем и почему? И я начал
вспоминать...
Первое, что пришло в голову, было то, что многие
из нас попали в горы из-за женщин. Я, так
совершенно точно. А дело было так. Я учился в
университете, в Харькове, девочек на нашем
факультете – физико-техническом – не было, и
когда устраивали вечера, то приглашали к нам
биологинь, т.е. девчонок с биофака. На одном из
таких вечеров я и познакомился с Наташкой. Она
занималась в секции альпинизма, но в горы еще не
ездила, и как-то пригласила меня на выезд
альпинистов на университетскую базу в Фигуровку,
что под Чугуевым. Я в то время занимался
мотоспортом, рюкзаков никогда не таскал, и
вообще считал это не интересным. «Что я дурак -
таскать такие тяжести, то ли дело на мотоцикле -
посадил девочку сзади, рюкзаки по бокам прицепил
и вперед».
Но вскоре я изменил свое мнение, и виной тому
стали песни. После тренировок и разного рода
соревнований вся компания собиралась у костра –
штатный гитарист Леша Шпилинский (Шпиля)
доставал свой видавший виды инструмент и тут всё
замирало – мы уносились в другие миры и это было
здорово.
Я уже не так резко отзывался о друзьях Натальи,
а позже вообще попал в капкан. Подошло время
выезда в Днепропетровск, где на скалах карьера
проходило первенство ВУЗ-ов г. Харькова по
скалолазанию, я согласился поехать посмотреть и
тут случай сыграл со мной злую шутку. Валера
Попов – член команды университета на тренировке
подвернул ногу, заменить его было некем, и тогда
народ вспомнил про меня. «А что? Руки у него
крепкие, на мотоцикле ведь гоняет, про страховку
мы ему расскажем, чуток пусть полазает, у нас
еще в резерве день, и – на старт. Пусть не
пролезет, это ничего, а то у нас будет не полный
состав, мы вообще тогда теряем шанс надрать
Политех». А за Политех в то время выступал
известный на Украине скалолаз - Виталий Тимохин
(ученик Олега Космачева). Через год Виталий
погибнет на стене Ушбы, но фильм «Синие горы»,
где он снимался, я не забыл до сих пор, так же
как и его выступление на скалах. После недолгих
разговоров (со стороны Натальи) я согласился
выступить, хотя позориться на ее глазах мне было
не очень приятно. Но если женщина просит…?
Сколько раз я потом попадался на эту удочку,
хотя и был уже вполне, как мне казалось, зрелым
человеком.
Выступить я выступил, да не просто пролез, а
занял третье место (наверное, с перепугу, такое
бывает) и мы, наконец выиграли у Политехов.
Валера Овчаренко долго тряс мою руку,
поздравлял, но больше всего мне, конечно,
запомнилась Наташка, ее сияющие глаза, и банка
сгущенки из ее рук, как награда.
А летом меня отправили в альплагерь Цей, где мы
вместе забрались на Казбек в честь 40-летия
Северной Осетии.
Песни у костра, сияющие глаза девушки, которая
нравится вам, кусочек экспедиционного, а не
лагерного альпинизма, при восхождении на Казбек,
моей первой горы – разве мог я устоять против
всего этого? Мотоциклисты назвали меня
предателем, а я попал совсем в другой мир, и
потом, сколько не пытался в силу разных причин
(Наташка уже давно бросила заниматься горами, я
закончил учиться и был распределен в Гатчину,
альпинизм стал здорово мешать работе, были
проблемы и в семье с первой женой и т.д. и
т.п.), но выбраться из этого мощного, в первую
очередь эмоционального потока, я уже не смог.
Так, что у кого свои причины, а лично я попал в
горы из-за женщин.
И, как мне кажется, я в этом не одинок.
Здесь нужно отметить еще одну деталь – первым
моим инструктором (которая сразу «наградила»
меня старостой отделения) была Неведомская, само
восхождение (сразу на 5 тысяч) давалось ей
тяжело, но нас она не бросила (не передала
другим) и мужественно «дотащила» до самой
вершины, а не до перемычки, как было с
остальными отделениями. Уже на самой вершине
началась непогода и наше отделение оказалось
единственным, кто по настоящему был на горе,
хотя восхождение засчитали всем.
