ВСТАВАЙ, СТРАНА ОГРОМНАЯ! 

Александр Михайлович Гусев,
доктор наук, ЗМС СССР.

(по материалам книги А.М. Гусева «Эльбрус в огне», М., Воениздат, 1980)

 Накануне

Эльбрус — самая высокая гора Кавказа. Он стоит несколько в стороне от Главного Кавказского хребта, и это позволяет видеть его во всей красоте и величии от вершины до самого основания.

Благодаря близости к историческому тракту, соединявшему Европу и Азию, Эльбрус стал известен многим народам. Альборсом—«высокой горой» окрестили его персы, Ял-бузом — «гривой снега» — грузины, Минги-тау — «тысячей гор» — балкарцы. Кабардинцы называли его «горой дня» — Ашхамо-хуа, а черкесы — «горой, приносящей счастье» — Куска-мафь и «священной высотой» — Аш-Гемахо. В русской литературе встречалось и такое название, как Шат-гора.

Откуда бы люди ни обозревали Эльбрус, их поражали размеры и строгие формы этого великана, а фантастический вид его среди клубящихся облаков породил легенды о горе, которая «одну треть ночи освещена солнцем». Древние писатели связывали с Эльбрусом миф о Прометее...

Рано утром, когда основания Эльбруса и его предгорий еще не коснулись лучи солнца и сиреневая дымка скрывает их, Эльбрус, точно сказочный белый колокол, плавает над горизонтом, а если дымка сгущается и очертания становятся неясными, он, словно серебристый призрак, парит в небе. Кто побывал на Эльбрусе, тот навсегда запомнил блеск вечных снегов и фиолетовое небо над вершиной. Не случайно белый контур Эльбруса на фоне синего неба является эмблемой советского альпинизма. К этой горе я неравнодушен давно. В 1933 году, летом, первый раз поднялся на ее вершину, и красота этих мест пленила меня. Осенью того же года я вновь поднялся на Эльбрус, чтобы работать и зимовать на метеорологической станции, приютившейся на его склоне на высоте 4250 метров над уровнем моря у скал «Приюта Девяти» (так назвали место ночевки одной из первых групп альпинистов, поднявшихся на эту вершину). Год проработал на станции и навеки полюбил Эльбрус, а места эти стали моим вторым домом.

Зимовка была трудной. До нас еще никто не решался на это: ртуть в термометре замерзала, скорость ветра достигала 50 метров в секунду. Зимовало трое: начальник станции Виктор Корзун, радист Саша Горбачев и я — метеоролог. Самому старшему, Горбачеву, было 24 года. Восемь месяцев мы не спускались в ущелье. Спуск был труден и опасен. Рискнуть можно было только вдвоем, а одного нельзя было оставить на станции...

Раз в сутки мы связывались по радио с Пятигорском, чтобы передать сводку погоды, и жили, как писал в своей поэме Виктор Корзун:

Ожидая теплых вешних дней,

Все смотрели, как долины тают,

Солнце светит ярче и сильней...

Несмотря на все трудности, мы успешно вели работу. О нашей станции писала «Комсомольская правда».

В те годы мы лишь вступали в трудовую жизнь, и Эльбрус научил нас многому, а главное — упорству в достижении поставленной цели. Здесь, на Эльбрусе, я окончательно решил стать геофизиком. Именно отсюда в конце зимовки передал по радио текст заявления о приеме в Московский гидрометеорологический институт. А в январе 1934 года мы с Виктором Корзуном совершили первое в истории альпинизма зимнее восхождение на вершину Эльбруса.

Перед войной почти каждое лето я с женой и сыном проводил в ущельях у подножия седого великана. Сын свои первые походы совершал на рюкзаке у меня за плечами. Жену я «нашел» здесь же в горах. В 1935 году я был начальником учебной части альпинистского лагеря в ущелье Адыл-су — одном из красивейших боковых ущелий Приэльбрусья. В наш лагерь прибыла группа девушек-парашютисток, студенток одного из московских институтов, которые были премированы путевками на Кавказ. Одна из них, Женя, и стала моей женой.

С тех пор прошло более сорока лет, и многие иа них — в разлуке: война, экспедиции, зимовки в Антарктиде. А ждать издалека, тем более с фронта — нелегко. Такое ожидание, может быть, в чем-то сродни даже подвигу. Именно эту мысль высказал в одном из своих стихотворений поэт и альпинист В. Е. Наумов: «Благадарю тебя за подвиг ожиданья...»

