РОМАНТИК ВЫДЕРЖИТ БОЛЬШЕ!

ЮРИЙ УСТИНОВ,
 мастер спорта СССР

Семь экспедиций и семь медалей ленинградского «Спартака» за девять лет! Все они проходили под руководством Петра Буданова, в большинстве из них участвовал и я. С 1971 года Петр Буданов — старший тренер «Спартака» не только по альпинизму, но и санному спорту, и в горы, как альпинист, не ездит. О Буданове-альпинисте теперь приходится лишь вспоминать. И мы помним, что для многих из нас Буданов открыл мир высотного альпинизма, в котором наша романтическая одержимость горами сплавилась с трезвым взглядом на жизнь. Рядом с Будановым в горах мы взрослели, и в этом, как я понимаю теперь, наша неразрывная сложная связь с ним.

В 1962 году Буданов стал нашим капитаном, однако и сегодня говорить о нем сложно. Противоречивость его характера ставит в тупик, хотя невозможно не чувствовать его цельность. Буданова можно было не любить, но не признавать как вожака и капитана не удавалось.

В экспедициях я вспоминаю его жестким и властным, расчетливым, порой резким. Но тот же Буданов хорошо накормит, выпарит в бане и уложит ночевать в своем доме товарища, поможет в любой житейской ситуации, с жаром набросится на хорошую книгу. Он был значительно старше нас, и его жизненный опыт становился нашим. Это его принцип — «в отношениях отдача должна быть взаимной» — стал для нас критерием нормальных деловых взаимоотношений. Не забыть рассказов Петра о войне, товарищах, его молодой реакции на хорошую песню и юмор. Буданов умел планировать и «пробивать» новые экспедиции, умел всех нас, таких разных, держать вместе ради одной цели. На собственном опыте мы усваивали основные принципы безаварийного хождения в горах: никогда не выкладываться до последнего, относиться к восхождению без ложной романтики, хозяйственно и аккуратно, как к работе, уметь все делать, в трудную минуту обходиться малым и думать о завтрашнем дне. Все время действовать, контролировать ситуацию, лень и апатия в экстремальных обстоятельствах ведут к гибели,—к такому выводу из практики высотного альпинизма приходил каждый из нас. «Не болеть!»—говорил Буданов, и мы не болели. За десять лет не помню случая, когда чья-нибудь болезнь нарушила наши планы. А ведь ничего исключительного в наших физических данных не было. Просто чувствовали, что в экспедиции не принадлежим себе.

Вспоминаю, как после двадцатидневного высотного траверса, неимоверно усталые и голодные, спускаясь к вертолетным площадкам у реки Муксу, мы заговорили о причинах странного поведения одного из наших товарищей: он стал апатичным и отталкивающе неаккуратным. Нас было восемь человек. «В таких ситуациях, как наша, раскрывается суть человека,—оказал Петр.—Неважно, чем ты был раньше, доктором наук, художником или рабочим. Сильным, слабым, видным или незаметным. Важно, есть ли в тебе стержень и насколько он прочен». Детдомовец, рабочий, спортсмен, солдат, тренер—Буданов имел право говорить это.

Оглядываясь назад, яснее вижу принципы его руководства, во многом «азиатского», с преобладанием хитрости и интуиции, но всегда с полной мерой ответственности за конечный результат. По-видимому, опыт и интуиция хорошо служили Буданову, и предварительные расчеты он считал иногда излишними. Сильнее всего он чувствовал себя в запуганных ситуациях, требующих воли и мгновенного решения.

В 1968 году мы прошли новый маршрут на пик Коммунизма (с востока) и получили медали чемпионов СССР. 50 дней длилась экспедиция, 13—штурм вершины. Это было последнее восхождение Буданова с командой. Дневниковые записи помогут мне рассказать о нем подробнее.