Первая женщина из мастеров альпинизма, что
запомнилась мне –
Эльвира Шатаева. Мы с Волчарой (Валера
Волков) удачно выступили в связках на ЦС
«Спартак» в Крыму. Я стою перед судейским
столиком и она, как главный секретарь
соревнований, вручает мне грамоту, я немного
робею перед такой красивой женщиной, ветер
вырывает у меня грамоту и восходящим потоком, ее
поднимает вдоль скалы метров на 50 вверх, а там
ее атакуют ласточки. Все, в том числе и Эльвира,
смеются, а я вначале краснею, что упустил
грамоту, а потом хохочу вместе со всеми. Разве
мог тогда я представить, как трагически погибнет
эта «королевских кровей» (на мой взгляд) женщина
в урагане на склонах пика Ленина. Так же как и
ее напарница – Нина Васильева... Лагерь Узункол,
я с группой гатчинских альпинистов возвращаемся
в лагерь, мокрые и злые, что нас не будут
кормить, и тут нас встречает Нина Васильева, по
матерински обнимает, быстренько бежит на кухню и
крадет для нас несколько котлет от общего стола,
разве забуду я эти котлетки?
Здесь сразу же, пока не забыл, хотел бы отметить
вот что. Многие женщины любят нас, мужиков, не
за то, что мы – герои, а чисто по-матерински,
видя наши усталые и облезшие рожи, подмороженные
руки и ноги. И Бог еще знает за что. Именно
материнские чувства являются (так мне кажется
теперь, когда за плечами не один десяток лет
хождения в горах) одной из причин краткосрочных
горных романов. Нет, это не касается Васильевой,
так же как и всех других женщин, о которых я
вспоминаю, это я написал просто, чтобы не забыть
потом, и чтобы мы, мужики, шибко не задавались.
Следующий случай, что врезался мне в память,
гибель семейной связки на Шхельде. Я помню
бездонные детские глаза ребенка, что потерял
сразу и отца и мать. И после этого я сказал
себе, что моя жена никогда не будет
спортсменкой, никогда не будет ходить в горах.
Это в дальнейшем привносило немало сложностей в
мою семейную жизнь с уже второй женой, Ольгой,
но слово свое я сдержал. Женщина, мать не имеет
права погибнуть, так я думал тогда, так думаю и
сейчас.
...Роза Беззубкина и Нина Луговская. Валера
Беззубкин всегда возил их в горы вдвоем и брал
на маршруты либо вместе, либо по очереди. Обе –
мастера спорта, обе – «снежные барсихи», если
так можно выразиться. Когда нас прижало грозой
на несколько дней на Шхаре (в тот раз с нами
была Нина Луговская), жена моя, Ольга – не
альпинистка, работая в бухгалтерии –
рассказывала, что Роза – жена Валерки
нервничала, на всех рычала и тайком попивала
водку. Она, опытная спортсменка, понимала, в
какую передрягу мы попали, лавинами со Шхары
сбросило не одну группу, многие, в том числе и
чехи и поляки так и лежат там ненайденные.
Уже позже, когда мы спустились вниз, и прошло
какое-то время, я, как бы невзначай, спросил
Валерку, почему он выбрал себе именно Розу,
именно такую жену, с таким характером? Валера,
во первых не удивился моему вопросу, а потом,
через какое-то время, желая видимо поточнее
сформулировать ответ, сказал: «Ты знаешь, с
другой мне было бы скучно, наверное так».
Они лежат вместе на склоне Победы и так
останутся вместе навсегда. Страшный, но все же
символ.
И еще, я, наверное, сейчас напишу чушь, но я рад
за них и я им завидую.
Память старается уйти от печальных картин,
старается высветить что-то более спокойное,
приятное и это ей удается.
