БОИ НА ПЕРЕВАЛАХ КАВКАЗА

Александр Михайлович Гусев, 
доктор наук, ЗМС СССР.

(по материалам книги А.М. Гусева «Эльбрус в огне», 1980)

 Прежде чем коротко рассказать о своей службе в штабе Закавказского фронта, хочу хотя бы в общих чертах познакомить читателей с обстановкой на других участках высокогорного фронта. Это позволит лучше понять и оценить значение и взаимосвязь боев в районе Клухорского перевала с обороной всего Главного Кавказского хребта, а также роль этих боев в общей битве за Кавказ.

Боевые действия на участке от Марухского перевала в сторону Туапсе до перевала Псеашха совпадали по срокам с боевыми действиями на Клухорском направлении и были сходны в общих чертах по характеру происходивших событий. Те перевалы, которые гитлеровцам удалось занять летом, были освобождены советскими войсками осенью или в самом начале зимы.

Не сумев прорваться в Закавказье в районе Новороссийска, противник трижды пытался осуществить этот прорыв через хребет в районе железной дороги, идущей в Туапсе. Третья попытка была предпринята в период c 25 сентября по 23 октября 1942 года. При этом гитлеровцы использовали части 1-й и 4-й горнопехотных дивизий, переброшенные сюда из районов Клухора и Эльбруса. Перейдя хребет и подойдя к ущелью реки Туапсинка, фашисты оказались в 30 километрах от Туапсе. Но были здесь остановлены, а затем и изгнаны за пределы хребта на север. Итак, эта последняя попытка гитлеровцев прорваться через Кавказский хребет к морю также закончилась неудачей.

Переброска частей 1-й и 4-й горнопехотных дивизий из районов Клухора, Маруха и с других перевалов этой части Кавказского хребта на туапсинское направление подтверждала и то, что егеря, остановленные нашими войсками на южных склонах этих перевалов, отказались от дальнейших попыток прорваться в районе Сухуми к морю.

Об этом свидетельствуют и мемуары уже известного читателям генерала Р. Конрада:

«...18 сентября я поставил задачу командиру 4-й горнопехотной дивизии генерал-лейтенанту Эгельзееру на оборону западного нагорья Кавказа. (Район Туапсе. — А. Г.)

Дивизия под командованием Ланца, скомплектованная из солдат и офицеров 1-й и 4-й горнопехотных дивизий, продвигалась несколькими походными колоннами и 19 сентября вышла в район Майкопа...

В течение последующих дней я проводил рекогносцировку местности на автомашине, с самолета и пешком. Здесь Западный Кавказ выглядел совсем иначе...»

Все действия гитлеровцев, направленные на прорыв через Кавказский хребет к морю, были единой операцией. Они развернулись на туапсинском и Клухорском направлениях. Но главной задачей все же являлся прорыв непосредственно на Туапсе.

Противник понимал, что без успеха под Туапсе продвижение его войск через Клухорский перевал по Военно-Сухумской дороге могло привести к гибели передовых частей, так как обеспечить их действия всем необходимым в условиях наступающей зимы было невозможно.

Опасность изоляции войск 49-го горнопехотного корпуса противника стала очевидной вскоре после перехода гитлеровцев через Клухор, когда они были остановлены у селения Генцвиш.

Именно в связи с этим Р. Конрад писал: «С некоторых пор Гитлер находился в своей ставке в Виннице.

В ходе ежедневных обсуждений обстановки он с удовлетворением отмечал успехи горнопехотного корпуса и приказал передать свое одобрение фельдмаршалу (Листу. — А. Г.). Но в тот день фюрера обуяло беспокойство. Это случилось на четвертый день после падения Клухорского перевала. 1-я горнопехотная дивизия вела бои в 15 километрах южнее Кавказского хребта в районе Гвандры с целью овладеть южным выходом из долины, а 4-я горнопехотная дивизия только еще подходила к перевалу...» (Перевал Марух - А. Г.)

Боевые действия в районе Эльбруса были тесно связаны с боевыми действиями на Клухорском направлении.

Заняв Армавир, Черкесск, Минеральные Воды, гитлеровцы, как уже отмечалось, двинулись на перевалы. От их войск, направлявшихся на Клухор, отделилось несколько подразделений. Они направились в верховье реки Кубань и дальше на перемычку, соединяющую массив Эльбруса с Главным Кавказским хребтом, то есть на перевал Хотю-тау. Через него гитлеровцы надеялись проникнуть в Баксанское ущелье в Кабардино-Балкарии. Требовалось это и для прикрытия левого фланга их войск, наступавших через Клухорский перевал.

После падения Нальчика по Баксанскому ущелью отходили советские части, направлявшиеся через перевалы Донгуз-Орун и Бечо в Сванетию, в Закавказье. Через эти же перевалы эвакуировались жители ущелья, Тырныаузский молибденовый комбинат, перегонялись огромные гурты совхозного скота.

Именно поэтому противника интересовал и сам массив Эльбруса, господствующий над верховьем Баксанского ущелья, а также над перевалами Донгуз-Орун, Бечо, Чипер-Азау и Хотю-тау. И хотя стратегического значения Эльбрус, конечно, не имел, однако противник, заняв его, все же получал определенное тактическое преимущество. Интересовала фашистское командование и вершина Эльбруса — высочайшей горы Кавказа. На вершину было запланировано восхождение. Цель этого восхождения заключалась, прежде всего, в том, чтобы поднять престиж гитлеровской армии в глазах союзников Германии и ободряюще воздействовать на свои войска, охваченные тревогой после начавшихся военных неудач.

Восхождение на вершину Эльбруса требовало определенных знаний и опыта. Поэтому впереди основных сил противника, двинувшихся после взятия города Микоян-Шахар (ныне Карачаевск) в направлении Эльбруса, шел специальный отряд, составленный из альпинистов 1-й и 4 и горнопехотных дивизий 49-го горнопехотного корпуса. Командовал этим сводным отрядом капитан Грот.

В то время в верховьях Баксанского ущелья находились небольшие подразделения нашей 63-ей кавалерийской дивизии. Основные силы ее располагались по другую сторону хребта, в Сванетии. Командовал соединением генерал-майор К.Р. Белошниченко. В его распоряжение Военный совет 46-й армии направил альпинисте» Л.П. Кельса и Ю.Н. Губанова.

Кавалеристы периодически поднимались на склоны Эльбруса — на туристские базы «Кругозор» и «Новый Кругозор», расположенные на высоте 3200 метров над уровнем моря. Старый путь представлял собой вьючную тропу. По новой дороге до «Нового Кругозора» и по промежуточной к «Приюту одиннадцати» — «Ледовой базе» мог подняться трактор. Все базы на Эльбрусе были законсервированы, а на «Приюте девяти» продолжала работать метеорологическая станция. Там было четыре сотрудника: два метеоролога и два радиста, у которых и останавливались иногда бойцы из состава 63-й дивизии. В горно-спортивной базе ЦДКА, расположенной на поляне Азау, где летом 1941 года начали проводить сборы по горной подготовке командиров Красной Армии, находились 20 средних командиров из Бакинского пехотного училища, прибывшие на сборы.

Некоторые из законсервированных альпинистских лагерей Приэльбрусья были открыты вновь, в них велась горная подготовка допризывников Кабардино-Балкарии. В лагере «Рот Фронт» у селения Тегенекли работали инструкторами А. И. Сидоренко, Г. В. Одноблюдов и другие альпинисты-профессионалы.