В памятное лето 1941 года я ехал на Кавказ с женой и сыном в особо приподнятом настроении. В апреле меня приняли в ряды Коммунистической партии, а в мае я подготовил к защите кандидатскую диссертацию на тему «Влияние Гольфстрима на циркуляцию атмосферы». К этому времени, после окончания Московского гидрометеорологического института, я работал в морском отделе Института теоретической геофизики Академии наук СССР. Институт возглавлял академик О.Ю. Шмидт.

В то лето мне предстояло работать начальником учебной части альпинистского лагеря «Самолет», который располагался в верховьях Баксанского ущелья, недалеко от подножия Эльбруса.

Установилась хорошая погода. Все реже гремели частые весной грозы. А гроза в горах — зрелище удивительное. Беснуются молнии над накрытой облаком вершиной. Гремит над нею гром, похожий на канонаду. По склонам, вторя грому, несутся с грохотом лавины, взметающие тучи снежной пыли, которые трудно отличить от клубящихся над склонами облаков. В минуты затишья можно увидеть, как облако, гонимое ветром, сползает с одной вершины, чтобы вскоре окутать другую. И открывшаяся взору вершина становится неузнаваемой в лучах яркого солнца: склоны ее потемнели, снега во многих местах как не бывало. А в стороне, над окутанной облаком горой, вновь гремит канонада. Горы будто просыпаются и сбрасывают с могучих плеч накопившийся за зиму снег...

Начинался спортивный сезон, и ничто, казалось, не могло помешать этому. Отряды молодых альпинистов готовились к восхождениям на «зачетные» вершины. После этого участники восхождений могли официально называться альпинистами и носить значок с изображением Эльбруса. Опытные альпинисты совершали тренировочные восхождения, готовясь к штурму труднейших вершин Кавказа. С гор возвращались почерневшими от солнца, со светлыми кругами, оставшимися от защитных очков, вокруг глаз, с облупленными носами и потрескавшимися губами, усталые, похудевшие, но довольные. И каждый — с неизменным цветком, рододендроном, добытым высоко в горах. Покорителей горных вершин встречали огромными букетами цветов, собранными на альпийских лугах.

В свободные дни инструкторы уходили на склоны гор, чтобы, разбив лагерь на полянах у журчащих кристально чистых ручьев, спокойно отдохнуть, любуясь окружающими вершинами.

Тихим и ярким было и утро 22 июня. На рассвете мы ушли на ближайшие склоны. Необходимо было отработать с молодыми альпинистами некоторые приемы скалолазания. Утренняя прохлада бодрила. Ребята с увлечением штурмовали склоны. Вдруг мы увидели бежавшую к нам со стороны лагеря женщину. Это была Женя. Она бежала, прижав к себе сына. Мы прекратили занятие и с тревогой ожидали известия: всякое случается в горах...

— Война! — крикнула Женя и тихо опустилась на усыпанный альпийскими цветами склон...

Москва военная

Жизнь в альпинистских лагерях еще несколько дней продолжала идти установленным порядком, но как бы по инерции. Дальнейшая судьба лагерей решалась в Москве. Всесоюзная секция альпинизма после объявления мобилизации предложила использовать лагеря как базу для горной подготовки войск. Части, проходившие обучение в горах, могли одновременно охранять эти малонаселенные, удаленные высокогорные районы, где враг мог высадить десант или выбросить диверсантов. И предложение Всесоюзной секции альпинизма позже было принято.

Мне надо было спешить в Москву, чтобы явиться в военкомат и в институт. Решили, что жена с сыном приедут позже, когда определятся мои дела.

...Вот и Москва, но совсем не та, какой я покинул ее недавно, — сосредоточенная, тревожная. Над городом в предрассветной мгле застыли аэростаты воздушного заграждения. Столица притихла, насторожилась.

Ночью меня разбудил душераздирающий вой сирены. Признаться, вначале мне стало как-то не по себе, но вскоре это ощущение сменилось желанием активно действовать. Я поднялся на чердак и через слуховое окно вылез на крышу.

В небе гудели авиационные моторы. Где-то недалеко били зенитные батареи. Их снаряды рвались там, где скрещивались лучи мощных прожекторов, выхватывавших из темноты силуэты фашистских самолетов. На крышу то и дело падали осколки. Зенитное орудие стояло совсем рядом, и я отчетливо слышал, как, вырвавшись из ствола, снаряд, пронзительно визжа, уходил в черное небо. Немецкие летчики сбросили осветительные ракеты. Медленно опускались на парашютах эти дьявольские светильники, освещая зловещим светом ближайшие дома. Со всех сторон к ним потянулись щупальца трассирующих пуль, и город вновь погрузился в грохочущую тьму. Потом снова послышался гул моторов. Невдалеке от дома разорвалась бомба. Усилился огонь зениток. Налет фашистских самолетов продолжался всю ночь. Только перед рассветом по радио был объявлен отбой воздушной тревоги...

