ЛЁХА

Михаил Ситник,
профессиональный тренер,
 МСМК СССР, Одесса

 «Шаг, вдох, выдох, шаг, вдох, выдох… Ритм… Держать ритм…Не стоять …Двигаться, двигаться…Как там дома… Да существует ли вообще мир, где есть твой дом?! Твой дом здесь, на Горе…Шагать, шагать…». Сухой холодный воздух рвет легкие, в горле першит и хочется кашлять, голова раскалывается, тошнит… Ватные ноги с трудом слушают команды мозга – «шагать, шагать…» Мысли отрывочные и беспорядочные. «Ноги мерзнут… Пока терпимо… Кажется, сейчас было опасно: круто и снег слишком плотный, вот кошка и проскользнула, так можно и загреметь…Аккуратнее парень, ногу четче ставь…Красотища-то вокруг какая! Хоть бы погода еще продержалась…Чего стал, шагай, шагай... Давай шаги считать: раз… два… три… может отдохнуть немного? Хорошо, договорились, после ста…». «…Пятнадцать… шестнадцать… Опять снег рыхлый и глубокий… На Хане такой же был… Ну и маршрут мы прошли тогда, не приведи Господи! Семь дней на северной стене…» В памяти возникают, сменяя друг друга, картины старого и опасного восхождения, а мозг автоматически продолжает фиксировать шаги: …сорок два, сорок три… «Классные ночевки были тогда…». Опять картинки перед глазами: чтобы построить площадку для палатки, каждый вечер приходилось двоим из группы (вися на коротких веревках – самостраховках) прижимать к склону вертикально полиуретановый коврик, остальным сухой сыпучий снег ссыпать между ковриком и склоном, долго утрамбовывать его, периодически мочиться на него, чтобы снег, смерзаясь, не рассыпался. Все это на семидесятиградусной стене. «Шестьдесят восемь, шестьдесят девять… Когда же выход на гребень?… Повезло нам тогда, на Хане. Почти все основные наши соперники в Чемпионате Союза погибли, в основном в лавинах. А мы нет, мы - прошли. Живым (то есть нам) и дали первое место. Везунчик я все-таки. Вот и теперь, перед выходом, Леха мандражирует:

-  Как думаешь, погода будет?

- Будет, Леха, будет, ты же со мною идешь, а я везунчик!

Леха по образованию метеоролог, но как говорит сам: «Метеорология - лженаука, сродни алхимии, хиромантии и астрологии. Погоду, как и будущее, предсказать невозможно!».

Кстати о Лехе. Идет ли? Пока не видно, мешает спускающийся с гребня отрожек. Остальных тоже не видать. Может, все повернули, а я один остался?…Девяносто девять, сто! Все! В соответствии с договором, отдых! Постоим, подышим. Гады, так подставить с утра! Вчера поднялись на гребень: видно, что крутые скалы обходятся справа по снегу. Да и японцы так ходили, я помню их фотографию этого места с нанесенным пунктиром маршрутом. Нужно спуститься метров на сто с гребня вправо - вниз и длинным траверсом по снегу обойти скалы справа. Народ же возник:

– У тебя че, горняшка? Не видишь – по гребню прямо нормальный путь, скалы вполне идутся! Зачем высоту терять? Ну и че японцы – они же калеки, ходить не умеют! И лагерь на гребне ставить надо!

Может прав народ? Пять «за», мы с Лехой против. Не в нашу пользу. Пойдем на поводу, т.е. по гребню. Вообще народ, особенно на высоте, психованный, уважения требует! Вчера после выхода на гребень захотели провести собрание, и это на высоте 7900 м!

– Вы сдурели, да? – Спрашиваю – Комсомол вспомнили? Демократии захотелось? Какова повестка и где президиум разместим?

Оказалось, один из ребят Саши (руководителя этой группы) много лет у него тренировавшийся, вдруг чем-то группе не подошел (это после многих то лет совместных тренировок и более месяца работы в этом составе на Горе!) и группа требует срочно отправить его вниз. Выслушав всех, я коварно согласился с мнением большинства, но в целях безопасности потребовал обязательно сопровождать провинившегося кому-нибудь из членов их группы. Конфликт тут же заглох сам по себе: уходить в шестистах метрах от вершины никто не хотел. Вторым в повестке как раз обсуждался дальнейший путь к вершине: по гребню или в обход справа?

Подчинившись волеизлиянию народа, мы с Лехой и примкнувший к нам Павел начали подниматься по гребню вверх. Группа же Саши после трудных дебатов решила немного отдохнуть – погода, слава Богу, позволяла. Набрав по высоте метров сто пятьдесят, наша тройка начала готовить на гребне площадку под палатку – довольно тяжелое дело даже в невысоких горах, а тут уже за восемь тысяч! Разворотили скалистый гребень, перетаскав в стороны огромные булыганы. Освободившееся от них место подровняли, действуя благородными ледорубами как обыкновенной киркой или ломом. Уложили образовавшуюся площадку плоскими камнями. И вдруг, когда палатка уже стояла, к нашему изумлению мы увидели, как группа Саши сошла с гребня и пошла вправо в обход! Те, кто ходил со мною в горах, знают способности и возможности моей гортани. Но дикий рев, который я издал в этот раз, заставил вздрогнуть даже Леху.

– Свя-а-а-а-зь, – воззвал я, аки лев рыкающий.

Включенная радиостанция сообщила голосом Саши, что он на связи. Они, понимаете ли, еще раз оценили вариант пути по гребню и признают, что я был прав – надо обходить справа…

Свою палатку они поставили там, где я и планировал раньше: по пути обхода, экономя на этом в день штурма не менее часа. Мы же, хоть и помнили, что злость – плохой советчик, принципиально остались ночевать на гребне.

Тут сюрприз преподнес Павел. Ему пятьдесят шесть лет, самый старый в команде. Павел попросился в экспедицию завхозом,

–         Горшки за вами носить буду, кем угодно готов.