«...16 июля. Мы еще в Дараут-Кургане. Только сегодня начались регулярные «лётки» МИ-4 в Алтын-Мазар и дальше—на ледник Бивачный. Ждем очередного рейса. В экспедиции вся наша команда. Братья Клецко (Константин и Боря), Герман Аграновский и Геннадий Ильинский — «старые» спартаковцы. Кир Коноплев, Саша Колчин и я пришли в команду после присоединения к ДСО «Спартак» команды Академии наук. Этот состав (с П. П. Будановым) планирует восхождение на пик Коммунизма по новому пути. Вторая наша команда под руководством Олега Борисенка должна взойти на пик Коммунизма по пути Тамма (с ледника Бивачного). Общая диспозиция ленинградских сил на сегодня следующая: братья Клецко и Аграновский «заброшены» с минимальным грузом на Бивачный для разведки мест под штурмовые лагеря. Вместе с ними улетел В. М. Абалаков и кое-кто из москвичей. Кабардинцы (третья команда экспедиции ЦС «Спартака») хотят «сделать» стену пика ОГПУ и пик Коммунизма по пути Тамма. Команда сильная».

Если учесть, что время экспедиции и число оплаченных летных часов ограничены, а требования разных команд к летчикам противоречивы, пространства огромны, людей немного,—удивляешься, как Буданов «с листа» читал «партитуру» экспедиции. Активная работа в Оше с четкими заданиями на каждый день для каждого, выезд «по мере готовности»—ни дня праздности,—и вот люди интенсивно работают на всех этапах подготовки восхождения. Это был принцип наибыстрейшего ввода в действие всех людей.

«17 июля. В Алтын-Мазаре основные силы экспедиции. Вчера с машиной геологов туда отправились пятеро «наших»: Ильинский, Захаренко, Колчин, Коноплев и Нечаев. Провожал их Борисенок. Пробрались с машиной почти до перевала Тарсагар. Сегодня с первым вертолетом в Алтын-Мазар улетел Буданов. Сложность обстановки в том, что неизвестны результаты разведки. Куда сбрасывать уже рассортированный -и упакованный груз? Кажется невыгодным груз штурмовых лагерей «сбрасывать» в базовый, так как потребуется дальнейшая работа по их доставке к месту назначения. Буданов решает пока что перебросить весь груз и людей из Дараута в Алтын-Мазар — ближе к цели, но не настолько близко, чтобы неожиданные результаты разведки могли сделать переброску ненужной. Преждевременной кажется переброска и в базовый лагерь.

Прошел всего час—и я уже в Алтын-Мазаре. В Дараут прилетел Петр (Буданов). Результаты разведки по-прежнему неизвестны, и сегодня в Алтын-Мазар отправятся люди и все грузы базового лагеря. В Дарауте останется Буданов, Люся (Аграновская), Андреев (начальник экспедиции).

Лечу с удовольствием — надоели бесконечное приготовление пищи, Люсины команды и вездесущность Буданова. Он вникает во все мелочи, бывает иногда груб, большей частью сознательно. «Грубость тонизирует людей, не дает им распускаться в трудных обстоятельствах»,—сказал он как-то. «Но ведь трудности еще не наступили»,— хочется ответить ему.

19 июля. Кажется, еще один день мы наслаждаемся зеленью Алтын-Мазара... В восьмом часу прилетели вертолетчики. Первым рейсом полетят москвичи, вторым «Кабарда» со своими грузами (в общий базовый лагерь).

Рейс за рейсом. Еще и еще. «Сверху» приходят записки—от Абалакова, Кости Клецко, от радиста. Впечатление военной операции. Улетает «наверх» Недаев с наказами Буданова. До сих пор неясность с лагерем под маршрутом Тамма (Т). Местоположение двух других: «База-Ленинград» и «Ребро» определилось. Завтра прилетит из Дараута Алексей Мельников с баранами и начнется наша эвакуация и сброс грузов в верхние лагери. В этом году я снова убеждаюсь, что в организации сложных перебросок людей и сродства Петр незаменим: быстро ориентируется, умеет доказать другим руководителям необходимость своих действий, добивается преимущества неизменно.

12 часов. На сегодня—все.

Петр отпускает на прогулку к Саук-Даре. Водопад, наскальные изображения, заброшенный золотой прииск, орлы. Вспоминается 1966 год. Ведь мы здесь уже были.

