ПОМНЮ, МЫ ОЧЕНЬ МНОГО СМЕЯЛИСЬ…

Марианна Леонидовна Александрова, 
жена академика А.Д. Александрова

Памяти академика, МС СССР А.Д. Александрова

Началось мое увлечение альпинизмом, когда я познакомилась с Александром Даниловичем Александровым. Он превосходил всех моих знакомых и поклонников во всем и произвел ошеломляющее впечатление своими знаниями в литературе, музыке, рассказами об альпинизме. Александр Данилович дал мне почитать книгу Ионга Хазбенда «Борьба за Эверест». (Уже совсем недавно, в 90-х годах, был найден труп одного из участников той  экспедиции – англичанина Меллори). Книга произвела на меня такое сильное впечатление, что я пошла в альпсекцию Университета, бросив планерный клуб.

И вот в 1936 г. я в первый раз поехала в альплагерь в район Гвандры на Западном Кавказе. Лагерь только еще организовывался: просто стояли палатки, спали мы в спальных мешках на еловых ветках, пищу готовили под навесом, а ели сидя на бревнах. В лагерь мы добирались несколько дней пешком из Баталпашинска, шли вдоль реки Кубани. Течение было  такое сильное, что купаться нам приходилось в связке, иначе бы нас снесло. Мы очень проголодались в дороге, и когда проходили мимо аула Хурзук, зашли на рынок. И здесь мне очень пригодилось то, что я могла считать до 20 и немного говорить по-татарски. На 1 курсе у нас были два студента из Южной Осетии, и когда мы начали ходить в планерный клуб, один из них научил меня немного говорить. Поэтому я могла сказать: «хочу хлеба, хочу сыра». Мы смогли на рынке немного поторговаться и  купить себе кое-что из еды.

 Когда мы подошли уже близко к горам, нам встретились И.Е. Тамм и Поль Дирак. Выглядели они ужасно: сгоревшие носы и спекшиеся губы. Видимо, они шли с восхождения. Много позже, после войны, я слушала доклад Дирака на семинаре в Физтехе и была поражена его дивным английским языком, таким напевным и понятным.

Одним из организаторов лагеря и заведующим учебной частью был Б.Н. Делоне. Он водил нас на обзорные экскурсии в горы. Борис Николаевич очень ценил  красоту, хорошо рисовал и сделал много зарисовок вершин Западного Кавказа. Во время одного из занятий  мне захотелось пить, и Б.Н. повел меня к ручью. Вдруг он спросил: «Вы та самая Георг, которая  стала победительницей олимпиады?» Он ужасно смутил меня этим. Да, я участвовала в 1 олимпиаде по математике в Ленинграде, и со мной случился курьез. Я задание по геометрии сделала на черновике, но забыла переписать его на  чистовик, а черновик унесла  домой. Сдала только задание по алгебре и чистые листы по геометрии. Но во время собеседования я сходу ответила на сложный вопрос по геометрии и по требованию Бориса Николаевича тут же провела доказательство, чем, видимо, произвела на него впечатление и потому что вошла в число 10 победителей олимпиады, и он посоветовал мне поступать на матмех.

К 1936 г. я уже была знакома с Александром Даниловичем и Борис Николаевич, видимо, догадывался о нашем романе. Он был очень лукавым и часто, хитро поглядывая в мою сторону, заводил разговоры о том, что А.Д. еще не женат, чем вводил меня в краску. Когда мы ходили с ним на осмотр вершин, он так быстро бежал, что мы еле поспевали за ним. Он хотел показать нам, что мы, хоть и молодые, а ходим хуже. В лагере я познакомилась с Гришей Кватером. Он учил нас на скале спускаться дюльфером. Затем уже на большой скале с нами занимался Делоне. Еще мне запомнился инструктор Лейпунский, который учил нас спускаться по снегу на ногах, как на лыжах, управляя ледорубом. Сделав восхождение на Гвандру, все получили значок «Альпинист СССР», но я не получила его сразу, т.к. у меня не было значка ГТО 1 ступени, а был только 2-ой.

После восхождения мы собрались идти пешком в Сухуми через Нахарский перевал. Нас было человек пятнадцать. В первый день мы прошли 50 км, и здесь нас впервые научили делать друг другу массаж ног, чтобы не было судорог.  Мы прошли Учкулан, но забрались слишком влево и вышли не на Нахарский перевал, а  на Бараньи лбы. Пришлось нам спускаться по крутым склонам. Первым ушел вниз Костя Пискарев, и т.к. он не вернулся,  мы с подругой Соней Долговой (Зверевой) взяли на себя смелость утверждать, что теперь мы знаем, куда идти, и увлекли всех за собой, но два человека пошли другой дорогой. Мы спускались, как Тарзан: по веткам кустов и деревьев, босыми ногами, которые стерли в кровь. Наш приятель Аркаша Шварц уронил вниз рюкзак с деньгами и припасами, и все остались без еды.