Институт теоретической геофизики готовился к отъезду на восток вместе с другими учреждениями Академии наук СССР. Некоторые сотрудники, получившие бронь, должны были продолжать исследования, максимально приблизив их содержание к нуждам фронта.

Это касалось и меня. Но случилось так, что группа спортсменов обратилась в Генеральный штаб Красной Армии с предложением использовать опытных альпинистов на соответствующих участках фронта в действующей армии или для обучения бойцов частей и соединений, дислоцированных в горных районах страны. Мы составили список желающих пойти в армию. Дело в том, что к началу войны альпинистов не регистрировали по особой военно-учетной специальности. Поэтому лишь некоторые спортсмены, и то случайно, находились к тому времени в горных соединениях.

Итак, мы ждали ответа на свое предложение. Пока же я получил возможность решить кое-какие личные дела. К этому времени жена с сыном уже приехали из Нальчика. По дороге их поезд бомбил фашистский самолет. Но для моих близких все обошлось благополучно.

Семью надо было эвакуировать, но Женя работала на заводе и уехать пока не могла. Я повез сына и тещу с Ветлугу, куда уже переехали из Москвы моя мать и сестра с дочерью. Все мужчины нашего семейства пока оставались в Москве. 

Мы ехали в тыл, а навстречу спешили воинские эшелоны. Сынишка, высунувшись в окно, что-то кричал и махал красноармейцам. Их суровые лица смягчались, а я отходил от окна вагона: было неловко, что еду в обратную сторону.

Пробыв в Ветлуге два дня, я с грустью покидал этот милый сердцу древний городок, в котором скопилось много эвакуированных и где неизвестно на какое время оставлял самых близких людей. У моста простился с матерью и сестрой. По-осеннему уныло и печально было вокруг. Серое низкое небо, серая поверхность реки, покрытая рябью от порывов холодного ветра, поблекшие поля и осыпающийся лес. Моросящий дождь усугублял эту печальную картину. А на крутом берегу Ветлуги виднелись две одинокие фигуры...

И снова Москва — с тревогами и бомбежками. Несмотря на упорное сопротивление советских войск, враг значительно продвинулся вперед. Нашу альпинистскую группу вызвали в Управление горной, лыжной и физической подготовки Красной Армии. Вскоре приказом Народного комиссара обороны всех нас призвали в армию. Одни получили направление в Закавказье или на Северный Кавказ, другие — в Среднюю Азию. Я был направлен на Закавказский фронт.

Простившись с товарищами по институту, который эвакуировался в Казань, стал готовиться к отъезду. А обстановка в Москве становилась все более тревожной. Враг рвался к столице. Участились ночные налеты. Прекратилось железнодорожное движение на юг через Курск я Харьков. Тяжелой была обстановка под Орлом.

Тысячи добровольцев стремились в то время попасть на фронт. Немало было среди них и моих коллег-альпинистов.

Однажды на улице мы вместе с А.И. Сидоренко  и Л.К. Книппером  — известным композитором и альпинистом (Мастер спорта СССР – прим. ред.) — встретили давнюю общую знакомую, альпинистку Галю Губкину. Галя была в военной форме, которая очень шла к ее высокой стройной фигуре.

Кннипер и Гусев

Мы были голодны и решили перекусить в одной из еще действовавших столовых у Никитских ворот. В окно было видно, как ремонтировали памятник Тимирязеву, поврежденный упавшей неподалеку бомбой. В столовой продавали водку, и мы выпили за отъезд Гали: ее с группой товарищей направили в Ростов. Галя знала мою семью и стала расспрашивать о ней. Когда я сказал, что отвез сына Мишку в Ветлугу, девушка как-то печально, ни к кому не обращаясь, произнесла: «А будет ли у меня когда-нибудь Мишка?»

Вечером мы пришли проводить Галю на Казанский вокзал. Это была наша последняя встреча. Позже я узнал, что Галя Губкина погибла в тылу врага при выполнении специального задания...

За день до отъезда я зашел проститься с братом. Виктор был поэтом и драматургом. Его пьесы «Слава», «Дружба», «Весна в Москве» шли во многих театрах. Особой известностью и любовью пользовалась пьеса в стихах «Слава», поставленная накануне войны в большинстве драматических театров страны. По его сценариям было снято несколько фильмов, в том числе «Свинарка и пастух», а позднее — «В шесть часов вечера после войны», удостоенные Государственных премий.