Берта Клецко
– еще одна женщина «королевских кровей», такое
же мимолетное столкновение как и с
Эльвирой Шатаевой. Альплагерь Шхельда,
зима, я выиграл новичковый слалом и Берта
вручает мне как победителю торт, а Костя –
самодельную медаль из березового кругляка с
выжженной надписью «чемпион». Многие из своих
последующих медалей гораздо более высоких по
рангу я растерял, а эту сохранил, мне казалось,
что в этой деревянной медальке есть душа.
Я их часто вспоминаю вместе, нет, я не был с
ними близко знаком, но все они для меня – как
эталон женщин в горах, достигли успехов на
спортивном поприще и в то же время сохранили
себя как женщины, не опустились до бытового
уровня. Наверное, были и есть в горах и другие
женщины, похожие на них, но мне запомнились эти.
Мне кажется Джек Лондон, когда описывал северных
женщин, которые делили не только ложе со своим
мужчиной, но и все тяготы суровой полярной
жизни, вместе с тем оставаясь привлекательными,
(а ведь это так непросто), он и называл
«настоящая скво».
Не знаю как Крис Бонингтон – фигура в альпинизме
известная (это он описывал, что на Южной стене
Аннапурны разговоры о женщинах у них составляли
5%), а многие мужики, с которыми мне приходилось
ходить, не забывали про женщин даже когда
прижимало по серьезному.
Нет, я не идеализирую женщин, я всегда
воспринимал их такими, какие они есть, и более
того, на серьезную гору старался их не брать, но
если бы по возвращении вниз нас не ждали
женщины, горы потеряли бы очень существенную
часть своей красоты.
Я вспоминаю Ленку Кулешову (Лисичку) – как
прозвали ее мои пацаны (10-12 лет) в Артуче.
Ребятишек я привозил в Артуч, чтоб заниматься
скалолазанием с согласия
Коли Голубева, хотя для него это было
не просто. На мой взгляд, это был один из лучших
начучей по тем временам, и не столько тем, что
сам ходил, а тем, что создал в лагере ту
неповторимую атмосферу (её искусственно не
создать), в которой мы (и спортсмены и
инструктора) жили. Он понимал, что часть этой
жизни нужно вдохнуть и в мальчишек. Ленку мои
пацаны держали за «свою», больше никто из женщин
лагеря такой чести не удостоился. Красивая
женщина, хорошая скалолазка. Как-то втроем,
Кацапов, Ленка и я промолотили Уреч за 2 часа
(нужна была схоженность на 4б перед 5б) и вторая
задача – не потерять день отдыха, т.е. вернуться
до завтрака. Как Ленка шла – просто загляденье!
Но выбрал в напарники, чтобы в двойке идти на
Марию, я все же Кацапова, чем невольно обидел
Ленку. Прости меня, Лена, за те далекие времена,
но видеть напарником на стене хотелось все же
мужика, ты в этом не виновата. Наверное, часть
того состояния Ленки «сидела» и в головах
женщин, что рискнули пойти на Ленина одни.
Сколько раз потом, проходя на Куликолоны мимо
Уреча я вспоминал Ленку и стену, по которой она
шла. Это была сказка.
Я давно заметил, что каждый район у меня
ассоциируется с каким-то конкретным человеком,
наиболее ярким представителем что ли, а может по
другой причине – какой-то случайной, иногда
забавной, иногда трагической, бывает по-разному.
Иногда районы у меня ассоциируются с женщинами,
как, глядя на Уреч я вспоминаю Ленку, так
Красноярские столбы я не представляю себе без
Алисы Грачевой.
Мы на Слоненке – вокруг Алисы стайка ребятишек,
все хотят показать ей свое умение лазать, всем
хочется завоевать ее внимание. И Алиса – вся
такая строгая из себя. А ведь бывали времена,
когда она прыгала по шкуродерам «на заклинку»,
да не вниз ногами, а вниз головой (кто был на
столбах, тот знает).
Еще я часто вспоминаю картину с Алисой, но уже в
Артуче. Она с Лебедем проходит, как обычно,
трехдневный маршрут за день, и вторая
характерная деталь – входят в лагерь вместе –
Лебедь с рюкзаком, а на нем верхом Алиса с
рюкзаком. Большой Лебедь и маленькая Алиса.
Такой номер исполняли только они.
