|
По поводу комментариев В. Смирнова и
Ю. Ицковича (редакции) к моей статье о риске
в горах
(читайте статью
ЕЩЕ РАЗ О РИСКЕ, «РОМАНТИКАХ» И БЮРОКРАТАХ).
В седьмом выпуске «Альпинистов Северной
Столицы я опубликовал статью, посвященную
проблеме риска в горах, где, в частности,
коснулся опять и трагедии на пике Коммунизма в
1977 году. На этот раз за моей статьей
последовало два комментария участников того
восхождения – Юрия Ицковича, члена редакции
сборника с которым я полемизирую по вопросам
отношения к горам и риску при восхождениях, и
Владимира Смирнова. И мне хотелось бы кое-что
ответить моим критикам, особенно Владимиру
Смирнову, который выступил в сборнике впервые.
Комментарий непосредственных участников
описываемых и обсуждаемых событий всегда
интересен и важен. Поэтому спасибо Смирнову, но,
по-моему, он кое в чем не совсем прав, критикуя
написанное мной. Я могу согласиться лишь с одним
обвинением Смирнова в мой адрес – в излишней
эмоциональности, которую он называет злостью по
отношению к Владимиру Ицковичу. Я не дипломат, к
сожалению. Некоторые мои слова в его адрес
продиктованы эмоциями, но суть претензий к его
поведению тогда это не меняет. Почему к нему в
первую очередь? Потому, что он был руководителем
того восхождения, и на нем лежала главная
ответственность. И то, что это была дружная
команда, дела не меняет. А вообще то, что я
написал, относится не столько к поведению
Ицковичей тогда, сколько к тому, что писал Юрий
Ицкович в АСС уже в недавнее время как о тех так
и о других событиях и альпинизме и туризме
вообще.
Владимира Ицковича уже нет, и он после той
аварии сменил стиль жизни на более
соответствующий, как мне кажется, его натуре,
его типу личности. И поступил правильно, ответив
не словами, а своими действиями на вопросы,
поднятые той аварией. Таким людям, как он и тот
же Космачев, для удовлетворения своих внутренних
потребностей лучше действовать в одиночку,
максимум вдвоем с подобным себе,
напарником-фанатиком. Владимир это понял и
осуществил, за что ему честь и хвала, а Космачев
– нет. Хотя, возможно первый звонок, тогда на
Птыше, был для Космачева слишком слаб –
подумаешь, руку сломал участник, зато двое
забежали на вершину, когда никто больше туда в
тот день не пошел, - а после гибели Мышляева,
возможно, и он сменил как-то свой взгляд на
жизнь – я не знаю.
Смирнов сам впал в грех зла (излишней
эмоциональности, я бы сказал), приписываемый им
мне, назвав меня сторонним наблюдателем,
подобным зрителю на стадионе, потягивающему пиво
из банки. Я, конечно, не был участником того
восхождения, но сам я восходитель, был
участником экспедиции по поиску тел погибших, и
информацию обо всем получил не из каких-то
слухов, а от начальника этой экспедиции Ивана
Благово, который меня и пригласил в нее, как
родственника погибшей Лены и опытного
альпиниста. Никакой другой информации я не имел.
Благово, конечно, тоже не был участником того
похода, но он был членом коллектива, в котором
разбирался этот несчастный случай.
Кстати, чтобы понять причины такого печального
конца восхождения, и уцелевшим участникам
полезно попытаться взглянуть на себя и своих
товарищей со стороны. Хотя бы через 2-3 десятка
лет. Именно это я пытался довести до сознания
Юрия и других своих оппонентов и в первой статье
о пике Коммунизма, и в последней о риске вообще.
Не только «игроки» и «зрители» по-разному
оценивают одни и те же события, но и сами
игроки. Более того, почти всегда заметно
меняются оценки и у одного и того же «игрока» по
прошествии времени, необходимого для спокойного
осмысления всего.