Перевалы Хотю-тау, Чипер-Азау в этом горном узле никем не охранялись, и поэтому гитлеровцы беспрепятственно вышли на них 15 августа 1942 года. Видимо, капитан Грот и его офицеры знали географию этого района.

В ночь на 17 августа отряд немецких военных альпинистов отправился с перевала Хотю-тау на склоны Эльбруса к «Приюту одиннадцати» и к метеорологической станции. Здесь в то время находились начальник станции А. Ковалев, его жена — метеоролог З. Ковалева и радист Я. Кучеренко. Второй радист станции В. Кухтин отправился по делам в Баксанское ущелье. Метеорологи продолжали вести наблюдения и ждали указаний из Пятигорска, так как обстановка становилась все более тревожной.

Рано утром 17 августа они увидели поднимавшихся со стороны «Старого Кругозора» нескольких наших бойцов. Это была группа разведки. Около 10 часов, когда зимовщики и разведчики расположились позавтракать на скалах у станции, они заметили, что с перевала Хотю-тау движется колонна вражеских солдат. Часть из них направилась к «Старому Кругозору», другая — к «Приюту одиннадцати». Когда егеря скрылись за ближайшим склоном, метеорологи и бойцы, учитывая неравенство сил, решили спуститься в Баксанское ущелье, захватив с собой наиболее ценное оборудование. Их союзниками оказались облака, прикрывшие склоны. Люди вошли в облака и двинулись вниз, в обход «Старого Кругозора», не замеченные егерями.

Вскоре егеря достигли «Приюта одиннадцати». А отсюда 21 августа группа немецких солдат под командованием капитана Грота поднялась на вершину Эльбруса. Этот факт преподносился во всех гитлеровских газетах и по Берлинскому радио как «покорение Кавказа и его народов». Военных альпинистов сделали в Германии национальными героями. Их показывали в выпусках кинохроники, их портреты печатали на страницах газет и журналов. Капитан Грот был награжден «Рыцарским крестом», каждый из его подчиненных — «Железным крестом».

1 сентября 1942 года газета 1-й немецкой танковой армии, сильно преувеличивая трудности этого, по сути дела, летнего восхождения, хвастливо сообщила, что отряд под командованием капитана Грота в бушующую снежную бурю водрузил на Эльбрусе военный флаг я вымпел дивизии «Эдельвейс». Много хвалебных статей в адрес участников восхождения было опубликовано на Западе и после войны.

Следует сказать, что материалы, посвященные выходу противника на южные склоны Эльбруса и восхождению на его вершину, опубликованные печатными органами многих стран в годы войны и после нее, были разноречивы, неточны, а порой просто походили на небылицы.

Когда на перевале Хотю-тау сосредоточилась значительная часть 101-го егерского полка с артиллерией и минометами, противник занял «Ледовую базу», «Кругозор», «Новый Кругозор» и перевалы Чипер-Азау, Чипер-Карачай и Басса. На самом «Приюте одиннадцати» собралось 120 егерей с минометами и горной артиллерией. На вновь запятых базах и перевалах располагались силы от взвода до одной - двух рот. Эти базы, кроме «Приюта одиннадцати», находились примерно на одной высоте, но были разделены глубокими ущельями. Перевал Чипер-Азау существенного значения для развивающихся военных действий не имел. Ущелье реки Ненскрыры за перевалом Чипер-Азау вело на ингурскую дорогу, соединяющую Верхнюю Сванетию с побережьем Черного моря. Но это лесистое ущелье не имело сквозных троп и было трудно проходимо даже для мелких групп.

Взятие перевала Чипер-Азау было важно по другой причине. Сразу за ним начинался путь на перевал Басса, расположенный на боковом хребте, разделяющем ущелье Ненскрыры и реки Накры. По ущелью Накры шла хорошая тропа с перевала Донгуз-Орун в Сванетию. Овладев же перевалом Басса, фашисты могли угрожать тылам советских войск, оборонявшим Донгуз-Орун, так как основные силы 63-й кавалерийской дивизии находились тогда далеко внизу по ущелью Накры. К счастью, противник, видимо, недооценил в то время значение этого перевала. Действия егерей были нерешительными и при наступлении со склонов Эльбруса в верховье Баксанского ущелья. Захвати они его и перевал Басса, сразу были бы закрыты выходы через перевалы Донгуз-Орун и Бечо.

Главной базой противника в этом районе стал перевал Хотю-тау. Немцы начали активно укреплять свои рубежи, ведя одновременно разведку по склонам восточных отрогов Эльбруса параллельно Баксанскому ущелью. Через эти отроги со стороны пятигорья можно было проникнуть в среднюю часть Баксанского ущелья, что существенно осложнило бы положение наших войск. Но серьезных попыток для этого противник, к счастью, так и не предпринял.

В сторону пятигорья направлялись для разведки специальные отряды войск НКВД, в составе которых находились альпинисты Л.С. Кропф, В.П. Никитин, К.В. Федоренко, В.Л. Ломако, X.Ч. Залиханов, А.И. Сидоренко.

Лишь укрепив перевалы и базы на Эльбрусе, гитлеровцы впервые попытались спуститься в Баксанское ущелье. Случилось это 18 августа 1942 года. Отряд егерей напал на селение Терскол, которое обороняли 20 командиров из Бакинского пехотного училища. Пятеро из них погибли в бою. Фашисты, потеряв 12 солдат, отошли на склоны Эльбруса.

Сейчас на месте боя над братской могилой командиров-бакинцев установлен обелиск.

Действия противника встревожили командира 214-го полка 63-й кавалерийской дивизии. В Терскол были присланы эскадрон кавалеристов и два взвода войск НКВД. А сам 214-й полк срочно приблизился к подступам на перевал Донгуз-Орун с юга. Эскадрон возглавлял старший лейтенант М. И. Максимов, общее командование частями в этом районе осуществлял майор П. И. Ромазов.

Именно в те дни в 63-ю кавалерийскую дивизию прибыли из штаба 46-й армии альпинисты младшие лейтенанты Леонид Павлович Кельс и Юрий Николаевич Губанов. Кельса командир дивизии направил в 214-й полк под перевал Донгуз-Орун, а Губанова — на перевал Бечо. Позднее Кельса перевели в Терскол.

Здесь, на месте, майор Ромазов с помощью Кельса, отлично знавшего местность, разработал план наступательных действий на склонах Эльбруса. В первую очередь было намечено выбить егерей с базы «Новый Кругозор», Опираясь на «Новый Кругозор», можно было наступать на «Ледовую базу» и далее на «Приют одиннадцати». После этого открывалась возможность для наступления на «Кругозор», а также на перевалы Хотю-тау и Чипер-Азау. Наступать предстояло по очень сложному рельефу снизу вверх, В связи с этим планировались и фланговые удары по тропам, и заходы в тыл противника на господствующие высоты. Самым трудным являлся участок наступления на «Приют одиннадцати». Подразделениям надо было двигаться по снежным полям, где негде было укрыться от вражеского огня. Задача осложнялась еще и тем, что наступать предстояло на высоте от 3300 до 4500 метров над уровнем моря.

Экипировав свой отряд альпинистским снаряжением, Кельс подготовил людей к походу. Пока разведчики дивизии под командованием лейтенанта И.Г. Григорьянца проводили разведку базы «Кругозор», отряд Леонида Кельса направился на перевал Басса. Дело в том, что 24 августа он получил от командира 214-го кавалерийского полка майора С. И. Степанова приказ выбить противника с этого перевала, откуда гитлеровцы обстреливали наши вьючные караваны, двигавшиеся по ущелью Накры из Сванетии к перевалу Донгуз-Орун, и могли выйти в тыл советских войск. Попытки выбить егерей с перевала Басса наступлением в лоб из ущелья Накры оказались неудачными.