Душевная женщина, прекрасная скалолазка, всю
свою жизнь посвятила ребятам. Возможно, именно
поэтому у меня Столбы ассоциируются с Алисой,
хотя там, рядом с ней, было много и других
личностей: Демин, Губанов, Руйга, Федоров,
Теплых, Балезин – личностей с большой буквы, у
каждого свой взгляд, своя философия. Пожалуй,
надо остановиться, потому что если начать
вспоминать про Столбы – на остальное просто не
останется времени, настолько интересен этот край
и его люди, и над всем этим – мощная глыба –
Путинцев дядя Вова.
Так вот. Столбы для меня – это, прежде всего
Алиса, наверное, это оттого, что я сам люблю
заниматься с детьми, мне это близко. Так и
запомнилась эта картина – Алиса, а вокруг стая
ребятишек.
В последнее время мне часто вспоминается Артуч,
мне снится, что я пролетаю мимо Уреча,
поворачиваю налево и вижу Куликолонские озера,
Синайский полуостров, где стоял с отрядом (а
какую рыбку мы там ловили!), беру вверх и вот я
над перевалом, и открывается чудесная картина –
Алаудинские озера и над ними Чапдара.
От голубовато-зеленой до лазури вода озер и
красноватый треугольник горы, что отражается в
озерах. Поворачиваю направо и вот подо мной
маленькая Пиала. Простенькое озеро, но до чего
милое. Здесь с В. Пастухом мы долго ждали Толика
после Чапдары.
Мне все чаще горы вспоминаются не по конкретным
восхождениям (это остается), а как мир, размытый
в пространстве и времени, включающий в себя и
хорошее и плохое, и грустное и веселое, и
красивое и уродливое, т.е. какая-то смесь
впечатлений.
Попробую объяснить на конкретном примере эту
смесь. Чапдара «с обратной стороны», маршрут
6-ой категории, накануне на нем произошла
авария, погиб (в результате срыва) один из
участников сбора Эльчибекова, а у нас
(инструкторов Артуча) пересменок, многие на
Мирали и Бодхоне уже были, поэтому выбираем
Чапдару. Мы даже не даем маршруту отстояться
после аварии, у нас на это нет времени, и вот мы
выходим за два перевала в этот неблизкий путь.
«Мы насилуем гору» – подумалось мне. Здесь
хотелось бы отметить, что многие альпинисты (и я
в том числе) в какие-то моменты восхождений
ассоциируем гору с женщиной (может быть потому,
что гора – по крайней мере в русском языке –
женского рода?)
Наблюдателей у нас нет, все разбежались по
горам, поэтому Коля Голубев предупредил – два
подряд невыхода в эфир-сигнал бедствия. Я
отвечал за связь, но в какой-то момент, работая
впереди, оказался оторванным от радиостанции, а
тут мужики снизу мне дают знать, что пора выйти
на связь. Я крикнул вниз, чтобы вышел Толя, мне
сейчас не до этого, что он и сделал. А на
следующей связи (лидером работал Пастух и я
опять соединился со станцией) увидел, что
«клеммы» питания закорочены и станция села.
Запасного питания у нас не было (стена все-таки,
каждый грамм на учете, да еще воду с собой
тащили). Я вынул батарейки, помял их камнями
(это иногда помогает) и опять вышел на связь.
Треск в эфире меня воодушевил, но ненадолго,
станция работала только на прием. На следующей
связи (уже второй пропущенной) я слышал вопросы
лагеря по нашей Чапдаре у всех других групп и
сборов. Но никто про нас ничего не знал, рация
по прежнему не работала на передачу. Попахивало
спас работами, (а ведь у нас все в порядке, и
идем хорошо, промолотили уже большую часть
стены). Как подумаю, что скажут мне ребятки, что
пойдут за два перевала нас искать, так
становится не очень хорошо. Прямо как в том
анекдоте – на вопрос врача: «Как себя
чувствуете?» – клиент отвечал: «Я чувствую себя,
доктор, но не очень».
И вот мы подходим к месту аварии. Обрывки
бинтов, куски веревки – грустная картина. Минута
молчания и размышления о том, как дорого мы
платим за свои увлечения, а дальше опять
перенастройка на рабочий лад – надо идти дальше.