22 июля. Мы в нашем базовом лагере (ночевки экспедиции В. М. Абалакова на пик Ворошилова 1958 года, карман на орографически правой стороне ледника Бивачного). Высота 4000 метров. Ночь тихая, теплая. Такое же утро. Через несколько минут уходим вниз (3500 метров), в основной лагерь, за грузом. На сегодня намечено 2 «челнока». Сверху к обеду ждем разведчиков Костю, Геру и Бориса.

Прямо перед нами знаменитая ширма — скальный гребень, заслоняющий подход к пику Коммунизма. Ущелье ледника Бивачного замыкается причудливой башней пика России, далее—пики «Правды», Коммунизма, «Известий», Орджоникидзе, Ворошилова и Реввоенсовета. На всем подходе просматривается верхняя часть нашего маршрута на пик Коммунизма: конец скального ребра, громадная мульда и уходящий направо длинный предвершинный гребень. С ширмы наше ребро открывается: жуткий скол первой четверти, снежные гребешки на скалах. Слева мерцает лед с глубокими желобами. Это маршрут А. Кустовского (1966 г.) напоминает «Рыбку» на Шхельдах. Правее нашего маршрута путь. Е. Абалакова (1933 г.)

Запомнится вчерашняя переброска на вертолете. Разлив Белян-Киика, легендарный ледник Федченко, южные склоны Музжилги и Сандала (Мазарские Альпы — первые медали «Спартака»), восточные склоны гряды Советских маршалов (мы с Будановым видели их из ущелья Аю-Джилга в 1966 г.), полосатый гранит предгорий, вертолетная площадка и широкая поляна основного лагеря.

Буданов на связи: «Кончаю, Виталий Михайлович, кончаю. Идем к вам. Конец, конец». И вот первая ходка под рюкзаком—сразу чувствуешь себя в колее. Внизу (полтора часа ходу) мы с Киром загружаемся сразу (польская палатка и сухари), взвешиваем рюкзаки при Абалакове, проходим медосмотр под комментарии старейшины советского альпинизма («пульс должен быть 46!») и отправляемся на вертолетную площадку пригнать двух баранов,—остальные шестеро уже пасутся у палаток.

Вертолета еще не было, Люся с Андреевым в Дарауте. Получив телеграммы у радиста и оставив письма, уходим с Киром наверх, надеясь раньше прийти в лагерь и сварить обед для остальных.

Спускаясь в карман к нашему базовому лагерю, замечаем три фигурки у палатки. За полчаса до нас пришли Гера Аграновский, Костя и Боря Клецко. Здороваемся. Рассказы о ширме, маршруте, о сбрасывании забросок с вертолета. Мы можем гордиться своей работой: вся упаковка выдержала сброс на крупную крутую морену под «Ребром». Потери незначительны—фляга с бензином и помидоры. У москвичей разлетелось все. Так же и даже более успешно (целы даже ящики) прошло сбрасывание нашего груза в «базу» и под «Тамма».

И без Буданова организация базы начинается обычным чередом. Каждый занят. А общее руководство берет на себя Константин. Он как-то естественно, по-будановски (первый его ученик) становится самым незаменимым: все знает и все умеет. Но работать с ним спокойнее: все спорится в его золотых руках, а молчаливое трудолюбие заражает. Костя сразу же начинает ставить большую польскую палатку, я готовлю еду для подходящих, Гера и Кир деятельно помогают Косте. Подходят все, кроме Буданова и Гены. Колчин и Борисенок в седьмом часу идут встречать их. Сегодня второй челнок не состоится.

В лагере кипит работа. Я, Кир и Гера, сдернув с временных стоек кухонную палатку (мы ночевали в ней), размечаем и начинаем сооружать каркас из обломков ящиков. Польская палатка уже натянута — зрелище феерическое.

Гера выдергивает гвозди, я распрямляю, Кир сбивает. Глеб и Нечаев колдует на кухне—будет свежий борщ и салат. К приходу Буданова и Ильинского «со свитой» обе палатки готовы. Принимаемся за сооружение стола и расстановку личных палаток. Их только что принесли. Темнеет, и надо успеть устроиться до темноты. Мы поселяемся трое: я, Кир и Саша.