Спустившись на ледник, чуть ниже, мы нашли охотничий кош - площадку, огороженную камнями. Было так холодно, что, когда мы улеглись спать, пришлось прижиматься друг к другу и поворачиваться сразу всем вместе. Небо было высокое, ясное, звездное, и мне казалось, что ночь никогда не кончится. Наутро Аркаша пошел искать рюкзак и встречать тех, кто пошел другим путем. Деньги и рюкзак он нашел, но в нем осталось только одно пшено,  так что пришлось всем есть одну кашу без соли.         

Когда мы спустились с ледника в Южный туристский лагерь, нас не приняли, потому что у нас не было путевок, и даже не накормили. В то время лагерь охранялся,  был милицейский пункт, и там нам дали хлеба и рыбных консервов. Утром мы пошли вниз, а впереди на лошадях ехали милиционеры. Мы дошли до Ажар, переночевали на сеновале, и на следующий день дошли до Лат. Мы шли по Кодорскому ущелью – красивейшему месту, где справа стекали водопады. В Латах мы ночевали прямо в винограднике. После Лат мы еще шли пешком, а потом на автобусе доехали до Сухуми. Там сняли комнату, смыли с себя грязь, в саду у колонки, и отправились купаться в море. Потом мы надели платья и пошли в ресторан, где, не в состоянии дождаться заказа, съели весь хлеб, лежавший в вазе.

В 1938 г. после операции на гландах я приехала в лагерь без путевки, уже как жена инструктора. Александр Данилович в тот год  вел занятия в школе инструкторов. Двое наших приятелей-инструкторов Женя Строганов и Боря Матвеев предложили мне пойти с ними на Софруджу. Женя – химик-кристаллограф, был тогда аспирантом. Боря, кажется, был биологом. Мы больше не встречались, т.к. он рано умер. С нами пошла жена Бори, Таня. Ребята должны были вести на следующий день группу пожарников на Софруджу. Таня  была не спортивная, и они с Борей все время отставали. После ночевки утром  ребята решили одни быстренько сходить на Белала-Каю, а нас оставили готовить еду и сторожить вещи. Пока ребята отсутствовали, мимо нас на Зуб Софруджу прошли Иосиф Либерман и Шура Белова, тогда еще студенты матмеха. Иосиф Либерман – талантливый  математик, ученик А.Д. За два года он сделал диссертационную работу, в начале войны  блестяще защитил кандидатскую, сразу после этого ушел на фронт и погиб. А.Д. посвятил ему статью в своей книге «Люди науки». Шура еще жива, кандидат физмат наук, была сотрудницей Валландера, работала в аэродинамической трубе. Пока мы ждали возвращения наших ребят, вдруг сгустились тучи, молнии засверкали ниже нас, окружили Зуб, ударяли в него, над ущельем Аманауз пошел сильный дождь. Когда Боря с Женей спустились, они, даже не перекусив, пошли  на Зуб выручать Шуру и Иосифа.  Пока ребята ходили на Белала-Каю, к нам подошла группа из лагеря пожарников, с ними была собака. Она нашла за камнем припрятанный в холодке сыр и съела его. На утро мы все пошли на Софруджу. А к вечеру мы с Женей вдвоем стали  спускаться в Домбайскую долину в лагерь. Женя очень спешил, т.к. там его ждал отец. Он пошел вперед, оставив меня одну, и мы потом шутили, что я скормила сыр собаке, а он оставил меня одну на съедение медведю.

После восхождения на Софруджу я с Олей Бартеневой и Борей Гурилевым, которые учились на старших курсах, решили идти через Птышский перевал в Сухуми. Мы шли 3 дня. Боря торопился спуститься, т.к. из-за близости ледника  было очень холодно. Шли мы ночью, спали днем, потому что Боря считал, что вечерний костер может привлечь внимание грабителей. Из Сухуми мы поехали в Гагры. Помню, что мы очень много смеялись. Боря был у нас за хозяина. Мы всем говорили, что Оля - его жена, а я - сестра. Помню страшную грозу, когда мы шли из ресторана по колено в воде. Уезжать мы должны были из Сочи, но когда мы пришли на вокзал, то оказалось, что билетов нет. Тогда меня обмотали бинтами и послали в кассу. Для меня билет нашелся, а ребята вернулись позднее.