А у меня в голове стучит все тот же вопрос – что
делать со связью? Ведь нагружаю других людей
ненужными им хлопотами, и тут вижу несколько
отработанных батареек. А что если попробовать?
Все также помял их камнем, собрал длинную
колбасу (помогал держать Пастух) и вышел на
связь. К нашей общей радости мой вызов принял
Гурьян. Я быстренько «встал на
колени» и упросил Юру передать в лагерь, что у
нас все в порядке, нелады с рацией и завтра к
вечеру будем внизу. Только это и успели
передать, как станция опять «сдохла».
Толя шел весь остаток стены как побитая собака.
Почему коротнул питание, он нам толком так и не
объяснил. Позже, внизу мы узнали, что он –
кандидат тех. наук (а Голубев смеясь добавил –
«тех еще наук»). Но на этом наши приключения с
Толиком не кончились. После вершины и дюльферов
на спуске мы дальше пошли «кто как хочет». Нет,
мы не надоели друг другу или еще что, просто,
после горы иногда хочется пройтись одному.
Договорились встретиться у «Пиалы». И вот мы с
Пастухом сидим уже два часа, двое прошли, а
Толика нет. Искали мы его на склоне (пришлось
опять подниматься). При этом всяческих слов в
его адрес мы сказали немало. Потом искали по
всем сборам и отрядам на Алаудинах. Причем
скромно так искали – «Вы нашего Толика случайно
не видели?». Не поднимать же шум из-за
потерявшегося после шестерки, засмеют ведь, а
самим было не до смеха).
Так, в поисках его мы и забрели на
Эльчибековские сборы. И там я увидел Флюру
Жирнову. Мы были немного знакомы. Флюра сменила
«наверху» нашу чемпионку по скалолазанию из
Гатчины – Веру Носову.
Флюра накормила нас настоящим борщом с мясом –
приятное воспоминание – а потом спросила, чем
это я так расстроен, и я ей во всем признался.
«Я сейчас поищу его от своего имени». Она быстро
схватила она нашу ситуацию и убежала к радисту.
Долго пыталась выйти на связь с Лагерем, стало
уже темнеть, и мы приуныли – ночевать придется
здесь, в Алаудинах, до лагеря сегодня не
добраться. А как подумаю, что завтра, если не
найдем Толика, придется поднимать все ущелье,
становилось муторно. Уже совсем стемнело и наше
настроение село на нуль, как те самые
злосчастные батарейки. И тут выплывает из
темноты Флюра и сообщает, что Толик уже в лагере
и пьет чай. Тут мы с Пастухом выдали такие
рулады, причем открытым текстом, что Флюре
пришлось тихо отойти.
Появилась она немного позже, когда мы стали
обсуждать «Что делать?» уже обычным языком.
Флюра предложила нам переночевать у них в
свободной палатке, а завтра утром уйти через
перевал в лагерь, что мы и сделали. Почему я так
подробно описал все эти наши веселые и не очень
впечатления, эту смесь, как я ее назвал выше?
Наверное, потому, что все невеселое и нервное с
той горы улетучилось, а вот Флюра и то, как она
нас встретила, и помогла – осталось. Женщины,
иногда не делая для этого, казалось бы, больших
усилий, часто выводят нас, мужчин из
«пикирующих» состояний. У них это получается
легко и просто, иногда взглядом, иногда простым
прикосновением руки. Нам, мужчинам это не дано.
Флюра тогда сыграла для нас роль регулировщицы
(как в старых военных кадрах), махнув флажочком
в сторону дороги с хорошим настроением.