Стемнело. Грандиозный ужин в новой столовой за только что сбитым столом. Здорово! Шутки. Рассказы. Разведчиков поразил маршрут и лагерь Е. Абалакова 1932 года. Найти «ход» за ширму, выбрать маршрут, с таким снаряжением, и взойти одному—это потрясает.

В 8—9 часов начинаются световые метаморфозы на плато пика «Правды» и склонах массива Коммунизма. Ледовые сбросы под «Правдой» темнеют сразу после захода солнца, а снежная пирамида долго горит золотым огнем в дымке контражура. Светятся облака над склонами пика Коммунизма, на еще светлое небо выходит молодой месяц. Потом небо темнеет, холодом дышит наша гора, появляются звезды, в 10 часов с севера на юг пролетает спутник. Мы ложимся спать.

13 августа. Выходим на маршрут. А месяц назад выехали из Оша. Месяц... Много это или мало? Трудно сказать. «Припозднились» по сравнению с москвичами и «Кабардой»,—это верно. Но мы никогда не торопимся. «Главное — без спешки»,—говорят Буданов и Костя. Зато хорошо подготовились.

...Три дня не покладая рук трудились в базовом лагере и «челночили», перенося груз с вертолетной площадки общей базы. Потом — акклиматизационные выходы на соседние вершины, паковка грузов на сброс с вертолета в верхние лагеря, заброски, обработка нижней части нашего маршрута и отдых. Помимо практических результатов вся эта деятельность дала нужный психологический настрой: мы «привыкли» к себе, высоте и вершине, готовы к долгому, непрерывному штурму. По-видимому не без оснований_ римские военачальники считали, что утомительные фортификационные работы поднимают боевой дух солдат.

16 августа. Вышли на гребень. Прошли по нему несколько веревок до монолитного жандарма — первая снежная перемычка. Виден обход справа. Остановились в 16 часов. На обработку ушли Б. Клецко и Г. Аграновский. Остальные рубили площадки в ледовом гребне. Ставили палатки. Укладывались. 6000 метров.

Днем наша связка Кир—я—Колчин шла последней, снимая лесенки, выбивая крючья. Рюкзаки неимоверно тяжелые, под 30 килограммов. Днем, вылезая на гребень по крутому льду, Кир и Колчин собирались обратиться к Буданову с просьбой о перераспределении груза: рюкзаки у последней тройки оказались тяжелее всех. На гребне, когда все отдыхали, пожаловался на рюкзак и я (из солидарности с товарищами по связке). Буданов оборвал на полуслове. Да... Дисциплину надо поддерживать... Ведь маршрут только начали. Вопрос о перераспределении груза отошел в сторону.

18 августа. 10.30. Наша связка начинает движение вверх... Ночевали на третьем «снежном» (на самом деле ледовом) гребешке, под верхней «башней». Места для палаток сооружали с 6 до 8 вечера. Мы свою площадку воздвигали из камней. Спали плохо. Еще вчера братья Клецко навесили две веревки от ночевки вверх. Сейчас видим их метрах в 100 выше на последних скальных бастионах. Мы с Киром сидим на скальном острове, откуда они начали работу сегодня.

Только что наверх пошел Буданов. У него здоровенный рюкзак, и взял еще веревку. То ли после разговора, то ли по другой причине, но все сейчас несут поровну. Саня Колчин — ниже. Сегодня он — последний. Второй день наблюдаю его работу—идет хорошо, спокойно...

Маршрут сложный. Запомнились два вчерашних обхода вправо (метров по 80) и последняя веревка (50 метров) к ночевкам: крутые обледенелые скалы, трудно двигаться даже держась за веревку. А Саня веревку не трогал. Прошел так. 11.30. Ушел наверх Ильинский. Готовится Кир. Оставил фотоаппарат снять его. Тактическая новинка 1968 года—прохождение маршрута независимыми четверками (палатками). Автор предложения — Буданов. Действительно, это ускоряет наше продвижение вперед.

Завтра рассчитываем быть в районе 6700—7100 - метров. Связь по рации с Борисешком (вопомогатели идут по Тамму). Связь с Абалаковым (база): внизу письма Буданову, Ильинскому, Коноплеву. На маршруте Тамма много групп. «Сделал» пик Коммунизма наш общий друг И. Рощин (по Кузьмину, с юга).