В свое время он очень сильный был, все его тогда в команды приглашали. Но в Гималаи из Советского Союза попасть было сложнее, «нежели богатому войти в Царство Божие». А точнее, вообще никто тогда из Союза в Гималаи не ездил. Теперь едут, но молодые. Считается оптимальным возраст до сорока. А у Паши – за пятьдесят! Взяли завхозом. Но когда в базовый лагерь под Канчу пришли, по разным причинам кроме нас сразу выйти для организации промежуточных лагерей не кому было. Павел и предложил:

Канченджанга, 8586 м.

– Давай, поработаю в твоей группе, сколько смогу.

Смог он много. Носил грузы в лагеря, поднимаясь каждый раз все выше. Не будучи членом основной команды, Паша был одет в старенький нейлоновый анарак (мы же – в современнейшие «дышащие» костюмы из дорогущего материала Gore Tex), а страховался - с помощью устаревшего, очень неудобного и давно не применяющегося «пояса Абалакова». На удивление Паша поднимался каждый раз выше и выше. Так незаметно и перешагнул заветную черту – восемь тысяч метров. А теперь говорит:

– А че, если завтра на гору пойду?

– Паш, – говорю, ты это, сам посуди. Спонсоры деньги дали, больши-и-е! За эти деньги и за идею на Гору нужно подняться! Не поднимемся – больше не дадут. А ты не молод. Вдруг сердечко прихватит или еще чего: всем тебя вниз тащить надо будет. А Гора – того, тю-тю!

Уважаю я Павла, в том числе за понятливость:

– Ясно. – говорит – Гады вы все. Как пахать – так Павел, а как лавры делить… Ну ладно, восемь тысяч – тоже не каждый сюда залезет. Подожду вас здесь.

Утром (если три часа ночи – утро), мы с Лехой от обиды и злости начали по гребню вверх ломиться. Как рассвело – увидели Сашину группу на траверсе. Еще через полчаса мы уперлись в скалы, которые без страховки идти не хотелось, а страховаться нечем – веревку не взяли… Пришлось назад поворачивать, да Сашу догонять. Все скажу, как догоню! Но пока работали (любой нормальный человек возмутится: «Тоже работу нашли – пешком ходить!»), злость прошла, говорить перехотелось. Да и устали ребята порядком – по снегу следы бить! «По следам каждый быстро идти сможет!» - это камень в наш огород. Вышли с Лехой вперед. Как-то я вошел в ритм, оторвался постепенно. Вот и стою, поджидая как бы ребят, а на самом деле отдыхаю.

Нет, не один я. Вот Славик из-за скалы появился. А за ним – Леха! Хватит отдыхать, пора работать. Начали. Шаг, вдох, выдох, шаг, вдох, выдох… Ритм… Держать ритм…Не хватило мне кислороду то, кончился! Как ни берег, как ни тянул… Расход поставил меньше двух литров. Но баллон то один! Теперь дай Бог силы… Скорее бы перемычка… Тяжко ступени в фирне бить! Сменил бы кто?

 – Слав, а-х-х-а, а-х-х-а, смени, устал! Побей ступени!

 – Да я же без кислорода иду!

Ладно, хрен с вами, двинем дальше…Шаг, вдох, выдох… Ритм… Не стоять… Энергичнее… Где только энергию эту взять? Отдохнуть опять надо…

…Что-то призадумался я, нашел место для воспоминаний. Уже минут пять стою, наверное. Вот и Слава вперед вышел, ступени бьет, и Леха подошел, стоит рядом. Двинули. Шаг, вдох, выдох, вдох, выдох. Шаг, вдох, выдох, вдох, выдох…

Ну, наконец, перемычка. Сзади – Сикким, впереди – Непал. Народ то - подтянулся. Все! Не загреметь бы на скалах. Круто довольно, а страховки нет. Где-то здесь Ванда Руткевич* пропала… Шаг, вдох, выдох, вдох, выдох, еще шаг… и еще… Кажется, приехали… Вершина рядом… Дальше нельзя! Канча – священная гора, и по требованию правительства Сиккима, давшего разрешение на восхождение, мы «не должны осквернить своими следами ее белоснежные снега»! Связь с базой. Да, мы пришли. Состояние? Как с хорошего бодуна: башка трещит, тошнит и двигаться совсем нет мочи. Даем описание того, что видим – это для офицеров связи, которые должны подтвердить, что мы на вершине! Их у нас два: от Индии и от Сиккима. Фото на память и для отчета. Портрет Раджива Ганди достать – это для партии Национальный конгресс Индии. Пора вниз, пока Гора отпускает. Дураки придумали – «Покорил гору, вершину». Сколько их, стремившихся покорять, воевать с горою, лежит по склонам – кто в трещине, кто под снегом, а кто и просто так.

Каракорум, Гималаи

Гора может позволить тебе подняться, взойти на нее, а может и не пустить. Представьте муравья, который оказался на вашем теле и поднимается все выше и выше. Но вот вы заметили его, короткий взмах руки, и нет восходителя… В другой раз не заметили, или не до того было – и вот хвастливый муравей рассказывает собратьям, как он, царь природы, покорил вас. Глупость самонадеянная.

Вниз – тоже не подарок. Но быстрее… Но опаснее… Что там Павел – один ведь остался в лагере на 8100 м, – а возраст все же здесь не на пользу! Вот палатка Сашиной группы. Теперь самое трудное – после всех дел нужно заставить себя подняться на гребень к своей палатке. Ну, Саша! Ну спасибо тебе за вчерашнее! Ладно, напрягемся последний раз сегодня. Шаг, вдох, выдох, еще раз… Еще…

Все, последнее усилие (кажется, оно на самом деле последнее – больше сил нет и шагу ступить). Боже праведный, что это? На 8100 м? Ну и картинка! Камень большой и плоский, на нем сальце постругано, консервы рыбные, бутылка початая стоит, и Паша смотрит как-то по особенному:

– Ну че, сходили?

– Да, Паш, сходили.

 – Ну, так садись, – говорит, наливая спирта в кружку.