В 1939 г. я поехала снова в лагерь уже как значкист. Александр Данилович был тогда с Костей Пискаревым в районе Эльбруса. А нас собралась небольшая группа, и мы решили сделать 3 восхождения – на Восточный Мырды, а затем на Кичкинекол и Фильтр. В этой группе вместе со мной были Аня Подгурская (впоследствии жена Г.Н. Флерова) и Аркадий Мигдал. Во время наших восхождений он все время шутил и смешил. Я даже есть в его присутствии не могла.  Он мог среди ночи спросить: «Аня, ты спишь? Странно! А я хочу пить!». Пока мы шли на Восточный Мырды, я просила его не шутить, т.к. теряла силы от смеха. Когда мы благополучно забрались на вершину, то обнаружили, что забыли где-то карандаш. Тогда было принято оставлять под камнем записку о своем восхождении, поэтому пришлось кому-то уколоть палец и писать кровью.           

На следующий день мы пошли на Кичкинекол. После восхождения мы спустились на перевал и остались там ночевать, чтобы утром пойти на Фильтр. Это был очень продувной перевал. Было страшно холодно, при порывах ветра казалось, что нас снесёт, и Аркадий все говорил: «Альпинизм - страшный спорт, безумный спорт, завтра же ухожу в Сухум». Когда мы поднимались на Фильтр, там было два страшных для меня места. Надо было пройти по очень узкому хребётику, не смотреть по сторонам, а идти шаг в шаг. Слева и справа были пропасти, и было очень страшно. И второе место - внутренний угол, где надо было очень полагаться на свои руки и ноги. Спустившись с Фильтра, мы дошли до ледника, остановились и надели на сапоги «кошки». Сначала пустили меня,  затем шел Аркадий, а за ним Аня. Вдруг Аркадий увидел скачущий камень и закричал: «Марианна, камень!». Я повернулась, камень стукнул меня по голове и ударил еще кого-то по колену. Я потеряла сознание, полетела в трещину, сдернула Аркадия и упала на снежный мостик. С нами в связке была Аня. Она была очень спокойным человеком, обмотав веревку вокруг ледоруба, воткнула его в снег и села на него. Потом спросила Мигдала: "Тебе удобно там?». Этого я уже, естественно, не помню и знаю по рассказам. Затем обвязали веревкой инструктора, спустили ко мне и поднимали нас двоих. Когда меня вытащили, кровь хлестала из раны, мне перевязали голову и кто-то сообразил меня посадить, чтобы кровь не так текла. Аню отправили в лагерь за врачом. На двух носилках меня и молодого человека с поврежденным коленом спускали вниз. В это время гремел  гром, а мне казалось, что я лежу на хворосте, мне очень холодно, и я в бреду просила: «Каденька (Аркадий), возьми меня отсюда».

Когда пришли в лагерь,  радист стал вызывать Ростов, Кисловодск, чтобы прислали хирурга. Он говорил очень монотонно, и это производило впечатление, будто пономарь читает над умирающим. Откликнулись из Домбайской долины. Там находился В.А. Шамов - хирург из Харькова. В это время повсюду была непогода, оползни и Шамов до Учкулана добирался пешком, на лошади и под конец на машине. Там была небольшая больница, где в тот момент лежали больные малярией. В больницу меня тащил весь лагерь. У меня стала подниматься температура. Шамов удалил кость, которая давила на мозг, и я сразу пришла в себя. Во время операции я спросила хирурга, как его зовут, и потом всех врачей  звала его именем-отчеством. На следующий день меня повезли в Клухори, где была уже районная больница. Везли меня туда на бортовой машине, и ребята, сидя на бортах, держали на канатах носилки со мной и не верили, что довезут живой. После Аркадий рассказывал мне, что несколько дней он не мог сидеть, было больно.

Позднее мы встретились с  В. А. Шамовым в Ленинграде, он уже работал в ВМА. В.А. признался, что когда он, уезжая из Домбайской долины,  проезжал мимо больницы, то не зашел туда, т.к. боялся, что меня уже нет в живых. Александра Даниловича известили о том, что мне разбило голову, и они с Костей, за три дня преодолев 7 перевалов, пришли в Учкулан, а затем в Клухори, где я лежала после операции. По дороге в Клухори он встретил лагерного врача и она сказала, что я буду либо идиоткой, либо у меня будут жуткие головные боли. Много позднее он признался, что молил Бога, чтобы я лучше уж умерла, чем страдала.

Я быстро поправлялась, и когда ко мне пустили Александра Даниловича, я сказала ему, что мы пойдем с ним на Далар - скальную вершину, очень красивую. Он решил, что я сошла с ума. Когда Александр Данилович пришел забирать меня из больницы, я даже побежала ему навстречу. Когда он увидел мой шов, то ужаснулся. А  мне по ночам все время снились пожары. Нам посоветовали пожить сначала на этой высоте, а потом поехать в Кисловодск. Когда мы приехали в Кисловодск, то очень много гуляли, а если я уставала,  он сажал меня на плечи,  и так мы возвращались к себе.