21 августа. 7100 метров. Штурмовая жизнь на большой высоте проста до предела: стремление к вершине и постоянное сопротивление опасности поглотили все силы души. Цель четко, трехмерно, зримо ясна. Ясен и путь; вся энергия сконцентрировалась на достижении вершины. Многолетняя мечта становится реальностью. Романтика отступила куда-то, гора стала лишь горой, которую нужно покорить, используя весь прежний опыт. Тяжелый путь лежал позади. Предвершинный гребень впереди казался бесконечным. Тяжело, в каком-то полусне давался каждый шаг...

24-го. 12 часов. 5200 метров. У озера, на спуске по Тамму. Нас 11 человек со вспомогателями. Буданов с Борисенком, Гера и Люся Аграновские сзади (у Петра обожжены глаза). Будут к концу дня. Болят руки, кончики пальцев обморожены. Все время вспоминаются нескончаемые мчащиеся туманы, страшный ветер и мороз, обледенелая маска на лице; в очках темно, а без них снег больно сечет глаза и намерзает на бровях и ресницах.

Ледопады на этой (восточной) стороне ширмы даже сейчас ошеломляют. А ведь мы трое спускались по ним ночью. Кир плохо видит в сумерках и потерял голос, Колчин тоже оказался почти «слепым»,— вот мы и задержались. Пришли к озеру в 12 ночи продрогшие, голодные, еле передвигая ноги от усталости. Был мороз, и нужно было ставить палатку и принимать двух ребят из перегруженной (там набилось 7 человек). Все было мокро, в снегу, ведь предыдущую ночь на плато 6200 метров мы провели в снежной пещере—нашу палатку разорвало на высоте 6800 ночью 23-го.

...Мы ставили палатки в темноте. Непогода гнала с вершины, и Петр был неумолим: «Вперед, вперед»,—весь день до темноты. А день тяжелый. Вчера все силы отдали вершине. Сегодня в тумане и снегу пытались пробиться через ледопад (6400 метров) на плато. Непогода сорвала планы. Кончался десятый день на пике Коммунизма.

В сумерках и метели мы трое продолжали искать дорогу вперед. Борис Клецко, не зная усталости, уходил на 60 метров вперед, возвращался и уходил снова. «Единственный способ заставить Буданова остановиться—работать, работать и работать»;—говорил он. Позади, в расколе ледника, где меньше мело, ребята ставили палатки. Вьюга, мечущийся свет фонарей, крики, заглушаемые непогодой... И, наконец, тепло опального мешка, еда сквозь дремоту и сон. Никаких дум — отдых... Спать, спать.

Я проснулся от тесноты. Нам никогда не было свободно в памирке—четверо здоровых мужиков и кучи барахла. Однако сейчас теснота была иной. «Тревога!»—заговорил инстинкт. Снег сдавливал палатку с боков и грозил катастрофой. «Ничего, все обойдется. Один выскочит и разгребет...»—спорил с инстинктом усталый организм. Не помню, кто вылез первым, кажется, кинули жребий. Но хорошо помню, как выскочил сам, полуодетый, в пушистый по колено снег и заработал кастрюлей—лопаты не было. Мороз мгновенно схватил за руки, полез за пазуху. Работая как сумасшедший, но видел, что снег заносит палатку с такой же скоростью. «Плохо дело»,— подумал я и крикнул в палатку: «Надо работать по двое». Нас с Киром сменили Гена и Александр, и наконец в палатке стало свободней. Мы кое-как залезли в мешки досыпать.

Через полчаса снег сдавил нас сильнее. «Надо успеть одеться и собрать вещи»,— мелькнуло у меня в уме, и я бесцеремонно стал расталкивать спящих товарищей. «Дотянем до утра»,—предложил Саша. Гера и Кир молча поддержали его. Но я не мог подавить в себе опасений, настаивал и, одеваясь, решился на последнее. «Крикну Буданову»,—сказали. Это подействовало. Одеваясь в кромешной тьме, мы по одному стали выбираться из тента. Кир не мог найти рукавицы, чьи-то ботинки не хотели налезать на ноги.