А потом я встретил Флюру уже через несколько
лет, когда был тренером молодежной сборной в
Чимгане на кубке СССР по скалолазанию. Флюра
выиграла все три вида, став абсолютной
Чемпионкой. Я всегда считал, что спорт на высшем
уровне – это уже скорее искусство. И вот я дарю
ей за ее прекрасное выступление бутылочку
коньяка и объясняю вышенаписанные слова. Флюра
ошарашена и признается, что так ее еще никто не
поздравлял, а потом, уже в конце встречи вдруг
сказала: «Вы знаете, наверное, в ваших словах,
что-то есть, потому что после трассы, даже еще
не зная результата – выиграла или нет – я
подумала – в этот раз я прошла маршрут – как
песню спела». И я сказал себе: «Какая она умница
– как попала в точку, какие слова»! А потом она
показывала слайды о своем американском друге и о
том, как жила в Штатах, и это уже была другая
Флюра, которая мне не очень нравилась. И тогда я
вспоминал Алаудинские озера, наши приключения на
Чапдаре, стройную фигуру Флюры на фоне гор и
думал, о том, что красота этих мест (ее Родины)
будет не полной без нее (Флюра опять собиралась
в Штаты).
И в те далекие времена и сейчас (когда я знаю
страшную цифру – 50 тысяч уезжающих ежегодно из
России за рубеж женщин) мне грустно, потому что
в этом есть доля и нашей вины.
В заключение хотелось бы отметить еще один
момент. Многие, как и я, попали в горы из-за
женщин, чего греха таить – женщины любят людей
необычных, интересных, можно сказать – героев, и
все это (конечно не единственная причина, что
манит мужиков в горы, но все же) оборачивается
против них же – женщин. Мы часто оставляем их
внизу, в ожидании, а что может быть тяжелее
испытания, чем ждать, не зная – вернется он или
нет. Получается заколдованный круг, они
вовлекают нас в смертельную игру, а потом сами
же от этого и страдают. И еще – мы меняемся
ролями, теперь уже они тянутся за нами.
Хочу привести одно стихотворение, которое
написала женщина, когда муж ее был (пропадал) в
горах. Это стихи Ольги Андриенко, и неважно, что
она моя жена, что она не альпинистка (хотя и
была в горах), мне кажется, она написала от лица
всех женщин. «Таланная баба» – так говорил о ней
Валерка Беззубкин, когда мы вместе были в
Безенги.
Я по жизни иду,
Как по тонкому льду.
От животного страха немею:
Оступлюсь, упаду
И под воду уйду
И не выплыву, нет, не сумею...
Но нельзя же стоять и от страха дрожать?!
И ведь надо решиться когда-то!
Я рискнула. Бегу.
А на том берегу
Он стоит и смеется,
проклятый...
И последнее. Женщины, что погибли на пике
Ленина – «проломился лед». Я не могу их забыть и
опять возвращаюсь к ним. Мне кажется, что они не
столько хотели отнять у нас часть монополии под
названием «Горы», сколько стать ближе к нам,
мужчинам, и в этом есть тоже часть нашей вины,
по крайней мере, я так чувствую.
Разве может женщина, не побывавшая в горах
написать такие строчки, как написала Ада Якушева
Визбору:
Ты мое дыхание, утро мое ты раннее,
Ты и солнце жгучее и дожди...
или
Да обойдут тебя лавины...
или
А мне все чудится ночами
Тепло от твоего плеча...
Простые слова, но до чего понятные.
Прочитав еще раз написанное, я вспомнил о том,
что много женщин мне встречались в горах и по
разным поводам, и то, что я написал – только
маленькая часть, а все про женщин и горы
написать невозможно, так же как и то, что женщин
нам до конца не понять, какие они. Женщины
всегда останутся для нас загадкой, мы, мужики
слишком примитивно устроены, чтобы понять их.
И еще я подумал: этой статье не хватает
какого-то штриха, что ли. Портрет женщин
получается неполным, незаконченным.
И
тут я вспомнил
Люсю Варжапетян (Варжо из Питера –
как ее называли в Безенги). Мне вспомнились ее
глаза. Какие глаза у этой женщины? В них я видел
дерзость. Дерзость в отношении всего, что ее
окружало – в отношении к нам, мужчинам, в
отношении гор (взойти на Победу, когда пик формы
уже далеко позади – это не фунт изюма), в
отношении нашей сегодняшней дурацкой жизни, и
многого еще чего, что и не описать словами.
Дерзость в глазах женщины. Вот на этом, пожалуй,
и нужно остановиться |