Утром того же дня Кельс повел людей на перевал Басса по хребту от перевала Донгуз-Орун, чтобы оказаться выше егерей.

Вот что позднее рассказал Леонид об этих коротких по времени, но очень важных в тот период боевых действиях.

Вечером 24 августа, продвигаясь по хребту в сторону перевала Басса, отряд альпинистов подошел к снежной части хребта, ведущей непосредственно к перевалу. Еще перед ночевкой Кельс послал донесение в полк с просьбой начать в 11.00 демонстрацию наступления на перевал из ущелья Накры.

Гусев, Гусак, Сидоренко - после войны

Следующее утро было облачным, моросил холодный дождь. К 10 часам отряд подошел к скалам, господствующим над перевалом. Видимость была плохой. Часть людей пришлось оставить для прикрытия тыла, а остальные начали подъем.

Демонстрация наступления имела успех. Фашисты с перевала открыли огонь по наступающим кавалеристам, но удар отряда Кельса заставил их поспешно отступить в ущелье реки Ненскрыры. Два легких пулемета, автоматы и много боеприпасов стали трофеями альпинистов.

Часа через полтора-два на перевал поднялся командир кавалерийского полка майор Степанов. Он решил оставить здесь группу своих бойцов и заминировать подступы к перевалу со стороны противника. Кельс с отрядом перешел обратно в Баксанское ущелье, чтобы в дальнейшем начать действовать против егерей, засевших в «Новом Кругозоре».

Надо сказать, эта база находится в лощине между гребнем ущелья ледника Терскол и склонами Гара-баши. Путь от селения Терскол идет туда сначала по сосновому лесу, а затем по травянистым склонам. Выход в лощину через «Волчьи ворота» в крутых скалах узок и труден. Пройти здесь с боем крайне сложно. Кельс знал об этом и потому решил подняться со своим отрядом прямо по склону от селения Терскол на гребень, господствующий над «Новым Кругозором».

Они вышли 28 августа. Поднимались осторожно, подстраховывая веревками друг друга. Поздно вечером альпинисты, не замеченные противником, сосредоточились на гребне над базой.

На рассвете спешенный эскадрон старшего лейтенанта М. И. Максимова начал подниматься по дороге к «Новому Кругозору». В небо взлетела ракета. Это был сигнал для начала атаки отряду Кельса. Альпинисты ринулись сверху на домик «Нового Кругозора» и ворвались на территорию базы. Вскоре с егерями было покончено.

Кельс со своими альпинистами спустился в Терскол, а отряд Максимова остался на «Новом Кругозоре». Получив подкрепление, он 1 сентября попытался овладеть «Ледовой базой», расположенной на высоте 3800 метров над уровнем моря, но вынужден был отойти, убедившись, что гитлеровцы основательно укрепили эту базу и что в лоб ее не возьмешь.

2 сентября на помощь Максимову по указанию командира кавалерийского полка вновь поднялся отряд Кельса.

Надвигалась осень, и командование торопило с наступлением на «Ледовую базу». Штурм ее был назначен на 9 сентября. За два дня до этого отряд Кельса, усиленный группой разведчиков лейтенанта Григорьянца, вышел в тыл немцев по ущелью ледника Терскол. Отряд Максимова, которому предстояло наступать по дороге, был усилен двумя стрелковыми взводами 875-го полка 242-й горнострелковой дивизии, которая в это время пришла в Сванетию на смену 63-й кавалерийской дивизии.

Альпинисты Кельса и разведчики Григорьянца, переночевав у ледника Терскол, на следующий день осторожно двинулись вверх по морене. Вторая ночевка была уже в скалах над «Ледовой базой».

На рассвете отряд Максимова, предварительно обстреляв позиции противника из минометов, поднялся в атаку.

Я и по сей день не могу понять, как удалось остаться незамеченным отряду Кельса, который находился ниже «Приюта одиннадцати», захваченного егерями. Наших, вероятно, скрыли облака, которые периодически проплывали по склонам Эльбруса.

Бой разгорелся. Альпинисты и разведчики осторожно пошли на сближение с противником, не открывая огня. При этом отряд Кельса двигался выше, в обход, чтобы ударить с тыла по обороне гитлеровцев и не допустить их отхода к «Приюту одиннадцати». Старшему лейтенанту Максимову удалось под прикрытием камней сосредоточить значительную часть бойцов на близких подступах к «Ледовой базе». Он готовился к последнему броску.

Фашисты пошли в контратаку. Лучшего момента для удара с тыла трудно было ждать. В первые же минуты удалось уничтожить немецких пулеметчиков. Затем бойцы ворвались в траншеи и открыли огонь с тыла по наступающей цепи. Этим и был решен исход боя. Советские бойцы освободили «Ледовую базу». Отряд Леонида Кельса был отозван в расположение кавалерийского полка.

Следующим этапом являлось наступление на «Приют одиннадцати». Задача эта была, как уже говорилось, крайне трудной. К тому же ее осложняла начавшаяся непогода.

Взвесив все это, командование приказало попытаться зайти с фланга на эту базу, подняться выше ее со стороны ущелья реки Ирик и прислало для этого отряд майора И. А. Церетели.

В состав этого отряда вошли проводники-альпинисты А. Сидоренко, В. Кухтин и Н. Маринец. Старший лейтенант Максимов опять должен был вести своих бойцов на «Приют одиннадцати» прямо от «Ледовой базы».

Совместные действия двух этих отрядов намечалось начать 16 сентября, но этого не произошло: отряд, двигавшийся по ущелью Ирик, поднявшись до снежных склонов, был застигнут бураном и вернулся в Баксанское ущелье.

26 сентября лейтенант Григорьянц с группой разведчиков попытался с «Ледовой базы» приблизиться к «Приюту одиннадцати», чтобы уточнить расположение огневых точек. Но егеря рано обнаружили разведчиков. Тяжело раненный, лейтенант предпочел плену смерть... Во время перестрелки был ранен и старший лейтенант Максимов, отряд которого пытался помочь разведчикам...

А суровая осень в высокогорье вступила в свои права. Приближалась трудная эльбрусская зима. Активные действия с обеих сторон в этом районе прекратились.

База «Приют одиннадцати», перевалы Чипер-Азау и Хотю-тау так пока и оставались у противника. Время от времени фашисты повторяли попытки спуститься на поляну Азау и получали отпор. Для уничтожения же всех вражеских частей на Эльбрусе необходимых условий еще не было. Первым из них явилось бы окружение гитлеровцев. Для этого требовалось проникнуть со стороны Военно-Сухумской дороги через перевал Морды в верховье ущелья Уллу-кам.

Такова в общих чертах была обстановка на эльбрусском направлении, когда нас, альпинистов, отозвали в штаб Закавказского фронта.

...Штаб Закавказского фронта, куда я прибыл, вел большую работу по обеспечению боевых действий на высокогорных перевалах. Учитывая специфику этих участков и особые нужды наших горнострелковых частей и подразделений, при штабе была организована оперативная группа по обороне Главного Кавказского хребта. В составе ее имелось и альпинистское отделение, во главе которого поставили меня. Под моим началом служили старшие лейтенанты Е.А. Белецкий, Е.В. Смирнов и А.И. Гвалия, а также лейтенанты Л.П. Кельс, Н.А. Гусак и Б.Ф. Кудинов. Отделение разрабатывало наставления и памятки для действий войск в горах, инструкции по службе высокогорных гарнизонов, определяло рацион питания и т. д. Альпинисты отделения занимались и организацией производства специального снаряжения.