Но вот наконец мы все четверо принялись за спасение тонущей в снегу палатки. Однако было поздно. Мы чувствовали это, видя, как палатка все больше уходит в снег. В двух метрах от нас уже свободно гулял ветер, не давая скапливаться снегу. Там стояла палатка Петровича. Больше ровных мест не было. «В чем дело? Нужен свет? Помощь?» — спокойно спросил из соседней палатки Буданов. «Оправимся»,— ответили мы и продолжали работать.

Палатка скрылась под сухим снегам, и над ней заметалась вьюга. Я с трудом разогнулся. Рядом, неловко расставив отмороженные руки, стоял Кир. Молча выпрямились Гена и Саша. На секунду я забыл, что рядом другая палатка, и меня охватил страх,— такой усталостью веяло от товарищей. «Нет, нет, нет»,—вернул я себя к действительности. «Петрович, мы к вам...» 8 человек расселись в 4-местной палатке. Буданов расспрашивал, мы отвечали, стараясь не думать о том, что через Час борьба за палатку возобновится.

Когда забрезжило, мы вылезли. Вьюга утихла, но раскопать палатку, не повредив ее, оказалось невозможным. Помню чудовищный рывок Петра, который освободил один угол. Мы разорвали его, доставая уцелевшие вещи. Мелькнула мысль: «А как же теперь... без палатки?.. Ведь мы под вершиной, впереди длинный незнакомый спуск, лед и снег...»

Буданов ушел, бросив: «Выход по мере готовности». И снова сквозь туман и трещины, снег и мороз вниз, вниз. До вечера. В сумерках, полуживые от усталости, голодные, рыли пещеру на плато 6200 метров. Рыли до темноты. Опасность сильно сплотила нас, четверых. Мы знали и видели, что помощи просить неоткуда,—все на пределе.

Ночью пещеру засыпало. Вспоминаются сны, похожие на галлюцинации. Всех разбудил задыхающийся Колчин. В сплошном мраке и тесноте, не двигаясь, долго спорили о том, где выход. Потом проламывали двухметровую толщу снега и выбирались на ледяную, звенящую от мороза и ветра поверхность плато. Было светло. Взвалив на плечи искореженные морозом рюкзаки, мы двинулись догонять уходящих.

Лед, лед, лед. «Спуститься, спуститься...»—стучало в мозгу.

26 августа. Ночевали в «Зеленой гостинице», на первых клочках уже желтеющей травы в верховьях ледника Бивачного. Сегодня спустился в базовый лагерь. Да... так поздно наши экспедиции не кончались. Осень. Синее небо, яркое солнце и холодный ветер в прежде жарких ущельях. Закончена большая работа. Мы победили тяжелую вершину, о которой столько мечтали. «Грустно»,— говорят Кир и Саша.

Ледник как будто прощается с нами, в последний раз показывая свои чудеса. Вот гигантская ледяная арка, через которую видна стена ОГПУ и дальние гребни. Белоснежные остроконечные сераки сомкнулись и нависли над большим прозрачным зеленым озером. Белые острова причудливой формы плавают и отражаются в неподвижной глубине. Отмели и пляжи. Но самое удивительное,— здесь не слышны обычные звуки ледника: вздохи и кряхтенье ледяной массы, звуки падающих оттаявших камней, журчанье и грохот «подземных» вод. Здесь только немолчная веселая капель с белых карнизов и башен: вода спала, и белые бастионы нависли над ней, образуя 2-метровой высоты неглубокие гроты.

Наконец и лагерь. Ледяной ветер, с пика Коммунизма гудит по карману, подхватывая брошенную бумагу, одежду, ставшие ненужными вещи. Кажется, побежденный гигант сердится на людей. Радостно вопят птицы и сурки: «Уходите, уходите...» прощай, Бивачный».

Нет ли вреда в романтическом восприятии жизни?»—однажды спросил я Буданова. «Нет,—ответил он,—романтик выдержит больше! Романтика нужна!»

Прошло десять лет. Были другие победы, радостней и дороже, чем эта. Но не забывается полоса жизни, в которой узнал себя, узнал истинную цену энергии и стойкости в огромном мире. Мы учились этому в высотных экспедициях Буданова.