Конечно, в альпинизме и туризме всегда есть
риск, и всегда бывают ошибки. И у меня их было
достаточно. В 1960 году я падал вдвоем с
Литваком с гребня Джанги-Тау в сторону
Безенгийского ледника примерно 250 метров, по
похожему, но чуть более страшному склону, чем у
Лены и Юрия на пике Коммунизма. В полете, зная
откуда и куда лечу, я успел про себя
распрощаться с жизнью, удивляясь лишь тому, что
продолжаю что-то ощущать, и уцелел лишь чудом,
сумев остановиться в нескольких метрах от
нависающего стометрового края-откола висячего
ледничка. Погибших и покалеченных там не было –
очень повезло, но я не горжусь, а стыжусь этого
события, я мог и должен был избежать того
падения. И главную вину я признаю за собой, так
как я был там старшим и более опытным (совсем не
намного), хотя первый сорвался и сдернул меня
Литвак. На следующий год мы спускали по гребню
Коштан-Тау в бессознательном состоянии,
заболевшую пневмонией Люсю Самодурову. Мы успели
спустить ее, но бывший тоже в наше группе врач
Юра Шевченко, который ее и спас непрерывными
уколами, антибиотиками и стимуляторами, потом
много лет не мог простить себе, что он не
заметил во-время ее состояния и позволил ей
добраться до вершины, не завернул всех назад.
Да, болезнь - это случай, не повезло. Но в горах
99 процентов несчастных случаев не фатальны, а –
следствие тех или иных ошибок, и могли бы быть
предотвращены.
Вот это и есть, наверное, единственная моя
претензия к Юрию Ицковичу: что он оказался в
данном случае неспособен к самокритике,
неспособен, даже через много лет,
проанализировать и попытаться понять свои
и брата ошибки тогда и покаяться в них. Может
быть это кому-то помогло бы их не повторить. Да,
я, возможно, делю восходителей на «черных» и
«белых», если хотите (это мне инкриминирует
Смирнов). «Черные» - это восходители,
неспособные признавать свои ошибки и учиться на
них и учить этому других. Но я верю, что большая
часть «черных» еще могут превратиться в «белых»,
и Юрий Ицкович в том числе. Но надо бы, чтобы
это происходило во-время, прежде, чем….
Вообще – забавно! Меня укоряют в «постыдной»
правильности! Как отличника в школе его
разгильдяи-товарищи. А 50 лет назад меня с
друзьями не на много старшие товарищи – Саввон,
Павлова с компанией - публично обвиняли в
опасном авантюризме, который неминуемо приведет
к авариям. Я не родился «правильным», но общение
с горами и с людьми в них воспитывало меня. То,
что Смирнов называет «правильностью» (с
отрицательным оттенком), я называю уважением к
горам и к своим товарищам. Необходимость думать
и анализировать свои действия, пытаться
предусматривать результаты вытекает именно из
такого уважения, а не из бюрократического
желания, чтобы все было поглаже. Восходителю,
который не учится уважать горы, не
эволюционирует в сторону «правильности», лучше
оставить восхождения, а если ходить – то в
одиночку.
Насчет хвастовства Ицковичей, я, наверное, не
совсем прав. Тут, видимо, дело в примечаниях
редакции, которая требует и сообщает сведения об
авторах (и это правильно). И о моей докторской
степени упоминает редакция, запросившая у меня в
свое время анкету, а об Ицковиче, например,
сообщается не только, что он кандидат
технических наук, но и точное количество
полученных им патентов на изобретения (слава
Богу, у меня не запрашивали сведения о моих
печатных публикациях). За это я не думаю
обвинять Ицковича в хвастовстве – он тут не
причем.
Кстати, я не просто доктор, а вулканолог, и моя
научная работа связана с горами и с изрядным
риском. Четверо моих сотрудников трагически
погибли во время работы на извержениях. Так что
моя научная работа тоже дает мне и материал и
право обсуждать проблему риска в горах.
Очень странными мне кажутся замечания Ю.
Ицковича. Как он сумел увидеть ёрничание в моих
словах о том, что он пытался задержать Лену,
схватив за шиворот? А как иначе можно задержать
падающего, когда идут развязанные? За шиворот,
или за рюкзак. В давние времена я именно так
задержал свою поскользнувшуюся жену на крутом
снежнике, догнав ее глиссером. (Конечно, на пике
Коммунизма такое было не возможно).
И насчет трагически нелепой гибели Владимира.
Юрий, видимо, просто плохо знает русский язык.
Цитирую толковый словарь русского языка Ожегова:
«НЕЛЕПЫЙ. Не оправдываемый здравым смыслом,
странный, несуразный». «Нелепо» не имеет ничего
общего с «некрасиво», а тем более с «от водки и
от простуд». К сожалению, нелепо гибнут многие,
в том числе и замечательные и выдающиеся люди.