 – Паш, так ведь 8100, поплохеет!

 – Не-е, – говорит, – не должно. Я вас ожидаючи пол бутыля приговорил, – не поплохело.

Утро. Ночь прошла в мучениях – резь в глазах не давала заснуть. Наверное, «нахватался зайчиков» – мои обыкновенные солнцезащитные очки не защищали глаза от бокового ультрафиолета. То же произошло с Лехой. Ничего не вижу, в глазах круги, звезды и острая резь. О движении сегодня не может быть и речи. А завтра? Палатка стоит на 8100 м, по «классике» выше 8000 м – «зона смерти», задерживаться здесь не стоит. Но и идти в слепую не получится. Отпускаю Сашину группу вниз, предлагаю уйти Павлу. Тот сразу взорвался:

– Ты за кого меня держишь? А если вы и завтра не оклемаетесь? Не, я с вами…

Впору скупой слезе скатиться, да они и так прут из больных глаз без остановки со вчерашнего вечера.

– Ладно, тогда лечи давай.

Средство старое – промывание глаз чаем, примочки из испитого чая, повязка на глаза.

Паша нянькой вокруг нас с Лехой крутится – то покормит, то «до ветру» выведет. Не заметно (мы же не видим ничего!) день прошел, затем и ночь. Попустило вроде. Что-то видно, хоть не всегда понятно – что. Так, в тумане все, тени какие-то. Пакуем «торбы», по ходу решая, что брать с собою, а что нет. Палатка, спальники, еда – на фиг, ниже лагеря оборудованные, там все есть!

– Мужики. Берем только личное.

Теперь вниз, засиделись мы тут в гостях у Горы. Жаль, питание в рации село - пообщаться с базой нет возможности.

По гребню до крутого спуска с «сахарной головки» на восточный отрог прошли быстро. Здесь начались перила – оставленные нами при обработке маршрута и подготовке восхождения закрепленные веревки. По ним быстро спускаемся к лагерю четыре, рассчитывая там перекусить оставленными продуктами и отдохнуть. Но вдруг обнаруживаем, что место лагеря пусто: только вытоптанная площадка из под палатки, пустые консервные банки, пакеты из под супов. Ясно. Лагерь снят. Кем и почему – сейчас не важно. Ну что же, еще только полдень – скорее вниз, в лагерь три.

Быстрая потеря высоты плохо воспринимается организмом, апатия и вялость сменяются эйфорией, затем опять наваливается усталость. Начинаю отставать от ребят. В общем – это нестрашно, движемся по перилам. Постепенно отставание увеличивается. И вдруг начинаю ощущать одиночество. Я один… Я и Гора… Большая Гора… Спасибо тебе, Гора. Ты позволила мне взойти на твою вершину! Спасибо, я счастлив!

Наверное, есть таки Бог! И Ангел- хранитель у меня есть! Спасибо вам! А ты, Гора – живая, я знаю…

 Вдруг меня охватывает восторг! Мне хорошо! Мне радостно! Ощущение какой-то благодати, не знакомого ранее экстаза. Слезы катятся по щекам. Хочется молиться, и я молюсь: «Отче наш, сущий на небесах…». Не подумайте, что я религиозен – раньше бы и в голову мне не пришло посреди Горы на снежном склоне стать на колени и разговаривать с нею, тем более обращаться к Богу. «Поехал! Это от переутомления и кислородного голодания мозга», - скажете вы, и будете правы, наверное. Но я один, никого нет вблизи, и не кого стесняться. Мне хочется молиться, и я молюсь! На душе спокойно, умиротворение. Хорошо.

Ну что же. Пора вниз. С новыми силами, в лагерь три.

Через часа два я у цели. Лагерь три. В печали сидят ребята: лагерь то же ликвидирован. Нет, мужики, отдохнем внизу: холодная ночевка на высоте чревата. Вперед!

Отсутствие палаток лагеря два, а затем и один уже не было для нас неожиданным. Сброс трех километров по высоте в течение дня привел наши чувства к отупению. Живы – и то слава Богу. Уже наступила ночь, метет мокрый снег. Фонарей у нас нет, видимость – ноль. А впереди километров пятнадцать по леднику. Леха плохо видит в темноте, а потому предлагает:

– Давайте заночуем, не такая уж «холодная» получится - все же высоту сбросили! Найдем камень нависающий да под ним и пересидим!

– Не-е, Леха, двигаться надо! Мы мокрые, да и сил мало – замерзнем! – это многолетний Пашин опыт заговорил:

– У меня в базовом лагере в палатке бутылка коньяка заныкана и сигарет пачка. Давайте вообразим, что в них наше спасение, что жизни без них нам нет. И будем идти к этой цели, пока не придем.

Хорошо сказать – двигаться. А куда – в шаге ничего не видно: ночь, снег метет. А как: на поверхности ледника камни от мелкого щебня до величиной с дом (мореною называется), трещины глубоченные и другие радости жизни. Но и стоять не хочется – мерзнуть начинаешь сразу. Сказать, что мы пошли – обмануть вас. Побрели – точнее, но тоже не верно. Впереди я – в темноте вижу лучше других. Держась рукою за меня – Леха. За ним, держась рукою за Лехин рюкзак – Паша. Глянул бы кто со стороны – картинка веселенькая, ну прямо слепцы без поводыря… Натыкаясь на камни и друг на друга, спотыкаясь ежеминутно и громко матерясь мы осторожно двигались от трещины к трещине. Всматриваясь в темень и вслушиваясь в ночные шумы (то лавина загремит где-то, то камнепад, а вот ледник вздрогнул со скрежетом громоподобным) мы брели куда-то. Но всему приходит конец, и ночи то же. Вот тьма поредела, обозначились «берега» ледника – склоны окружающих гор. Снегопад прекратился. На востоке небо посерело и мы с удивлением смогли определить, что находимся вблизи базового лагеря. Осталось подняться по крутому склону боковой морены – валу из камней высотой метров шестьдесят, которые ледник своим движением, как бульдозер, отбросил в стороны. В нашем состоянии выбрать безопасный путь подъема не удалось, полезли кратчайшим путем и тут же пожалели об этом. Морена оказалась крутой и неустойчивой. И самому сорваться можно, и камни друг на друга сбросить. Кое как, перевозбудившись от последнего в крови адреналину, матеря друг друга, мы вползли в лагерь.