Например, при создании высокогорных гарнизонов возникли трудности с обеспечением жильем бойцов и командиров в зимнее время. Построить жилище из камней или снежную пещеру было очень непросто, да и не везде возможно. Мало того, длительное пребывание в таких жилищах снижало боеспособность бойцов. Познакомившись с этим вопросом, альпинист А. А. Малеинов предложил проект разборного домика для высокогорных гарнизонов. Производство таких домиков наладили в Тбилиси. Позднее они были установлены на перевалах Басса, Донгуз-Орун, Бечо, под перевалами Твибер, Цаннер. Часть домиков удалось направить и на Клухорское направление. Жизнь показала, что разборные домики полностью оправдали свое назначение.

Командиры альпинистского отделения нередко привлекались также в качестве консультантов при планировании боевых действий в высокогорных районах. Они выезжали инспектировать гарнизоны, участвовали в планировании и проведении разведок. Старший лейтенант Белецкий выезжал для инспектирования на Клухорское направление и принимал участие в переходе 1-го отдельного горнострелкового отряда через перевал Клухор в период общего наступления наших войск на Кавказе. Старший лейтенант Смирнов и лейтенант Гусак инспектировали горные войска на эльбрусском направлении. Я с лейтенантом Кельсом проводил разведку в тылу эльбрусской группировки противника.

Особенности боевых действий в горах потребовали специального обмундирования для личного состава отдельных горнострелковых отрядов. Так появилась специальная форма горных войск Закавказского фронта.

Если альпинистское отделение занималось в основном обеспечением боевой деятельности отрядов, то на группу инспекторов горнолыжной подготовки возлагалась организация и проведение специальной подготовки в горнострелковых соединениях фронта. Возглавил эту группу старший лейтенант К. Джавришвили.

В ведение отдела боевой подготовки штаба фронта входила и созданная позже школа альпинизма и горнолыжного дела. Первым начальником школы был капитан В. Андреев, его помощником стал воентехник 1 ранга И. Черепов. Обучением альпинизму руководил капитан Е. Абалаков, занятия по горнолыжному делу вел лейтенант П. Радионов. Все эти товарищи являлись мастерами и заслуженными мастерами спорта.

Подбор высококвалифицированных преподавателей, постоянная забота и внимание к школе со стороны отдела боевой подготовки фронта, и в частности его начальника полковника С. Шестакова, — все это способствовало успешной подготовке командиров для горных войск.

Зимняя разведка

Все попытки гитлеровцев прорваться к нефтяным районам Грозного терпели крах. Не удалось им пройти в Алхан-Чурскую долину Малгобека, не удалось прорваться и через Эльхотовские ворота. И все же, невзирая на потери, немецкое командование приняло решение захватить Орджоникидзе. Отсюда можно было наступать на Орджоникидзе и в Закавказье по Военно-Грузинской дороге. Но путь к Грозному пересекали реки и горные хребты, в то время как в районе Нальчика и далее на восток от него вплоть до города Орджоникидзе местность сравнительно ровная. Это направление и выбрал противник для нанесения очередного удара.

Наступление началось 25 октября 1942 года. Вначале оно имело успех. Захватив Нальчик, фашисты продолжали двигаться к Орджоникидзе.

В эти трудные дни на наиболее угрожаемое направление командование фронта перебросило часть сил, и в том числе 155-ю стрелковую бригаду, сражавшуюся ранее в районах Клухорского и Марухского перевалов. В оборонительных боях 392-я стрелковая дивизия 37-й армии была прижата к горам. Оказывая сопротивление, она отходила в направлении Баксанского ущелья.

По приказу командования 392-я должна была, пройдя через боевые порядки оборонявшей теперь Эльбрусский район 242-й горнострелковой дивизии, отойти в Закавказье через перевал Донгуз-Орун.

Ноябрь в горах — это уже зима, особенно на перевале, высота которого достигает 3798 метров над уровнем моря. Сильные морозы и бураны в это время — обычное явление. Перевал часто засыпает глубоким снегом. Даже внизу в лесистой части ущелья не остается признаков троп.

В этих-то нелегких условиях совершала отход 392-я дивизия, в составе которой находилось к тому же 450 тяжелораненых бойцов и командиров. Несмотря на все трудности (дивизии было поручено переправить через перевал 12 тонн молибдена с Тырныаузского комбината и 25 тысяч голов рогатого скота, принадлежавшего племенным совхозам), переход был совершен всего за 10 суток.

Чтобы благополучно донести раненых, бойцы протаптывали в глубоком снегу широкую тропу, укладывали над большими трещинами настилы с перилами, навешивали веревки на крутых подъемах. Причем все делалось под непрерывной угрозой лавин. В этих сложных условиях неоценимую помощь дивизии оказали находившиеся в ущелье альпинисты: Георгий Одноблюдов, Александр Сидоренко, Виктор Кухтин, Любовь Кропф, Алексей Малеинов. Они были и советчиками и проводниками, а в трудный момент и носильщиками.

В те дни через хребет уходили все, кто мог передвигаться. Ведь судьба Баксанского ущелья, по существу, была предрешена. И хотя было известно, что перевал Бечо труднее и круче перевала Донгуз-Орун, эвакуировать население решили именно через Бечо, так как этот путь в Сванетию был значительно короче, чем путь через Донгуз-Орун.

Нечеловечески трудным был этот переход. Альпинисты и воины 214-го полка 63-й кавалерийской дивизии переправили через перевал более полутора тысяч местных жителей, в числе которых было много женщин и детей. Люди шли по снежным мостам, через страшные пасти бездонных трещин, по ступеням, вырубленным во льду на крутых склонах. Стариков и старух вели под руки, больных и детей несли на руках, а самых маленьких — в рюкзаках. А со склонов Эльбруса и перевалов противник непрерывно обстреливал отходившие части и эвакуируемое население.

Положение в Баксанском ущелье серьезно тревожило наше командование. В сложившихся условиях верховье ущелья можно было обезопасить, лишь окружив вражеские войска, расположенные на массиве Эльбруса. Выполнить эту задачу зимой было нелегко. Но усилившуюся активность гитлеровцев можно было ослабить не только их окружением. Хорошие результаты могла дать и разведка боем в тылу врага. С этой целью по предложению альпинистского отделения штаба фронта и была организована разведка в районе перевала Морды, через который с Военно-Сухумской дороги по ущелью реки Секен шла тропа в тыл эльбрусской группировки противника.

Для осуществления разведки оперативная группа по обороне Главного Кавказского хребта, действовавшая при штабе фронта, направила меня и Кельса в 46-ю армию. Чтобы выбрать место перехода отряда через Кавказский хребет, я должен был участвовать в одной из авиаразведок.

Формирование разведывательного отряда поручалось штабу 394-й дивизии. Для оказания помощи в штаб направили Кельса.

Разведывательный отряд должен был выйти через ущелье реки Секен на перевал Морды, создать там гарнизон и определить силы противника в ущелье реки Морды и на дороге Хурзук — Хотю-тау, то есть в тылу немецких частей, находившихся на Эльбрусе.

Получив соответствующие документы, я направился из Сухуми в 23-й авиационный полк ВВС ВМФ. Кельс выехал к месту формирования отряда — в штаб 394-й дивизии.

Во время предстоящей авиаразведки мне нужно было также установить результаты бомбардировок нашей авиацией баз противника в районе Эльбруса. Сведения об этом поступали весьма разноречивые, так как летчикам трудно было ориентироваться в горах.