В начале войны Виктор заведовал литературным отделом в радиокомитете. В тот день он должен был с бригадой писателей выехать на фронт. Брат был старше меня всего на два года, но я всегда в серьезных делах считал его своим наставником. Мы долго бродили по улицам Москвы, которую он очень любил и которой посвятил много строк в своих произведениях. Мы вспоминали детство, юность, друзей. Надо сказать, что круг знакомых у Виктора был большой. Часто они собирались у нас дома. За чаем затевались бесконечные споры о литературе и искусстве. Из тех, кто бывал у Виктора, мне особенно запомнились Костя Финн, Иван Пырьев, Шура Столпер, Юрий Милютин, Исидор Шток, Лев Книппер. Да простят мне они, ставшие известными писателями, режиссерами, композиторами, мою фамильярность. Но тогда мы обращались друг к другу только по именам.

Бывал у нас и молодой венгерский писатель коммунист Мате Залка. Жил он в соседнем доме по Подсосенскому переулку. И было в нем что-то такое, что особенно притягивало меня. Простота, жизнерадостность, доброжелательность — все сочеталось в этом обаятельном человеке. А о храбрости и мужестве генерала Лукача (это и был Мате Залка), погибшего в боях за республиканскую Испанию, и по сей день слагают легенды...

Я любил незаметно пробираться на вечера, которые бывали у Виктора, и слушать бесконечные споры. Но брат не всегда приветствовал мое появление. Оно, по его словам,  нарушало рабочую обстановку или, как он говорил, вносило ветер. И все же меня не лишали этого удовольствия, в первую очередь благодаря заступничеству Константина Финна и Мате Залки.

В тот октябрьский вечер сорок первого года, гуляя по Москве, я спросил Виктора:

— А что будет, если падет Москва?

— Москва не последний рубеж страны, — ответил он. — Но этого не случится...

На следующий день я уезжал на Кавказ. Жена с грустью провожала меня: ей самой предстояло вскоре отправиться в Ветлугу.

Мерно постукивали на стыках рельсов колеса, а мысли мои возвращались к родной Москве. Я покинул, по существу, уже фронтовой город, а ехал в спокойные и теплые края, в тыл, чтобы заниматься обучением горных войск. Это не соответствовало моим желаниям и настроению. Но я стал военным, а приказ есть приказ...

Со мной ехал старый знакомый, профессиональный альпинист Саша Сидоренко. Он направлялся в Приэльбрусье в один из спортивных лагерей, чтобы вместе с коллегами поддерживать лагерь в готовности на случай использования в военных целях. В Приэльбрусье существовало несколько таких баз. В них было сосредоточено большое количество специального снаряжения и продовольствия. И они могли очень пригодиться.

Мой путь лежал в Тбилиси.

За Ростовом, на Северном Кавказе, пока было тихо и спокойно. Стояла отличная теплая погода. Только встречные эшелоны с эвакуированными напоминали о войне. И, глядя на них, я опять думал: «Не туда ты едешь, не туда...»

9-я горнострелковая

В штабе Закавказского фронта находилось уже несколько альпинистов, которые уехали из Москвы раньше меня. Встретили нас хорошо: командующий фронтом генерал армии Иван Владимирович Тюленев, его подчиненные, и в том числе начальник отдела боевой подготовки полковник Н.А. Шестаков, считали, что для повышения боеспособности горных частей важно провести специальную подготовку.

Горнострелковые части всегда существовали в Красной Армии. В их составе не было батальонов. Полки делились на роты. Автомобильный транспорт дополнялся вьючным, в том числе и для горной артиллерии. Бойцы носили вместо фуражек панамы. Вот, по существу, и все, что отличало их от обычных стрелковых соединений.

Специальная горная подготовка в этих частях не проводилась. Не имели они ни специального горного снаряжения, ни обмундирования. Обычным был и рацион питания. Бойцы и командиры носили сапоги или ботинки с обмотками, обычные брюки, шинели. Эта одежда и обувь мало годились для действий в условиях высокогорья.

Горнострелковые соединения имели на вооружении специальные орудия, приспособленные для ведения огня в горах, а стрелковое вооружение было обычным, с прицелом, рассчитанным для стрельбы под небольшим углом к горизонту. Это снижало его эффективность, так как в горах приходится вести огонь вдоль крутых склонов, а порой и отвесно вверх или вниз.

Следует учесть и другое. Хотя перед войной в горнострелковых войсках и проводились учения, бойцы тренировались в несложных предгорных районах и лишь изредка совершали походы через перевалы и на вершины. Правда, уже в то время в армии достаточно широко был развит альпинизм, но в основном он носил чисто спортивный характер. А ведь горная подготовка для горнострелковых соединений, по существу, является одним из элементов боевой подготовки. Она необходима для успешного ведения боя и в предгорьях, и на перевалах, и на вершинах. Ориентировка, ведение разведки, применение различного рода оружия, сами правила ведения огня — все это в горах имеет свою специфику. Знание гор позволяет уменьшить потери от естественных опасностей: мороза, лавин, камнепадов, закрытых трещин. Особенно сложны Действия в горах в зимних условиях. Чтобы добиться успеха, необходимо владеть горными лыжами, уметь ходить на снегоступах. Ни того, ни другого в горных соединениях не было.