Паша, шатаясь, прошел к своей палатке, влез в неё на половину, оставив снаружи зад в протертых мокрых и грязных брюках, долго рылся и, наконец, принял вертикальное положение, демонстрируя нам цель нашего ночного приключения: коньяк и сигареты. Мы старались не шуметь, что бы не разбудить обитателей лагеря. Но вот из соседней палатки выглянул «мистер Вадим» – руководитель нашей экспедиции. Увидел нас, спрятался, и через минуту появился рядом с нами, держа в руке бутылку водки. А через пять минут вся экспедиция полным составом сидела вокруг стола с кружками в руках. Не подумайте о нас плохо, мы не алкаши, спрятавшиеся от укоризненных взглядов образцовых членов «Общества Трезвости» в горах. Пьем редко, а некоторые вообще не пьют (я, например, к этому моменту не брал в рот спиртного двенадцать лет). Нет, пили в экспедиции, конечно. Наши офицеры связи, например. Скучно им сидеть было на леднике посреди снегов в ожидании, когда же мы залезем на Гору наконец (а лезли долго, почти два месяца). Вот и коротали они время, то за бутылкой сиккимского рома, то за пузырем русской водки от «мистера Вадима». Теперь же, удивленно протирая глаза, они смотрели на нас, и сквозь шум и гам я услышал:

– Глянь на этих русских, пяти утра еще нету, а они уже пьют!

За что пьем? За Гору конечно! За удачу нашу! За то, что живы! Выясняем, что же случилось с лагерями. Причина их эвакуации – плохой разговорный английский «мистера Вадима». У нас были два помощника из высокогорных носильщиков – шерпов. При подготовке маршрута их вклад был минимальным – поднимались они только по закрепленным веревкам и не выше лагеря два, помогая нам носить грузы для оборудования лагерей. Когда мы поднялись на вершину, «мистер Вадим» строго приказал шерпам подняться в лагерь четыре, встретить группу и двигаться вниз, снимая лагеря. «Мистер Вадим» - наш многолетний лидер, видный мужчина высокого роста и плотного сложения. Хороший организатор, заботливый руководитель, своим ростом он значительно был выше местного населения. Добавьте сильный голос, отминусуйте плохое знание английского (все фразы он строил в одном времени – неопределенном, а для лучшего понимания слушателями произнося их громко, рубленными командами), и вы поймете, каким уважением и авторитетом он пользовался у шерпов. На его английском приказ звучал так:

 – «Go camp 4. Meet Team. Take camp equipment: tents and other. Go down. (Идти лагерь четыре. Встретить группа. Взять лагерное снаряжение: палатки и прочее. Идти вниз.)

– Шерпы поняли приказ как два разных, независимых друг от друга, задания:

а) встретить группу (и они встретили спускающуюся группу Саши, кто же знал, что мы останемся ещё раз ночевать на 8100 м)

в) ликвидировать на Горе лагеря.

В этот раз поставленные задачи они выполнили добросовестно…

Затем было возвращение в Большой Мир. Полубосые и полураздетые носильщики из селения Лачен, ближайшего к Канче, пришли в базовый лагерь. Они мерзли, и поэтому спешили получить груз (25 кг) и побыстрее начать движение по леднику вниз. По пути они успевали обследовать мусорную свалку – отходы жизни нескольких экспедиций, и найти что-то полезное для их существования.

Лачен. Затем Гонток, столица Сиккима. Нам повезло – там редкий фестиваль буддистов: Калачакра! Приехал тибетский изгнанник Далай-лама. Праздник. Тысячи одетых в красные одежды лам собрались на стадионе, где идет непонятное нам таинство. Нам удается пробиться в первые ряды. После праздника зашел в ближайший монастырь:

-          Лама, расскажи мне о буддизме.

-          Люди страдают, и причина их страданий – в привязанностях. От них – чувства. Освободись от привязанностей, от чувств. Пройди свой путь в этом мире без эмоций. И ты не воплотишься больше здесь, в мире страданий. Ты освободишься от них!

-          Лама, значит я должен стать равнодушным? К жене, матери, дочке? Безразличным к их судьбе? Их страдания – их проблемы?

-          Да, если ты хочешь выйти из круга воплощений в этом мире!

-          Но почему, лама? Если миром правит справедливый Закон, то в чем же она, справедливость: оставить без помощи и бросить на произвол судьбы слабого? Такое равнодушие – Зло!

-          Ты не понял меня. Зло необходимо для развития человека так же, как и Добро.

Быстро летит время. Вот опять лето приближается и все чаще по ночам снега снятся. Не даром шутники говорят, мол: «альпинисты – чудаки, ищущие, где бы похуже перезимовать лето!». Мы наметили на этот год экспедицию в Каракорум на вторую вершину Мира – Чогори (К-2) – 8611 м. Все, как и прежде. Руководитель экспедиции – «Мистер Вадим». Я – старший тренер и руководитель восхождения.

Чегори, К-2, 8611 м.

Зимою мы с «Мистером Вадимом» побывали в Пакистане, решая организационные вопросы. Жили в Равалпинди – древнем городе, многомиллионном человеческом муравейнике. Здесь впервые произошла серьезная встреча с исламом. Конечно, и ранее мы неоднократно бывали в мусульманских краях – в Средней Азии бывшего СССР. Но в Союзе с религиями боролись нещадно, и ислам – не исключение. Здесь же первое, что бросалось в глаза – мечети, лес из минаретов!