Вылететь на разведку сразу не удалось. Прифронтовой аэродром раскис от дождей, и с него не могли подниматься даже небольшие самолеты-разведчики Р-10.

Ожидая, пока подсохнет поле, я знакомился с людьми, с жизнью авиационной части. Лететь мне предстояло с летчиком Германом Кудряшовым вместо его штурмана-стрелка. Командир эскадрильи считал, что район разведки довольно близок и туда можно лететь без штурмана, а в горах я заменю его, так как смогу ориентироваться по знакомым вершинам и ущельям.

Самолет Р-10 был вооружен двумя пулеметами, управляемыми летчиком, турельным пулеметом в кабине штурмана, имел на борту несколько двадцатипятикилограммовых бомб. Мне предстояло изучить свои обязанности во время полета, освоиться в кабине и хотя бы теоретически знать правила пользования парашютом. Невольно вспомнил в связи с этим довоенные годы и наши споры с женой, которая еще студенткой не на шутку увлеклась парашютным спортом, совершила 15 прыжков и стала инструктором. Спорили же мы о достоинствах альпинизма и парашютного спорта. Жена побывала в горах, имела значок «Альпинист СССР» 1-й ступени. Я же был только альпинистом, а с парашютом не прыгал. При таком положении хочешь, не хочешь, а научись прыгать. Пришлось записаться в кружок, прошел теоретическую часть подготовки. Натерпевшись страху, прыгнул два раза с вышки. Поделился своими впечатлениями с женой. Она стала уверять, что прыжки с самолета в этом смысле проще и что она предпочитает их прыжкам с вышки.

Война прервала мои занятия парашютным спортом, и теперь, собираясь в воздушную разведку, я жалел об этом.

Все в полку с интересом относились к нашей разведке. А меня авиаторы много расспрашивали о боях на перевалах, советовались по ряду вопросов, связанных с полетами в горах. Они давали высокую оценку действиям защитников перевалов на Главном Кавказском хребте.

Время шло, вылет задерживался, а я волновался, поскольку Кельс с отрядом разведчиков, вероятно, уже достиг исходных рубежей, откуда должен был направиться к заслону 394-й стрелковой дивизии, который стоял в средней части ущелья реки Секен.

Но однажды в домике, где я жил вместе с членами экипажа нашего самолета, перед рассветом появился связной из штаба.

— Над нами и в горах ни облачка, — с порога прокричал он. — Можно лететь!

Командир звена еще раз проверил маршрут полета, дал задание, и мы поспешили к самолету.

Чтобы не потерять скорости разбега по непросохшей части летного поля, Кудряшов несколько преждевременно оторвал машину от земли. Самолет начал было заваливаться на левое крыло. Но тут отчаянно взревел мотор, машина выровнялась и начала набирать высоту. А земля под нами стала напоминать карту.

С одной стороны, заняв половину горизонта, сверкало на солнце море. Линию горизонта скрывала легкая дымка, такая же голубая, как море и небо. И они сливались в голубую бесконечность. С другой стороны четко обозначился причудливый контур горного хребта. Ледяные и фирновые грани его вершин отражали блики солнца.

По мере подъема самолета из-за хребта вставал ослепительно белый конус Эльбруса. Чем выше поднимался самолет, тем грандиознее становился снежный великан, доминировавший над всем хребтом, и мне казалось, сколько ни поднимайся, все равно не сравняешься с его вершиной.

На высоте около 4500 метров самолет лег курсом на Эльбрус, и дальнейший полет продолжался уже с медленным набором высоты.

Я не надевал кислородную маску, надеялся, что прошел достаточную акклиматизацию в горах. Но подъем на самолете происходил быстро, не так, как при восхождении, поэтому самочувствие стало ухудшаться. Заболела голова, появилась слабость, участилось дыхание, не хотелось делать ни одного лишнего движения, даже перевернуть планшет, лежавший на коленях.

По совету летчика, с которым мы переговаривались с помощью ларингофона, я надел маску и сразу ожил.

Парашют очень стеснял движения и мешал работать с картой. Еще на земле штурман рекомендовал отстегнуть его от лямок, отложить в сторону, а пристегнуться, когда понадобится. Но я из осторожности отстегнул его только от одной лямки и повесил сбоку, рядом с сиденьем.

К вершине подлетели на высоте 5800 метров. Это было мое новое «восхождение» на Эльбрус. Самолет, кружась, стал осторожно снижаться. От сильного мороза над Эльбрусом висела серебристая дымка. С восточной вершины длинным языком на юг сползало облако. По наблюдениям еще во время первой зимовки я знал, что такому явлению обычно сопутствуют сильные нисходящие потоки холодного воздуха. Так оно было и в этот раз.

На седловине под западной вершиной виднелся домик. Возле него, как нам показалось, пыталась укрыться в камнях группа егерей. Мы обстреляли седловину из пулеметов.

На Приюте 11. 1943г.

Герман и я тщательно изучали склоны и наносили на карту расположение частей противника. Хорошо был виден домик метеорологической станции и трехэтажное здание «Приюта одиннадцати». Там, в скалах, просматривались укрытия и огневые точки. И у зданий на склонах виднелись группы лыжников. На перевале Хотю-тау и на подступах к нему царило оживление: от блиндажа к блиндажу перебегали егеря, по тропам двигались караваны.

В Баксанском ущелье никакого движения заметить не удалось. Там дислоцировались наши части. Их расположение было видно гитлеровцам со склонов Эльбруса, и те систематически подвергали советских бойцов артиллерийскому обстрелу.

Делаем заход на Эльбрус со стороны Баксанского ущелья, от вершины Ушба, чтобы, оказаться от егерей против солнца. Предварительно даем сигнал нашим частям — выпускаем в сторону перевала условленную красную ракету.

Пошли к Эльбрусу, держа курс на «Приют одиннадцати». Высота 4800 метров — это как раз тот уровень, на котором расположен «Приют Пастухова». Громада Эльбруса стремительно надвигается на наш самолет. Летчику показалось, что мы слишком приблизились к снежным склонам.

— Отворачивать? Отворачивать?.. — спрашивал он в ларингофон.

Я, как умел, помогал ему ориентироваться.

При подходе к Эльбрусу нас стало бросать из стороны в сторону, будто рядом рвались зенитные снаряды. Потом самолет бросило вниз, и он стал стремительно падать. Одна, две, три, пять секунд. Я невольно потянулся к ручке, чтобы открыть крышку кабины и приготовиться к прыжку. Но куда прыгать? В трещины, на скалы, к егерям? Да и Кудряшов молчит — значит, рано...

Стремительно несся самолет к земле, пока не вырвался из объятий нисходящего потока холодного воздуха, в который мы попали, близко подлетев к вершине. «Приют одиннадцати» был совсем рядом. Внизу строчил зенитный пулемет и бегали среди скал люди. Летчик полоснул длинной очередью из пулеметов по егерям, скалам и зданию, а когда развернулся, я продолжал стрелять из второго пулемета, пока скалы и здание не закрыло хвостовое оперение нашей машины.

Чтобы скрыться от сильного огня, Кудряшов повел самолет к западному плечу Эльбруса. Проплыла, заснеженная стена вершины Кюкюртлю, и самолет нырнул в ущелье Уллу-кам. Здесь мы были уже недосягаемы с Эльбруса и с перевала Хотю-тау.

Произвели разведку вдоль ущельев Уллу-кам и Морды. Разогнали в их верховьях небольшую колонну егерей, затем перевалили через Главный хребет и, снижаясь, пошли к синеющему на западе морю.