После операции полгода я не училась. А всё, что проходили в предыдущем семестре, забыла начисто. Но потом кончила Университет, поступила в аспирантуру, защитила кандидатскую диссертацию. Особых болей я не испытывала и очень благодарна всю жизнь друзьям и В. А. Шамову за свое спасение.

После этого случая на восхождения меня уже не брали. Со многими из тех, с кем я была в горах, мы продолжали общаться еще долго. Я знаю, что Оля Бартенева с Аней Подгурской часто ходили на Памир. В войну нас с Олей и Аней направили в Кавголово установить на трамплине оборудование, чтобы измерять яркость света и влажность.

 С Аркадием Мигдалом мы встречались на научных конференциях. Он стал крупным физиком - ядерщиком. Встречаясь, мы все время шутили и смеялись. Приехав в Академгородок, он рассказывал, что очень увлекся спусками под воду с аквалангом.  Когда Мигдал  умирал в Америке, наш общий друг Лева Рубинштейн звонил ему и плакал,  но Аркадий ему говорил: «Не плачь, не плачь, я прожил прекрасную жизнь!».

После войны в 1946 году мы с Александром Даниловичем поехали на Кавказ в лагерь «Алибек». Он хотел сделать восхождение, а я просто отдохнуть. Мы поселились в домике над ручьем, где в это  время  уже жили Зельдовичи. Александр Данилович договорился совершить траверс Джугутурлючат с альпинистами из другого лагеря, расположенного под вершиной (а/л «Звездочка» – прим. ред.). Начальником лагеря был Нестеров. За день до назначенного дня Александр Данилович ушел к ним, чтобы начать на следующий день траверс и двигаться с запада на восток. Гребень наверху такой узкий, что вполне можно на него сесть верхом. Чтобы подойти к стене, нужно обогнуть Пик Ине. На следующий день и я спустилась в Домбайскую долину, хотела посмотреть, как они будут идти и встретить их сразу по возвращении. Они уже достаточно поднялись, и в бинокль я даже увидела, как в большую щель на стене они спускались дюльфером. Вдруг небо нахмурилось, с юга надвинулась туча, плотно окутала горы, наступала гроза. У нас в долине начался  ливень, и можно было только догадываться, что твориться наверху. На следующее утро сияло солнце, а все пологие склоны, уступы были покрыты снегом, стена пересечена рваными белыми полосами. Мы передавали друг другу бинокль - никакого движения. Противоположный южный склон был еще круче и считался непроходимым, можно было только надеяться, что  они успели спуститься на ледник, который был ниже.  Мы ждали их появления с северной стороны, установили дежурство и разложили костер. На третью ночь мне досталось дежурство с 5 часов утра. Я подошла к затухающему костру, у которого заснул очередной дежурный. Вдруг мне показалось, что по дороге на меня идут медведи. Это в холодном тумане шли спасатели из «Алибека» и, не задерживаясь, пошли на ледник. Когда совсем рассвело,  мы снова вглядывались в стену, очищающуюся от снега, в край ледника, и вдруг, совсем внизу, мне опять привиделись медведи. Даю глазам отдохнуть, всматриваюсь снова и узнаю в одном из них Александра Даниловича. Я побежала на радостях к Нестерову, и все увидели, что альпинисты идут из ущелья, но совсем с другой стороны. Оказалось, что они спустились-таки на южную сторону. 

Во время грозы наверху пошел сильнейший снегопад. Двигаться стало невозможно, они нашли на южной стене небольшую ступеньку и сели на неё. Валил такой снег, что возникла угроза не удержаться, так как снег мог вытолкнуть их. И всю ночь они терлись спинами о скалу, чтобы как-то уплотнить снег и не свалиться. Утром они углядели там большую полочку, связали все веревки и спустились на неё. Верёвок не хватало, и один из них упал, но удачно.

Но что было делать со спасателями, которые пошли на ледник пика Ине? Надо было подавать им сигналы возвращаться. Мы разложили на зеленом лугу слово  «назад» из вкладышей спальных мешков и стали подбрасывать вверх все, что только можно, чтобы привлечь их внимание. Наконец, они нас увидели, прочли и стали спускаться. Вечером был устроен большой пир: костер, песни и веселье.

Последний раз мы поехали  все вместе на Кавказ в Алибек в 1953 г., взяв с собой нашу дочь Дашу. Там ей исполнилось 5 лет. 

Александров с женой и дочкой

Кроме неё в лагере было еще несколько детей. За ними присматривала няня дочки начальника лагеря.  Ребятам дали рюкзаки, одели как альпинистов, и они приветствовали группы альпинистов-новичков по возвращении их в лагерь. В это лето происходили важные политические события, расстрел Берии, и мы все это обсуждали, уединившись на речке. Я много тогда рисовала, и у меня сохранились рисунки этих мест, сделанные карандашом.