Устав с дороги (двое бессонных суток в перелетах, пересадках, границах, таможнях и пр.) поздней ночью мы улеглись, наконец, спать в гостинице. В час самых лучших снов – на рассвете, перед восходом солнца, вдруг что-то произошло. Это «что-то» – рёв, сравнимый с ревом самолетных турбин перед взлетом, заставило нас подскочить с кроватей и в поисках спасения выскочить на балкон. Через мгновение мы проснулись и поняли, что настал час утреннего намаза: все муэдзины на бесчисленных минаретах единовременно начали призывать правоверных к молитве. Для лучшей слышимости, дабы и мертвого разбудить, их голоса усиливались радиоусилителями через громкоговорители. Придя в себя, мы оценили масштабность и эффектность происходящего, начали в общем хоре различать отдельные голоса.

– А наш то, лучше всех выводит! – с гордостью за ближайшего к нам муллу сказал мне «Мистер Вадим».

В один из свободных от встреч дней нас сводили в Исламабаде в «величайшую в Мире мечеть», построенную на пожертвования мусульман со всего Мира. Поразительно все, но особенно – самый большой в мире Коран: книга размером с комнату, по которой ведутся службы.

Каждый правоверный не менее пяти раз в день, где бы он ни был, должен оставить свое занятие и совершить «намаз». Сняв обувь и обмыв ноги, лицо и руки, расположившись лицом к Мекке, стоя на коленях, молящийся общается со Всевышним. Кажется, что даже пушечный выстрел не прервет эту беседу. Впечатление такое, что человек не реагирует уже на окружающий его мир! Руки возносятся к небу, затем поклоны, губы что-то шепчут…

Мечетей очень много, они везде. В аэропорту напротив туалета – комната для молитв. Возле туалета потому, что там вода и можно совершить омовение. Если же время намаза застанет в пути – не страшно. Коврик расстилается там, где тебя застал этот час: в пустыне на песке, на льду или снегу в горах. Ни в одной стране другого вероисповедания я не встречал такого количества единовременно обращающихся к Богу людей! Вот это силища! Сколько энергии одновременно поднимается ввысь! Здесь я впервые узнал, что раскол не миновал и ислам. Сунниты и шииты не нашли общего мнения по ряду канонических вопросов. Но есть и другие, к кому и сунниты и шииты относятся с большим уважением: суфии. Большинство мусульман преклоняется перед их знаниями, умениями.

Закончив свои дела в Пакистане, мы вернулись домой. Началась подготовка: составление планов обработки маршрута и штурма, тренировки, приобретение снаряжения и продуктов, упаковка их, определение состава экспедиции и т.д. В один из дней нас неожиданно вызвал Очень Большой Начальник, наш старый товарищ по альпинизму, «выбившийся в Люди». Он категорически рекомендовал включить в состав экспедиции на его взгляд очень сильного альпиниста, которого мы не брали за высокомерие и хамство. Все наши доводы – как об стенку горох.

-          Я закрою вас в кабинете и разрешу выпустить, только когда вы согласитесь!

- Но пойми, у него тяжелый характер. Его принцип в отношениях с людьми – презумпция виновности! Каждый обязан доказывать ему ежеминутно, что он ни в чем не виноват! Любое же сделанное ему одолжение он воспринимает как должное, благодарности не заслуживающее!

-          Таким и должен быть настоящий руководитель! А не размазней, идущей у всех на поводу. Зато он напористый, упрямый!

Через часа полтора борьбы «Мистер Вадим», устав, начал постепенно сдавать позиции. Еще через час вопрос был решен через компромисс: взять, но только рядовым участником. Так Директор попал в эту экспедицию.

С этого момента дела пошли на перекос. Много времени проводилось в спорах – как не выполнить указание? Как, если выполнить, то доказать, что успех экспедиции – заслуга всех, а не вновь включенной «звезды»? Большинство считало себя подготовленными во всяком случае не хуже протеже. Но до сих пор для начальства любая наша победа была заслугою Директора, ну а поражение – вина его нерадивых товарищей по команде, не смотря на все его старания!

К вновь возникшим проблемам добавилась ещё одна: моя жена. Опытнейшая альпинистка, она знала о плохой славе К-2 и хорошо представляла ждавшие нас опасности. А остаться одной с маленькой дочкой – перспектива не веселая. Начались ежедневные разборки. Как-то в очередной перепалке она нашла новый аргумент:

-          Гробанешься, а нам – живи в этой дыре. Не квартира, а тюрьма! Глянь в окно, что там за решеткой? А соседи?

Права она, и крыть не чем. Однокомнатная квартира на первом этаже старой «хрущевки». За зарешеченным окном в полутора метрах – бетонная стена с колючей проволокой поверху: ограждение какого-то предприятия. Ну а соседи – один другого лучше! Слева – алкаш, ежедневно гоняющий по квартире жену. Часто, возвращаясь домой, я находил его под дверью, свернувшегося калачиком на грязной тряпке для ног. Справа – больной человек с нарушенной психикой, бывший «командир производства». Днем он отсыпался, ночью же громко шагал по квартире, споря в полный голос сам с собою на разные производственные темы.

 Но главный герой – сосед сверху. Маленький человечек, весь в татуировках, проведший какое-то время «на зоне», чем очень гордился и, стараясь это подчеркнуть, «ботал по-фене». Наркоман и пьянчужка, он постоянно нуждался в деньгах. Жил он надо мною в такой же как у меня однокомнатной квартире со своею матерью. Для того чтобы он не вынес из дому остатки мебели, мать отделила его: поселила на кухне (предусмотрительно убрав там газ – взорвать может). Сама же жила в комнате, за бронированной дверью. Немецкая овчарка предупреждала её об опасности и была дополнительной силой при обороне. Недельный запас продуктов и воды позволял выдержать длительную осаду. А она случалась регулярно – сыночек вымогал у матушки деньги и грозился убить. Небольшая проблема – необходимость периодически справлять нужду у хозяйки и собаки решалась просто: с балкона под наши окна.