Мы вернулись из первого разведывательного полета обогащенные важными данными о расположении сил противника. Полет произвел на меня очень сильное впечатление. Впервые я летал так низко над горами, хорошо знакомыми по наземным походам. Карта боевых действий района разведки, отлично знакомая мне, сейчас, после полета, как бы ожила. Я представил себе в полном объеме боевые действия, которые велись во всех ущельях и на всех перевалах. Хорошо понял те трудности, с которыми столкнулись в период боевых полетов над горами наши летчики — разведчики, штурмовики, бомбардировщики. Тогда-то я впервые подумал, что хорошо было бы прочитать авиаторам несколько лекций об особенностях ориентировки в горах с воздуха, о специфике природы гор, обо всем том, что полезно знать летчикам и штурманам, выполняющим боевые полеты в горах.

На земле нас ждала новость: полк получил приказ перебазироваться на более совершенный аэродром.

С нового аэродрома мы с Германом Кудряшовым совершили второй полет, во время которого уже в деталях рассмотрели места возможного перехода через хребет, а также уточнили данные для эффективной бомбардировки «Приюта одиннадцати» и гарнизона противника на перевале Хотю-тау.

Вторая разведка прошла также удачно. Вскоре после этого советские самолеты вновь, теперь уже более успешно, бомбили гарнизоны егерей на Эльбрусе и на перевале Хотю-тау.

На воздушную разведку ушло много времени, и мне надо было спешить к отряду. Я договорился, чтобы меня доставили на самолете как можно ближе к его расположению. Садиться предстояло, по существу, на нейтральной полосе. Твердой уверенности в том, что посадка окажется возможной, у летчика не было, поэтому мы с ним решили, что в случае необходимости я спрыгну с парашютом. И тут-то я опять пожалел, что до войны прыгал только с вышки.

Воздушная трасса вдоль Военно-Сухумской дороги была уже хорошо освоена, по ней успешно поддерживали регулярную связь между Сухуми и штабом 394-й стрелковой дивизии. Не долетая до аэродрома, мы свернули в ущелье Секена. Летчик здесь еще не бывал, но вел машину уверенно, так как в горах летал давно. Там, где расположился отряд, горы затянуло облаками, погода, начавшая портиться вскоре после вылета, здесь, в горах, ухудшалась прямо на глазах.

До расположения отряда оставалось километров пять, и пилот стал искать площадку для посадки. Облака прижимали машину к горам, пошел снег. В таких условиях посадка была опасна. Но и возвращаться было нельзя, стало быть, выбора не было...

Парашют открылся, как мне показалось, очень быстро. Наверное, я почти сразу дернул кольцо, что и советовал мне летчик, так как высота была небольшой. Летели мы над довольно крутым чистым склоном, рассчитывая, что ветром меня снесет на дно ущелья, где виднелись поляны. Но снижался я как-то очень быстро и не туда, куда наметил. Не успел опомниться, как упал среди деревьев на снег. Спину пронзила острая боль. Парашют висел надо мной на двух деревьях... Минут двадцать я лежал на снегу. Боль начала медленно ослабевать. Попробовал сесть. Получилось, но какая-то тяжесть давила на спину и плечи. Ноги работали, руки тоже, однако наклоняться было больно. Вырезал ножом палку и начал спускаться к тропе, которая хорошо просматривалась со склона у реки. Тропа была пробита лыжниками. Я знал, что здесь проходил отряд Кельса, — по тропе передовое охранение держало связь с тылами дивизии. Ходьба разогрела меня, неприятных ощущений в спине вроде бы не осталось. Хотелось надеяться, что все обойдется...

Вскоре я встретил группу бойцов, направлявшихся в тыл. Оказалось, они ждали меня. После того как я рассказал о случившемся, двое вызвались меня проводить...

Ожидая меня, Кельс учил бойцов ходить на горных лыжах. К большой моей радости, к нам уже прибыл лейтенант Г.И. Хатенов. Штаб дивизии прикомандировал к отряду на время разведки и капитана Н. С. Златина.

Отряд, состоящий из 120 человек, был хорошо вооружен и экипирован. 394-я дивизия ничего не пожалела для его снаряжения, и людей подобрали крепких — многие из них входили в свое время в отряд альпинистов. Бойцы были тепло одеты, обуты, имели достаточное количество спальных мешков, сухой спирт для приготовления горячей пищи. Выдали нам и два разборных домика, которые предстояло установить на подступах к перевалу. А пока отряд располагался вместе с находившимся здесь заслоном в одном из летних домиков, принадлежавших местным жителям. В нем было тесно, но тепло.

Отряду предстояло выступить через день. А пока надо было проверить лыжную подготовку бойцов. Утром я чувствовал себя скованно, но к середине дня немного размялся.

Бойцы отряда уже неплохо владели лыжами, однако далеко не все могли успешно выполнить быстрые спуски с крутыми поворотами. Этим и занялись на тренировке.

Наконец выступили в поход. План движения был таков: за светлую часть суток пройти лесистый отрезок ущелья, где нас не могут заметить фашисты. В случае если они находятся на перевале, мы должны были пройти верховье ущелья ночью, к рассвету установить в укрытом от наблюдения месте домики и изучать в течение первой половины дня обстановку, ничем не выдавая себя.

Во время воздушной разведки, пролетая над этим районом, я видел тропу, проложенную по ущелью Уллу-кам, и тропу, пробитую егерями к домику в начале ущелья, ведущего к перевалу Морды, и лыжню на перевале Гандарай. Но на перевале Морды никаких следов противника не обнаружили, однако не исключалось, что егеря периодически поднимались туда из домика в ущелье.

Впереди отряда налегке шагали бойцы головного дозора во главе с Кельсом. В одном из донесений Кельс докладывал, что пересек лыжный след примерно двухнедельной давности, идущий поперек ущелья. Значит, сюда с перевала спускались враги. Когда отряд подошел к боковому ущелью, на землю опустилась ясная морозная ночь. Здесь нас ждал Кельс. Ущелье вело к боковому хребту, перейдя который можно было добраться до перевала Чипер-Карачай. Из этого же ущелья открывался путь и на гребень Главного Кавказского хребта между перевалами Морды и Чипер-Карачай. Склон ущелья закрывал нас от противника. До начала подъема на перевал Морды отсюда оставалось два-три километра. Все это свидетельствовало о том, что место было удобно для организации подперевального лагеря.

К рассвету строительство лагеря было закончено. Установлены домики, вырыты в снегу пещеры, за камнями созданы укрытия для огневых точек. Весь день бойцы отряда поочередно отдыхали и вели наблюдение. Но ничто не нарушало тишину засыпанного снегом ущелья: на перевале никакого движения, в боковом ущелье ничего подозрительного. Однако разведка ущелья была необходима. Нам также надо было попытаться выйти на Главный хребет между упомянутыми перевалами, поскольку именно там была наименьшей вероятность встречи с противником.

В разведку с группой бойцов направились я и Златин. Кельс и Хатенов с основной частью отряда остались в лагере.

Мы прошли ущелье до самого конца, не обнаружив никаких следов егерей. Начали подъем на Главный хребет. Ночь застала нас на скалах недалеко от гребня. Здесь и решили заночевать, так как на гребне ветер взметал космы снега. Мороз достигал 30 градусов. Мы забрались в спальные мешки и зарылись в снег под скалами. А утром, взяв с собой несколько человек из группы, вышли на гребень. Отсюда мы увидели Эльбрус, перевал Хотю-тау, ущелья за перевалом Морды. Ущелья были безлюдны, будто все живое спряталось от лютого мороза. Результаты разведки были очень важны: если на перевале Морды окажутся немцы, то отсюда, хотя это и нелегко, можно пробраться в их тыл и затем перерезать дорогу по ущелью Уллу-кам. Мы начали спуск и через несколько часов вернулись в лагерь. Здесь было все спокойно.