Почему так слабо готовили у нас войска для ведения горной войны, я объяснять не берусь. Возможно, кое-кто считал, что война в горах для нашей страны маловероятна. Мы, альпинисты, еще до войны не раз обращались в Управление горной, лыжной и физической подготовки Красной Армии с предложением использовать наш опыт для горной подготовки войск. Но нередко слышали в ответ: «Нам на Эльбрусах не воевать...». 

Теперь, когда возникла реальная угроза военных действий в горах Кавказа, было нелегко быстро устранить пробелы в подготовке наших горных войск. Но меры принимались. Вслед за альпинистами в горные соединения отправили специальное снаряжение: ледорубы, веревки, палатки, спальные мешки, горные лыжи, «кошки», высокогорные ботинки.

В соответствии с указанием из Москвы в штабе фронта был издан приказ, подписанный начальником штаба Закавказского фронта генерал-майором Ф.И. Толбухиным, о проведении сборов начсостава по горной подготовке. На сборы привлекались по три человека от каждой стрелковой роты и разведывательных подразделений всех полков.

О дальнейших мероприятиях по горной подготовке в этом приказе не говорилось. Их должно было определять в каждом отдельном случае командование соединений с учетом характера выполняемых задач и особенностей местности в районе дислокации.

В штабе фронта прибывшие альпинисты сразу получили назначения: Ю.Н. Губанов, Н.В. Хромов, А.С. Уваров, Б. М. Беркович были направлены в 7-ю горнострелковую дивизию 57-й армии; И.Л. Бадер и В. В. Молоканов — в 20-ю горнострелковую дивизию 46-й армии; я — в 9-ю горнострелковую дивизию 46-й армии, стоявшую в районе Батуми. Меня пока отправляли одного, но пообещали прислать еще нескольких альпинистов, так как дел было много.

Все вопросы, касавшиеся горной подготовки, нам предстояло решать напрямую с полковником Шестаковым. Он много сделал, чтобы горная подготовка была организована в кратчайший срок, да и потом постоянно оказывал нам большую помощь...

Быстро промелькнул для меня путь от Тбилиси до Батуми. Много любопытного увидел я за те сутки, что провел в дороге. Поезд мчался по узкому ущелью к Сурамскому перевалу, часто переправляясь с одного берега реки на другой. За перевалом, достигнув Черного моря, повернул на юг и двинулся вдоль берега, то приближаясь к урезу воды, то удаляясь от него. Слева поднимались покрытые густым лесом склоны гор. Видневшиеся вдали наиболее высокие вершины уже оделись в снежный наряд. Снег в горах всегда волнует альпиниста и, как магнит, притягивает к себе. Ослепительно белый снег, яркая тропическая зелень и море... Какое сказочное сочетание цветов, какие контрасты!

То, что я увидел снег, обрадовало меня и по другой причине. Наличие снега обнадеживало: и в Батуми, в субтропиках, будут условия для серьезного обучения бойцов горнолыжной технике. Впоследствии мои надежды оправдались. Оказалось, что в горах на достаточном удалении от моря складываются зимой отличные условия для изучения техники движения по снежным склонам, и особенно горнолыжной техники. Более того, обильно выпадающий за зиму снег скапливался на северных склонах и в котлованах и сохранялся в отдельных местах вплоть до мая, когда лес покрывается листвой и цветет лавровишня...

Стояла штилевая погода. Точно покрытая маслом, лениво колыхалась белесая поверхность моря. На небе ни облачка, тишина и спокойствие. Но это только казалось. Весь берег моря был изрыт траншеями и окопами. У самого уреза воды, у насыпи, среди садов и огородов — везде виднелись блиндажи и укрытия. К сияющему голубому небу угрожающе поднимались длинные стволы зениток. Все это вернуло меня к суровой действительности. От далекого Баренцева моря до Черного протянулась линия советско-германского фронта.

Здесь, на юге, пока спокойно. Но вражеские корабли уже бороздят воды Черного моря, самолеты-разведчики шныряют вдоль Кавказского побережья...

Поезд медленно движется по солнечным улицам пригорода Батуми, мимо базара, заваленного овощами и фруктами, и останавливается у вокзала недалеко от центра города. Впереди за домами виден лес мачт. Там порт.