Однажды, возвращаясь из командировки, еще на подходе к дому я почувствовал неладное. Дело было зимою. Возле подъезда валялся разбросанный обгорелый хлам, обгорелая мебель. В подъезде – толстый слой льда и сосульки, свисающие с потолка. Дверь моей квартиры – нараспашку и везде запах гари. С пульсом за сто и дурным предчувствием я переступил порог. Грязные подтеки на стенах, лужи на полу, и посреди этого бедлама – жена на табуретке вся в слезах.

В этот раз сосед сверху действовал как опытный воевода, взявший не одну крепость. Во-первых, войско: были приглашены дружки. Попытки вышибить дверь в комнату матери с помощью стенобитной машины, изготовленной из подручной мебели, оказались не удачными. Осада затягивалась, терпение осаждающих таяло. Осажденные не сдавались, громко отвечая на все оскорбления штурмующих. Надо было сделать неожиданный ход, принять неординарное решение. И оно было найдено! Все гениальное просто. Надо поджечь квартиру, и осажденные, спасаясь, откроют дверь! Уже близился миг победы, штурмующие предвкушали богатую добычу, когда неожиданно на помощь осажденным пришло подкрепление: милиция и пожарные, вызванные соседями. Как это неоднократно бывало в истории, победа превратилась в поражение. Воюющие стороны оставили поле битвы. И только мирные жители, опасливо покидая убежища, считали потери, но не забывали благодарить Господа за счастливое спасение!

И так, жить здесь не возможно! Нужно менять квартиру, желательно на «большей площади». До отъезда – три месяца. Цейтнот! Но вот прямо в руки идет вариант, да какой! Рядом с родителями, двухкомнатная с отдельными входами, раздельным санузлом и сносной доплатой за разницу в площади. Гребу в кучу все деньги из всех чулков, занимаю, где только могу. Чуть-чуть не хватает. Машину бы продать, все равно стоит, не езжу. Родственник – геолог неожиданно быстро помогает мне: находит покупателя, помогает переоформить машину через доверенность, выделяет грузовик для перевозки вещей в новую квартиру, участвует в переезде.

-          Вася, я должник твой по гроб! Проси полцарства.

-          На фиг оно мне, полцарства. Приходи в контору – водочки попьем.

Кое-как разместившись на новом месте, иду в гости к геологам. Все как положено: стаканы граненные, селедка, лук зеленный, хлеб, и водки немеряно. Только по первой выпили, в кабинет тетка заглядывает:

-          Убрать когда можно будет?

-          Зайди через полчаса, не видишь – работаем.

Когда дверь захлопнулась, Вася пояснил:

- Уборщица. Интересная тетка, но чуть- чуть не в себе: мнит себя ясновидящей, всем всё предсказывает. К тебе приставать начнет – не обращай внимания, гони к чертям.

Ну, еще посидели. За жизнь потолковали. Тетка опять в дверь заглядывает:

-          Сколько можно, до ночи вас ждать что ли?

И вдруг – глаза закатывает, смотрит куда то вверх, в пространство, и ко мне подступает. Я Васино предупреждение помню, начинаю пятиться потихоньку, за стол заходить. Тетка побледнела, шепчет что-то. А затем уж и в голос пошла:

-          Снега какие-то, ветер. Холодно. И погибнут трое, молоденькие такие.

Я как-то сразу поверил ей, спрашиваю:

-          Я, что ли, погибну?

-          Не ты. Ты долго жить будешь.

-          А кто, скажи, кто?

-          Да как я скажу? Ведь не знаю их. Молоденькие, но с бородами, заросшие. Жалко.

-          Слушай, ну постарайся, пожалуйста, опиши их подробнее. Я вроде начальник там какой-то. Не возьмем их с собою!

-          Ха! Тебя самого не возьмут.

-          Как не возьмут, кто?

-          Да так. Не пустят просто. Ты там не нужен. Сейчас.

-          Так что изменить нужно, чтобы спасти их?

-          Ничего. Уже ничего!

Да уж, хорошенький прогноз. Хотелось бы, что бы ошиблась она. Может и в правду это фантазии больного сознания? Но холод предчувствия уже проник в моё «нутро».

Загуляли мы с Лёхой. Круто загуляли. Третий день на работу не ходим, да и спим не дома.

-          Лёха, не едь в эту экспедицию, останься.

-          Ну да, вот придумал.

-          Дурень, погибнешь.

-          Возможно, но ты с чего это решил?

-          Нутром чую! И тётка сказала.

-          Фигня все это. Бога нет – его выдумали трусы от страха смерти. А нет Бога – нет фатализма никакого, все случайно. Ну и предсказать ничего не возможно. А всякие ясновидения, чувствования нутром или ещё каким местом – бред раненного сознания.

-          А если – правда?

-          Ну, тогда я не прав, значит. Пей давай.

Эх. Лёха. Любишь погулять ты. Иногда я обижался:

-          Опять тебя на работе два дня не было! Фу, как от тебя перегаром смердит! (Я – Лёхин начальник.)

-          А ты знаешь, сколько бутылок шампанского в валторну входит?

-          Да я что такое «валторна» не знаю.

- Не культурный ты человек. Труба такая, инструмент духовой. Пошел я в театр оперный. Ну, в перерыве с товарищем в оркестр спустились – у него там знакомые есть. Приличные люди, интеллигентные. Ну, выпили с ними. После добавили, поговорили об искусстве. Я глядь – труба знатная у одного оркестранта. Говорю: «Вот это посудина! Сколько ж в неё шампанского войдет?» Интересно всем стало, заспорили. Кто «десять» говорит, кто больше. Решили проверить. А после эксперимента пришлось пить, наливая из валторны – не пропадать же добру! Вот и не смог на работу прийти – занят был. Искусство – жертв требует. Я – жертва. Жертв жалеть положено, а не ругать!

Приехал мой друг – американец, временно проживающий в Германии. Вообще то он наш, из Кишинева. Но лет пятнадцать назад (в разгар застоя), будучи студентом, в Москве, участвовал в каком-то демократическом движении, связанном с академиком Сахаровым, был арестован, отправлен на отсидку в психушку, а затем выдворен из страны со словами:

-          Вы недовольны нашим строем, остальные двести пятьдесят миллионов он устраивает. Так как они не могут уехать, то это придется сделать Вам!