На перевал Морды решили двинуться через день, то есть 1 января 1943 года. Кельс же с другой группой разведчиков, в которую входил и лейтенант К. Колобаев, должен был накануне вечером скрытно подойти к началу крутого подъема непосредственно на перевал, переночевать там, а на рассвете начать подъем по снежному кулуару. Однако мы понимали: если перевал занят противником, то вряд ли удастся пройти незаметно. В таком случае придется вести разведку боем.

Но и на следующий день егерей на перевале обнаружить не удалось. Кельс с несколькими бойцами ушел, а те, кто остался, тесно набились в теплые домики и пещеры, чтобы отметить наступление Нового, 1943 года и отдохнуть перед предстоящим походом.

Шел уже третий час ночи. Было очень тихо, и мы услышали голос часового. Потом отворилась дверь домика и появился боец, с головы до ног покрытый инеем. Это был связной от Кельса. У меня и сейчас сохранилось его донесение, написанное карандашом на обрывке бумаги. Леонид сообщал, что во время разведки обнаружил вверху на перевале группу вражеских лыжников. Утром он собирался начать подъем на перевал и просил прислать пулеметчиков с ручным пулеметом.

«Эх, Леонид, Леонид! — подумал я. — Храбрый и не в меру горячий человек! Ну, как же ты пойдешь завтра наверх? Коли ты видел егерей снизу, то они-то уж наверняка рассмотрели вас и завтра из-за скал перестреляют всех, как зайцев, при подъеме по кулуару».

Надо было спешить на помощь Кельсу. Связного я немедленно отправил обратно, чтобы он задержал выход разведки на перевал. Но уверенности в том, что связной успеет вовремя предупредить Кельса, у меня не было. А потому мы со Златиным отобрали восемь бойцов, взяли станковый пулемет, установленный на лыжах, и примерно через час вышли из лагеря. Хатенов же с остальными остался в лагере, чтобы обеспечить наш тыл.

Как мы ни спешили, рассвет застал нас в пути. Остановились, чтобы передохнуть и определить, где находится отряд Кельса. То, что мы увидели через одну - две минуты, я помню и теперь...

Вытянувшись по кулуару цепочкой, наши товарищи поднимались наверх, а выше, на перевале, на снежном склоне, уже показались немецкие лыжники. Ловко поворачивая, они скатились к скалам, сняли лыжи и залегли. Появилась еще одна группа, за ней — следующая. Егеря отлично владели лыжами. Расчертив склон узорами лыжных следов, они быстро спустились к скалам и приготовились к стрельбе. А бойцы Кельса продолжали подъем.

Очередь нашего пулемета и выстрел из ракетницы прозвучали почти одновременно с разрозненными выстрелами егерей с перевала. Упал первый из цепочки поднимающихся, затем еще двое, остальные ринулись было вниз, но быстро опомнились и бросились за скалы. Наш огонь не доставал до егерей. Надо было сблизиться, и мы, прихватив пулемет, побежали на лыжах к перевалу. Двигались до тех пор, пока не засвистели вокруг пули. А потом укрылись за камнями и стали бить по егерям. Стрельба с перевала усилилась. А к нам между тем стали подходить из лагеря бойцы во главе с Хатеновым.

Мы стреляли по гитлеровцам, мысленно похоронив Кельса. Но из-за скалы в кулуаре вдруг выскочил лыжник и с нарастающей скоростью помчался вниз. Такое было под силу только Леониду! Фашисты, прижатые нашим огнем, некоторое время молчали, а потом принялись стрелять по Кельсу из автоматов. Пули взметали вокруг него снежные фонтанчики. Леонид двигался правым боком к склону. Впереди — огромный обрыв, левый поворот неизбежен, иначе Леонид не сумеет затормозить на такой скорости и сорвется в пропасть. Я в ужасе затаил дыхание: левый поворот на лыжах всегда у Леонида получался плохо. Значит, либо очередь в спину, либо мой друг рухнет в пропасть...

Однако случилось иное. Повороту Леонида мог бы позавидовать опытный слаломист. На огромной скорости он развернулся у самого края обрыва. Только снежная пыль взметнулась за его спиной, то ли от лыж, то ли от новой автоматной очереди егерей. Теперь гитлеровцам попасть в Кельса стало намного труднее, да и мы усилили огонь по перевалу.

На склоне, куда мчался Кельс, лежал огромный обломок скалы. Сверху на нем был снег. Высота скальной стены, обращенной в нашу сторону, равнялась примерно пяти метрам, внизу под ней можно было укрыться от огня. Видимо, это правильно оценил Леонид. Он умышленно помчался к обломку скалы, наехал на него, кубарем полетел вниз в нашу сторону и по пояс погрузился в снег. Быстро выбравшись из снега, Леонид, не теряя времени, раскопал сорвавшийся с плеча автомат и, что-то прокричав наверх, стал стрелять по перевалу. Только тут мы заметили, что из кулуара по прямой к обломку скалы мчатся еще три лыжника, а остальные, прижимаясь к скалам кулуара, осторожно отходят по глубокому снегу. Это означало, что Кельс не растерялся. Наметив путь отхода, он в нужную минуту подал команду и тем спас большую часть своих людей.

Противник вел себя вызывающе. Часть егерей спустилась с перевала. Их зеленые куртки показались на скалах, под которыми укрылся Кельс с бойцами. Зная, где они находятся, фашисты начали бросать вниз гранаты. Но гранаты разрывались глубоко в снегу, не причиняя вреда. Кельс и его бойцы продолжали стрелять. Стоявший на скале егерь покачнулся и упал в нашу сторону. Трех срезал наш пулеметчик, а двое распластались в кулуаре, когда пытались приблизиться к убитым.

Перестрелка хотя я продолжалась, но становилась все менее интенсивной. Бой затихал. Мы уже могли перекликаться с Кельсом. И одобрили его решение не отходить до темноты, чтобы не понести потерь.

Когда стемнело, стали подходить измученные разведчики Кельса. Последним появился он сам. Леонид был бодр, еще не остыл после недавнего боя и потому немного больше, чем обычно, заикался...

Мы часто встречались с Леонидом после войны. В последние годы он основательно поседел, и я не раз думал, что первые серебряные нити появились у него именно тогда, у перевала Морды, хотя он был в ту пору совсем молодым. А вот теперь Кельса уже нет. Совсем недавно какой-то злой недуг сразил этого могучего человека...

Несколько бойцов послали ночью, чтобы они спустили вниз и захоронили погибших. Надо было также заминировать кулуар и лыжню, ведущую в наш лагерь...

Итак, часть задачи, стоявшей перед разведкой, мы выполнили. Установили, что на перевале есть фашисты, нашли путь, чтобы проникнуть к ним в тыл, создали тревожную обстановку в тылу Эльбрусского гарнизона. Ночью из лагеря послали донесение в штаб дивизии.

Ответ пришел неожиданный: нам приказали подготовиться к отходу в расположение штаба дивизии, но предупредили, чтобы мы ждали сигнала. Его должен был на следующий день подать самолет, который пройдет над нами, возвращаясь с разведки эльбрусского района. Одна красная ракета означала, что надо возвращаться, одна белая — ждать письменного указания.

Самолет дал красную ракету, и отряд начал готовиться в путь.