9-я горнострелковая Кавказская имени ЦИК Грузинской ССР, Краснознаменная, ордена Красной Звезды дивизия 46-й армии Закавказского фронта, в которой мне предстояло служить, имела задачу оборонять довольно большой район Аджарии. Части ее расположились на Черноморском побережье от самого южного участка советско-турецкой границы у селения Сарпы до Кобулети.

Командовал соединением полковник В.С. Дзабахидзе. Полковой комиссар А.П. Поморцев и начальник штаба майор М.И. Мельников, поглощенные своими делами, встретили меня, как мне показалось, без особого энтузиазма. Комиссар дивизии назвал меня физкультурником и предложил наладить работу по физическому воспитанию воинов. Я огорчился: неужели здесь равнодушны к горной подготовке?! Но, к счастью, ошибся.

Начальник штаба показался мне очень опытным и волевым командиром. Именно с ним и с начальником боевой подготовки штаба дивизии майором К.И. Мозгуновым предстояло в дальнейшем решать все дела.

Майор Мозгунов — очень добрый, спокойный и покладистый, человек в годах — охотно поддерживал все, что касалось горной подготовки. Он ближе других соприкасался с нашими делами и быстро понял, что это не просто физкультура.

Уже на следующий день был издан приказ о проведении дивизионных сборов для средних и младших командиров. На сборы направили 75 человек. Они должны были пройти обучение по расширенной программе и стать в дальнейшем инструкторами по технике движения в горах. Благодаря этому мы могли провести занятия с личным составом дивизии в хорошем темпе и закончить первый этап подготовки в кратчайший срок. Такой план работ не вытекал из приказания штаба фронта, поэтому все дальнейшее в значительной мере зависело от успеха первых сборов.

Начальником сборов был назначен старший лейтенант Г. С. Петросов. Он не был альпинистом, но сразу оценил значение горной подготовки и впоследствии много сделал для успешного проведения первых учебных сборов. В дивизии оказалось несколько альпинистов: лейтенант Л.П. Келье, младший лейтенант В.Г. Шпилевский, сержанты П.И. Власов и И.С. Крапива. Правда, только Келье не однажды бывал в горах, остальные значились начинающими альпинистами, но всех их я предполагал использовать в качестве инструкторов на предстоящих сборах.

Должности начальника горной подготовки в дивизии не существовало, поэтому меня зачислили на какую-то вакантную и прикомандировали в отдел боевой подготовки штаба дивизии в подчинение к майору К. И. Мозгунову. Так определилось и мое место в 9-й горнострелковой.

На третий день мы со старшим лейтенантом Петросовым выехали в горы, чтобы выбрать места занятий. Наших инструкторов снабдили Наставлением по действию войск в горах, которое они должны были проработать вместе с командирами, назначенными для прохождения сборов. Учитывая, что именно им впоследствии предстоит самим обучать подразделения, программу занятий решили по возможности расширить: включить в нее разделы горнолыжной подготовки и провести сборы в наиболее сложных условиях.

На поиски подходящего места сборов мы с Петросовым ехали по ущелью реки Аджарисцхали до Годерского перевала. Этот район — пограничная полоса. Граница в далеком прошлом не раз перемещалась, и это наложило отпечаток на все: привело к смешению языков, к пестроте населения, смешению культур. Рядом со стройной высокой мечетью нередко можно было встретить приземистый христианский храм времен владычества грузинской царицы Тамары. Даже имена и фамилии коренных жителей этих мест затронул процесс смешения.

Наш шофер Арташ Симонян кроме родного армянского свободно владел аджарским, курдским и турецким языками. Петросов хорошо говорил по-турецки. Благодаря этому мы легко получили все необходимые сведения.

Ночевали в селении Хуло, расположенном на террасах правого склона ущелья. Противоположный склон круто обрывается к реке скалистыми отвесами и осыпями.

Выше селения Хуло, на пути к Годерскому перевалу, пологие склоны заросли кустами лавровишни, каштанами, грушей и буком. Ближе к перевалу чаще встречались сосны и ели, покрывавшие затем все склоны гор.

Остановились у последнего по пути к перевалу селения Данис-параули. Выше него, на 126-м километре от Батуми, на склонах уже лежал снег. Здесь и решили заниматься горнолыжной подготовкой: для этого имелось все необходимое. Занятия по скалолазанию наметили провести в конце сборов в районе селения Хуло.

Учеба в горах

8 ноября автомашины с участниками сборов, инструкторами, обслуживающим персоналом двинулись из Батуми в горы. Шел дождь, все кругом выглядело серым и тоскливым. До селения Кеды доехали быстро, но дальше дорога резко ухудшилась: дожди вызвали оползни, асфальтовое покрытие во многих местах засыпало землей и камнями. Пришлось расчищать завалы, ехали медленно. Бойцы и командиры, накинув плащ-палатки, неподвижно сидели в кузовах машин и постепенно промокали насквозь. Только к вечеру добрались до селения Хуло. Переночевали,  заняв несколько общественных помещений, и на рассвете отправились дальше: предстояло проехать еще около тридцати километров. Дождь шел не переставая. К полудню добрались до селения Данис-параули. Было холодно, дождь все чаще переходил в мокрый снег.