Точно также трагически нелепо погибли выдающиеся
альпинисты – мой лучший друг, мастер спорта
международного класса, замечательный тренер Саша
Колчин и его самый знаменитый ученик, альпинист
№1 в России - Володя Балыбердин. Они были сбиты
нарушившими правила автомобилями на дороге –
один в Токсове, другой в Ленинграде. А Владимир
Ицкович был сбит на стандартной лыжне случайным
лыжником, тоже нарушившим правила, поехавшим
против хода. Иначе, как нелепыми, все эти
несчастные случаи назвать просто нельзя.
А в случае с гибелью Мышляева я и не думаю
обвинять Космачева в «замышлении убийства» так
же как и не думаю сердиться на комиссию,
разбиравшую этот несчастный случай. И против
выводов комиссии я не думаю возражать, а Юрий
Ицкович пытается мне приписать совершено
противоположное мнение. Прочтите Юрий
Соломонович еще раз мою статью! Сержусь и
обвиняю я совсем другую комиссию – ту, которая
разбирала несчастный случай, произошедший в
группе Космачева на 7 лет раньше - в 1956 году
на Птыше, когда его участник не погиб, а ушиб
голову и сломал руку. Тогда комиссия неправильно
оценила вину Космачева и наказала его чересчур
мягко и нелогично, оказав ему этим плохую
услугу. И обвиняю я также товарищей-защитников,
которые заявляли, что и это неоправданно мягкое
наказание есть результат не вины Космачева, а
происков «злобных завистников». Адекватное
наказание и, главное, общее осуждение Космачева
тогда не восстановило бы немедленно сломанную
руку, но, возможно, помогло бы предотвратить
гибель команды Мышляева. А правильная реакция
(общественного мнения, прежде всего) после
аварии 1963 года конечно не вернула бы к жизни
погибших, но повлияла бы положительно на
учеников и последователей Космачева и сохранила
бы какие-то жизни в дальнейшем..
Вообще у меня возникает впечатление, что Юрий
Ицкович как-то все время уходит от разговора «по
сути», уклоняясь на детали и искажая их.
И не надо сваливать все на судьбу и провидение.
У провидения почти всегда есть исполнители, и о
том, чтобы не стать исполнителем, или помощником
судьбы со знаком минус, надо думать. И думать
самому. Конечно, безответственным фаталистам
легче жить. Конечно, приятнее чаще вспоминать о
хорошем. Но когда я думаю о дико и нелепо
гибнущих в горах отчаянных юных туристах, я
просто не могу спокойно, по-страусиному прятать
голову в песок и смотреть, как умудренные опытом
старшие товарищи провоцируют их на это, помогая
судьбе.
Гедель доказал свою теорему о неполноте,
Квантовая механика утвердила положение о
принципиальной недетерминированности микромира.
Илья Пригожин и его школа создали теорию хаоса и
самоорганизации материи. Все это имеет отношение
к бытовому понятию «судьба», которое Юрий
Ицкович переводит как «суд божий». А вот
мудрейший из наших литературных героев – Козьма
Прутков – относится к судьбе несколько
конкретнее и приземленнее: «Не совсем понимаю:
почему многие называют судьбу индейкою, а не
какою-либо другою, более похожею на судьбу
птицею?» Индейкою судьбу называют из-за рифмы:
«судьба индейка – жизнь копейка!». Именно так
ценят жизнь фаталисты, любящие ссылаться на
судьбу. В свободном мире человек имеет право
оценивать в копейку свою жизнь, но чужую – нет!
К ней он не имеет права относиться бездумно.
Среди альпинистов и туристов нет сознательных
преступников, но, чтобы не стать убийцей по
неосторожности, по недомыслию, нужно всегда
думать, анализировать, делать выводы из любых
неудач, а не надеяться на слепую судьбу. К чему
и призываю.
Мой совет Смирнову: в разведку иди с тем, кого
хорошо знаешь и кому доверяешь, но если хочешь
выполнить свою задачу и остаться жить, никогда
не противопоставляй умение быстро и точно
импровизировать умению продумывать все, что
можно, заранее, используя как свой, так и чужой
опыт.
Ю.
Слезин |