Саша поселился в Америке. По натуре своей он – поэт. Просто жить и работать ради жизни он не мог. Отсюда хроническое безденежье. Из-за этого регулярно возникали конфликты с женою. Кончилось тем, что Саша завербовался в американскую армию (известный, описанный неоднократно в классической литературе способ убежать от долгов или сварливой жены), прошел медицинскую подготовку и в качестве медбрата был принят на службу. Через время был откомандирован в Германию. Здесь у него вышла незадача с участием в Иракской компании, знаменитой «Буре в пустыне». Когда была объявлена «готовность один», Саша, на почве личных неурядиц, ушел в самоволку, и (позабыв, чьи погоны носит) как было принято в таких случаях у нас в армии, нажрался до беспамятства. Очнулся в аэропорту. Состояние – сами, понимаете, какое. А тут народ шмыгает туда-сюда, рейсы объявляют. Дурдом в общем. Сидит Саша в углу на заплеванном полу, в себя приходит, а рядом служивый какой-то стоит, то же в форме, но не американской, и не немецкой. На обычный в таком состоянии вопрос:

-          Где я, кто я? - служивый доложил, что это Израиль.

Почему Израиль и как он сюда попал – Саша не знал. Из дальнейшей беседы выяснилось, что операция в Ираке уже началась. К физическим мучениям добавились моральные: дезертир, оставивший боевой пост в военное время. По советским законам – трибунал и вышка. Погулял! Денег почти не оставалось, слава Богу – документы целы. Еврейский брат по оружию похмелил Сашу пивком, одолжил деньжат на билет и проводил в обратную дорогу. К Сашиному удивлению начальство отнеслось к нему с пониманием, спустили «на тормозах», покорили, погрозили пальцем и на этом «замяли». Но дальше служить перехотелось и Саша уволился. Осел в Германии, нашел подругу – Монику. Родились дети, которые учились разговаривать сразу на трех языках: русском, немецком и английском (на котором, в основном, Саша общался с Моникой). Творческая часть его души требовала самореализации, и Саша писал стихи и прозу, занимался фотографией, рисовал. Но немецкий уклад жизни призывал к порядку, регулярной работе с полной отдачей сил для процветания семьи и нации. Саша организовал турфирму. Дела этой фирмы и явились формальным поводом для приезда, который стал, наконец, для него возможен после развала СССР.

Сашу интересовал Крым, в котором он не был более пятнадцати лет. Он надеялся отправлять туда немецких клиентов в недорогие путешествия, но для этого было нужно собрать материалы: маршруты, цены, возможности. Я должен был сопровождать Сашу. Вещей с собою мы не взяли, лишь пачку «безразмерных» носков, заботливо подсунутых Лёхой:

-          В дороге носки – самое главное, берите!

Мы планомерно работали, перемещаясь по Крыму с востока от Судака на запад, осматривая гостиницы, ведя переговоры, фиксируя все достопримечательности на фото и видео.

Добравшись в район Ялты, Саша вспомнил о живущей в Краснокаменке женщине, «бабе Оле», у которой обычно останавливались на постой скалолазы. Добрая женщина, не смотря на возраст, помнила всех, всех любила и была в курсе всех новостей: кто приехал, где лазит, как выступал в последнее время на соревнованиях. Два года назад Саша отправлял в СССР группу немецких скалолазов, которые в Крыму жили у «бабы Оли». Вернувшись домой они написали пространную статью о своей поездке, не забыв при этом и «гроссмутер Олю». Саше захотелось взглянуть на неё.

Тётя Оля очень обрадовалась, накрыла стол. Тут ко столу и пришел её сын – Володя. Атлет от природы, он, как и многие, любил попить водочки, особенно если повод есть.

Посидели дома – не хватило. Подались в местный бар. Заняли место за столом, беседуем. Вдруг из-за соседнего стола встает мужчина. Одет интеллигентно, то есть в пиджаке и при галстуке. Чист, причесан, но очень пьян. Запинаясь и еле ворочая языком, он попросил разрешения подсесть к нам. Володя тут же отпустил в его адрес грубую шутку, но мужчина сурово на него глянул и проговорил:

-          Молчи! Не к тебе пришел, к нему – и кивнул в мою сторону. – Ты не мучайся, и других не мучь. Все правильно, и ты делаешь все правильно. И ничего уже не изменишь, - после этих слов глаза его закатились, и он рухнул на пол.

Местные парни уважительно подхватили его под руки и унесли.

-          Да, дела. – задумчиво сказал бармен, - Это учитель наш, из школы. Никогда не пил, я его только трезвым видел. А сегодня вот… Дела…

На следующий день я разыскал этого человека. Вид его вызывал жалость. Учитель мучался, и более всего морально.

-          Вы помните меня?

-          Нет…

-          Вы вчера в баре….

-          Нет, простите. Ничего не помню. Простите.

Приближался отъезд в экспедицию. Оформили визы, получили билеты на перелет в Пакистан. Грузы экспедиции уже улетели, а мы «сидим на рюкзаках» в ожидании отлета: скорее бы уже.

Карта Каракарумов

Мать с отцом на дачу уехали, это километров восемьдесят от дома, в селе. Вдруг – звонок. Мать звонит, голос тревожный, со слезою:

-          Ночью отца скорая забрала, сильные боли в животе. Отвезли в районную больницу. Приезжай срочно, я боюсь…

Вскоре мы с Васей были в больнице. Отец выглядел плохо. Не прекращающиеся боли, твердый живот, тошнота, - все признаки перитонита, это даже я понимал, и знал, чем это может кончиться без срочной операции. Дежурный же врач (а было воскресенье) успокаивал меня:

-          Ерунда, поболит – и пройдет. Это обострилась его хроническая язва двенадцатиперстной.