Личный состав пришлось разместить на длинном чердаке колхозной фермы. Спальных мешков было вдвое меньше, чем людей. Поэтому отдыхать бойцам предстояло по очереди — одному в спальном мешке, другому под двумя шинелями. Вместо матрацев постелили сено. До комфорта было далеко, но ведь обучать мы приехали не отдыхающих, а бойцов и командиров, которых ждали серьезные испытания.

Командование и инструкторы разместились неподалеку в небольшом домике для хранения кукурузы, который был установлен на четырех высоких столбах. По удобствам он мало чем отличался от чердака. Для кухни устроили навес из брезента.

Машины ушли обратно. Бойцы и командиры, кое-как обсушившись у железных печей, забрались в мешки и под шинели. Горячий ужин приготовить не успели, пришлось воспользоваться сухим пайком. Легли отдыхать с мечтой о горячем завтраке.

Дождь перешел в снег. Мы находились в горах субтропиков, и снегопад здесь был необычный: огромные пышные хлопья, величиной с кулак, медленно опускались, быстро покрывая толстым пушистым слоем влажную землю, крыши домов и ветви островерхих елей на склонах гор. В сплошной пелене облаков появились просветы. Резко похолодало. Когда начало темнеть, небо совсем очистилось. Было такое впечатление, что окружавшие нас облака целиком осели на землю. За короткое время слой снега достиг почти метровой толщины. Яркие звезды появлялись над головой, а над морем небо было зеленым, и на его фоне красиво проецировались темные силуэты сосен и елей. Мороз крепчал. Притопывая сапогами, у фермы ходил часовой. Лагерь уже спал, только у кухни хлопотали повара, готовившие завтрак.

Утром стало ясно, что порядок занятий надо срочно менять и начинать необходимо с лыж. Все склоны были покрыты снегом, он быстро уплотнялся под солнечными лучами. Лучшие условия для занятий на горных лыжах трудно было себе представить. И это в субтропиках! В Тбилиси в армейском складе зря посмеивались надо иной, когда я принимал партию лыж для отправки в субтропики.

У нас было сто пар простейших горных лыж. Универсальные армейские крепления мы рассчитывали переоборудовать с помощью специальных скоб, сделать их более жесткими.

Владел лыжами более или менее прилично только я. Но до скоростной техники, какой владеют наши лыжники сейчас, мне тогда было далеко. В то время у нас только начинали осваивать горные лыжи. Я был самоучка. Однако на лыжах стоял прочно и мог пройти по любому горному маршруту. Немного владели лыжами Кельс и Шпилевский. Что же касается наших курсантов, то они мало были знакомы с лыжами, тем более — с горными. Многие же бойцы из южных республик вообще видели их впервые. Некоторые сомневались в том, что лыжи целесообразно использовать в боевой обстановке. Людям казалось, что наличие лыж только свяжет их действия. Поэтому прежде всего надо было добиться, чтобы бойцы и командиры поверили, что лыжи не только полезны, но и необходимы в горах.

Именно поэтому в день открытия сборов я появился перед курсантами на лыжах. На глазах у них спустился с крутого склона, перемахнул на большой скорости холмик и круто развернулся перед самым строем. Мои лыжи с креплением «кандахар» и первый наглядный урок управления ими произвели большое впечатление. Когда начальник сборов старший лейтенант Петросов представил меня, собравшиеся дружно и весело ответили на мое приветствие...

Лыжами мы занимались много и с увлечением. Кого из здоровых молодых людей оставит равнодушным этот вид спорта! Но дело заключалось не только в том, чтобы привить курсантам интерес к лыжам. Нам надо было доказать, что в горах на глубоком снегу боец беспомощен без лыж, не может ни активно наступать, ни эффективно обороняться.

Трудностей во время занятий было много. Но по мере того как осваивалась техника, курсанты проникались все большим доверием к лыжам.

Вскоре для закрепления приобретенных навыков мы провели однодневный поход, в котором отрабатывались боевые действия мелких подразделений зимой в горной местности. Дна взвода, один на лыжах, другой без них, двигаясь различными, но примерно одинаковыми по трудности маршрутами, должны были в кратчайший срок скрытно подняться на гребень и обнаружить взвод «противника», который направлялся в долину за хребтом обходным путем, чтобы установить мишени и замаскироваться в стороне от них.

Программой сборов предусматривались также стрельбы вверх и вниз по склону гребня под углом около 45 градусов к горизонту. Намечалась атака лыжниками «противника», расположившегося в долине. Тех, кто не мог устоять на лыжах и падал, условились считать «выбывшими из строя»: они становились легкоуязвимыми для огня «противника».

Поход явился хорошим уроком для тех, кто не верил в лыжи. Измученные, мокрые от снега и пота, курсанты, двигавшиеся пешком, поднялись на гребень на три с половиной часа позднее лыжников, когда те, закончив стрельбы, лихо атаковали «противника» в лощине.

Неожиданными для курсантов оказались результаты стрельб. Они входили в повседневную боевую подготовку, и в общем у всех были хорошие показатели, но в тот день большинство пуль легло за пределами мишеней. В чем дело?

Причина нам была ясна. В горах при стрельбе под большим углом к горизонту траектория полета пули изменялась, становилась более пологой. Однако в наставлениях для стрельб об этом ничего не говорилось. Вот почему позже, когда на сборы по горной подготовке к нам прибыли снайперские команды, мы провели специальные стрельбы и составили таблицы поправок до углов в 90 градусов выше и ниже горизонта.

Вечером и на следующий день курсанты оживленно обсуждали результаты первого похода. Авторитет горных лыж сразу возрос.

Люди быстро освоились с необычной обстановкой и с большим интересом изучали практику горовосхождений. Заметив это, инструкторы охотно рассказывали о знаменитых восхождениях и известных альпинистах, о суровой природе гор. В плохую погоду мы читали лекции по истории альпинизма и его теории, по тактике восхождения, рассказывали об опасностях, подстерегающих человека в горах, о спасательной службе.

Между собой мы часто вспоминали не только друзей альпинистов, но и многочисленную армию советских горовосходителей. Говорили о том, что хорошо было бы собрать их в одно соединение для обороны горных районов страны. Какая бы это была сила! Тогда мы не знали, что по предложению Всесоюзной секции альпинизма была учреждена воинская специальность «альпинист», что альпинистов отзывали из частей и направляли в Закавказье, что формировалась особая дивизия, целиком состоящая из спортсменов.

По вечерам в лагере звучали песни: то русские, то украинские, то грузинские, ведь среди участников сборов были люди многих национальностей. К нам на огонек заглядывали иногда аджарцы, жившие в разбросанных по склонам гор домиках. Ради этого они преодолевали нелегкий путь на ступающих лыжах — тхеламури. Наши гости с любопытством разглядывали горные лыжи, и многие с сомнением качали головой: они больше доверяли своим тхеламури. Обода этих ступающих лыж, сделанные из расщепленных веток дерева и изогнутые в виде неправильного овала, были переплетены тугими жгутами из веток лавровишни, а потому были очень удобны для движения по глубокому снегу. В густом лесу или кустарнике, а также при крутом подъеме тхеламури имели явные преимущества перед горными лыжами. Мы приобрели несколько пар тхеламури и научились пользоваться ими. В дальнейшем, когда военные действия развернулись на Главном Кавказском хребте, эти лыжи и подобные им снегоступы были в большом количестве изготовлены по указанию штаба фронта, ими снабжали части, сражавшиеся в высокогорных районах. Тхеламури оказались действительно значительно удобнее снегоступов, но делать их приходилось вручную, что требовало много времени. В комплект снаряжения наших специальных частей включались и ступающие, и горные лыжи. Горные части противника тоже использовали в зимний период точно такой комплект лыжного снаряжения. В этом мы имели возможность убедиться... Но и их снегоступы были хуже аджарских тхеламури.

Наконец настало время подвести итоги занятий на лыжах, и мы отправились в поход на Годерский перевал. Предстояло пройти 16 километров и подняться на высоту 2000 метров над уровнем моря. Снегу к тому времени выпало очень много, и передвигаться без лыж было просто  невозможно. Благодаря хорошей тренировке подъем на перевал оказался не слишком трудным. Непредвиденные осложнения были связаны лишь с туманом, вернее, с облаками, окутавшими перевал, в которые мы вошли, поднявшись выше. Из облаков крупными хлопьями валил снег, видимость стала плохой, неровности рельефа как бы сгладились, стало трудно выбирать дорогу. Местами на крутых склонах уже образовались лавинные пласты снега, но склоны имели небольшую длину, поэтому, лавины, которые могли сползти с них, серьезной опасности пока не представляли. Позже, при спуске, некоторые курсанты попали в небольшие лавины. Это явилось хорошим уроком, научило бойцов с осторожностью относиться к этому обычному в горах явлению, о котором раньше они знали только понаслышке.

Далее>>>