Посоветовавшись, мы решили срочно везти отца в город. Об опасностях такой перевозки мы догадывались, но и выхода другого мы не видели. Три часа тряски на разбитом «Москвиче» по сельским дорогам, и мы в окружном военном госпитале, к которому отец был приписан как ветеран и отставной военный. Нам повезло – дежурил хороший хирург. Быстро осмотрев отца, он назначил срочную операцию, предварительно получив наше согласие, т.к. за исход он не ручался. Диагноз подтвердился: прободение язвы, перитонит. После многочасовой операции состояние отца было неопределенным: во первых – сердце слабое, во вторых – операция оказалась очень сложной. Врач предупредил, что шансов на выздоровление мало…

И так, завтра отлет, с одной стороны. Отец – с другой. Взвесив все, я понял, что не прощу себя, если что-либо произойдет в моё отсутствие. Встретившись срочно с руководителем экспедиции, я объяснил ситуацию. Предложил: в ближайшее время все прояснится, и я догоню. Ребята улетели без меня.

Прошло десять дней. Отец пошел на поправку, начал даже с постели вставать. Я опять собрал рюкзак и получил авиабилеты. Завтра в путь.

Ночью разбудил телефон. Дежурный врач просил срочно приехать в госпиталь: состояние отца резко ухудшилось и стало критическим. Какой-то тромб грозил закупорить очень важный сосуд сердца. А это означало одно – смерть. Мы опять дежурим у дверей реанимационного отделения, сменяя друг друга. В неопределенности прошло несколько дней, и я понял, что уже не догоню ребят.

В ночь на одиннадцатое июля мне приснился сон: помещение (догадываюсь, что в гостинице), большой длинный стол, уставленный едою и выпивкой, вокруг люди сидят (лиц не различаю, но знаю, что экспедиция), и Лёха ходит с бутылкой и наливает всем. Наливает и мне.

-          За что пьем, Лёха?

-          Пей, потом узнаешь.

Подхожу к «Мистеру Вадиму». Он непонятно говорит:

-          Это как с ГАИ. Нарушил – плати. Вот они, деньги. А вот их нет.

Одиннадцатого по спутниковому телефону позвонил Вадим и срывающимся голосом сообщил: трое ребят не вернулось с Горы. Один из них Лёха. Ведутся поиски.

Через несколько дней окончательно стало ясно, что ребята погибли.

У отца состояние опять улучшилось. Мои друзья – спонсоры экспедиции, предложили выехать в Пакистан для организации эвакуации экспедиции и моральной поддержки ребят. Так еще через несколько дней я опять оказался в Исламабаде.

Постскриптум:

Выше описаны события 1993-1994 гг. Мне не хотелось останавливаться на подробном описании наших экспедиций на Канченджангу (1993) и К-2 (1994). Но так как у тех, кто успел ознакомиться с рассказом, возникли вопросы, придется на них ответить.

Экспедиция на Канченджангу проводилась нами совместно с альпинистами Индии, по Северо-восточному ребру Северного гребня (маршрут Пауля Бауэра) из Сиккима. Канченджанга (тиб. – Канчендзёнга) третья по высоте вершина Мира, 8586 м над уровнем моря, священная вершина у буддистов. Расположена на границе Тибета, Сиккима и Непала.

Маршрут проходит по крутому острому ребру с многочисленными ледово-фирновыми «грибами» – жандармами, которые приходится преодолевать «в лоб». Ребро упирается в Северный гребень в районе возвышения – «Сахарной головки». С него перед вершиной приходится уходить в сторону Ялунг Канга, обходя скальную стенку по фирновому склону и выходя на перемычку между Канченджангой Главной и Ялунг Кангом, с которой по простым скалам выход на вершину. Ввиду большой сложности и опасности ребро пришлось провешивать перилами вплоть до Сахарной головки.

Состав экспедиции:

1. Свириденко Вадим Сергеевич – руководитель экспедиции

2. Ситник Михаил – старший тренер и руководитель восхождения

3. Серпак Александр – руководитель группы

4. Пархоменко Александр – руководитель группы

5. Власенко Александр – врач

6. Харалдин Алексей

7. Ибрагим-заде Дмитрий

8. Бойко Валентин

9. Терзыул Владислав

10. Серенков Павел

11. Альперин Владимир

12. Дитюк Юрий

13. Клованич Сергей

14. Продан Сергей

15. Дудко Вадим

16. Зайд Павел – завхоз, поднялся до 8100 м.

Участники, выделенные жирным шрифтом, поднялись на вершину. По просьбе Сони Ганди, вдовы убитого террористами Раджива Ганди, на вершину был поднят и оставлен там его портрет.

Упоминается первопрохождение нового маршрута на Хан-Тенгри по центру Северной стены в рамках Чемпионата СССР 1987 г . (высотный класс). Старший тренер Вадим Свириденеко. Участники: Горбенко М. (рук), Альперин В., Базилевский Н., Ерохин О., Серенков П., Ситник М., Тодоров В. Сейчас уже не помнятся подробности чемпионата, трагедии произошли в трех сильнейших командах. Наиболее страшная – гибель большей части команды Украины на северной стене п. Клары Цеткин: А. Москальцов, В. Халик, С. Бондаренко, Б. Поляковский были сорваны лавиной в верхней части маршрута и сброшены к подножью стены. Чудом остался в живых шедший первым А. Коваль, который в одиночку закончил маршрут и спустился по более простому пути.

Ванда Руткевич – выдающаяся польская альпинистка, мечтала собрать полную коллекцию восьмитысячников. Поднималась в составе международной экспедиции по другому маршруту. Пропала в день штурма вершины. После 8200 м (нашего траверса к Ялунг Кангу) наши маршруты соединились. На спуске Слава Терзыул обнаружил её штурмовую палатку, вещи, в том числе её дневник.

На К-2 остались – погибли наши друзья Леша Харалдин, Саша Пархоменко и Дима Ибрагим-заде.

Харалдин Алексей Викторович	Пархоменко Александр Леонтьевич	Ибрагим-Заде Дмитрий Давудович