В расположении заслона мы узнали, что уже после выхода нашей разведки наблюдатели, находившиеся на перевале Басса, заметили, что противник начал частично отходить с Эльбруса и с перевала Хотю-тау. Эвакуация населения и отход 392-й стрелковой дивизии из Баксанского ущелья через перевалы Донгуз-Орун и Бечо закончились. Гитлеровцы продвигались по ущелью со стороны Нальчика. Оборонять верхний безлюдный теперь участок ущелья в этой ситуации больше не требовалось. 242-й горнострелковой дивизии было приказано отойти и создать, оборонительную линию на перевалах. В связи с этим дальнейшие действия нашего отряда теряли смысл.

Меня и Кельса отзывали в штаб фронта. Отряды Хатенова и Златина вернулись в 394-ю дивизию, которая готовилась к переброске на другой участок и снимала дальние гарнизоны. К перевалам выходили отдельные горнострелковые отряды. Чувствовалось, что на Кавказе готовится крупная операция, которая решит и судьбу перевалов.

Заоблачный фронт

Оставив Баксанское ущелье, 242-я горнострелковая дивизия заняла оборону на перевалах. Этот участок фронта был уникальным по своеобразию не только для периода Великой Отечественной войны, но и для всей истории войн в горах.

Линия фронта, если учитывать седловину Эльбруса, проходила здесь на высотах от 1800 до 5300 метров над уровнем моря, а перепады высот сложного рельефа (ущелья, хребты, ледники, снежные поля) достигали 3500 метров.

Левый фланг наших войск — перевал Басса — обороняла одна рота 242-й дивизии, имевшая на вооружении автоматы, карабины, винтовки, пулеметы, четыре ротных и батальонных миномета, а также два семидесятимиллиметровых орудия. Главным звеном обороны являлся перевал Донгуз-Орун. На его седловине оборонялась другая рота, имевшая такие же огневые средства, что и на перевале Басса. В ущелье Донгуз-Орун находилось боевое охранение в составе одного взвода с двумя пулеметами. Смена охранения производилась с перевала. На южных склонах в ущелье Накры располагался взвод тылового охранения с пулеметом. Опорным пунктом гарнизонов на перевалах была база «Ташкент», расположенная у развилки троп, ведущих на перевалы Донгуз-Орун и Басса. Путь от базы до перевала Басса занимал четыре часа, а до перевала Донгуз-Орун восемь часов. Здесь был резервный гарнизон, сменявший раз в пятнадцать дней гарнизоны на перевалах. Один из полков 242-й горнострелковой дивизии, оборонявший ущелье Накры, стоял в восьми километрах от этой базы в альпинистском лагере «Спартак».

От перевала Бечо шел кратчайший путь к штабу 242-й горнострелковой, в сванское селение Бечо. Силы и огневые средства на этом перевале, за исключением пушек, были такими же, как на перевале Донгуз-Орун. Северные подступы к перевалу минировались. Промежуточные тыловые подразделения гарнизона базировались в урочище Квиш. Путь от тыловой базы до перевала был значительно труднее, чем путь от перевала Донгуз-Орун до «Ташкента». Гарнизоны здесь сменялись примерно раз в десять дней, и все необходимое на этот срок доставляли на себе.

Перевалы Джантуган и Местийский — труднейшие в группе эльбрусских перевалов. Разными ущельями пути через них ведут в столицу Сванетии — Местию. По сути дела, сами перевалы здесь не охранялись. Линия обороны проходила южнее, в Сванетии. В ущелье Лекзыр, ведущем к Твиберу, находилось около двух взводов со стрелковым оружием, пулеметами, одной 70-миллиметровой пушкой и 122-миллиметровым минометом. Примерно такие же силы и огневые средства прикрывали перевал Местийский у слияния рек Тюибри и Чалаат.

Правым флангом дивизии являлся перевал Цаннер. На подступах к нему размещался небольшой гарнизон численностью около взвода. База снабжения этого гарнизона и гарнизона в ущелье Лекзыр находилась в селении Жабеш. Здесь были оборудованы огневые позиции горных орудий, пристрелянных по ущельям, идущим на перевалы Цаннер и Твибер. Однако за все время боев на Главном Кавказском хребте противник не сделал попыток пройти через эти перевалы. К юго-востоку от Цаннера Главный Кавказский хребет обороняла 351-я дивизия 46-й армии.

Зимой 1942 года фашисты, опасаясь нашего удара с этих перевалов, держали небольшие гарнизоны у начала ущелий Адыр-су и Адыл-су, ведущих с севера к Местийскому перевалу и перевалу Джантуган.

На большом протяжении противник хорошо укрепил ущелье Юсенги, ведущее к перевалу Бечо. Оно было перекрыто проволочными заграждениями, тропа во многих местах завалена и заминирована. Базой частей, охранявших это ущелье, являлась метеостанция у селения Тегенекли. Ущелье обороняло около двух рот. Было также подготовлено к обороне ущелье Донгуз-Орун, Передний край обороны проходил по верхней границе леса. Здесь гитлеровцы завалили тропу камнями и заминировали ее. На переднем крае были установлены мощные прожекторы, освещавшие ночью спуск с перевала. Базой этого гарнизона служил альпинистский лагерь «Учитель» в Баксанском ущелье.

Братья Хергиани 

Поляну Азау, находившуюся на пути к эльбрусским базам и перевалам Чипер-Азау, Хотю-тау, немцы пересекли проволочными заграждениями и густо заминировали. Для движения были оставлены только узкие проходы. Гарнизон противника численностью до роты размещался в лесу в землянках, построенных еще летом нашими частями. На «Кругозоре», «Новом Кругозоре», «Ледовой базе» до начала наступления и после ухода наших войск на перевалы находились вражеские гарнизоны численностью от одного до двух взводов. Система их обороны включала большое количество пулеметных точек. Во время нашего наступления на эти базы осенью 1942 года гарнизоны их увеличивались за счет резерва, находившегося на перевале Хотю-тау.

Большое значение придавал противник занятому им рубежу на «Приюте одиннадцати» и на «Приюте девяти». Этот рубеж господствовал над верховьем Баксанского ущелья и перевалами. Здесь была создана прочная и широко разветвленная система обороны. Она протянулась по скалам от нижнего края фирнового плато у начала ледника в направлении к «Приюту одиннадцати», затем от него по льду до «Приюта девяти» и далее по гряде скал, протянувшейся к восточному склону восточной вершины Эльбруса. Нижняя часть этой линии обороны прикрывала «Кругозор» от удара сверху и путь на перевал Хотю-тау с «Ледовой базы». На всем протяжении линии обороны были установлены многочисленные стрелково-пулеметные и минометные точки. На льду между «Приютом одиннадцати» и «Приютом девяти» находились позиции тяжелых минометов, а на скалах выше «Приюта девяти» и ниже «Приюта одиннадцати» стояли горные орудия, из которых гитлеровцы обстреливали Баксанское ущелье, начиная от поляны Азау до Тегенекли и далее до подступов к перевалам. На этом рубеже противник держал не менее двух рот.

Все перечисленные пункты на Эльбрусе были обеспечены надежной телефонной связью на столбиках, которые одновременно являлись и указателями направления движения в непогоду.

Немцы, как известно, поднимались на седловину и вершины. Возможно, что на седловине в хижине находился наблюдательный пункт. Позже во время подъема наш отряд обнаружил здесь захоронения и трупы, хотя на этом участке наши части с противником не соприкасались. Ясность в эту ситуацию внес протокол допроса пленных. Многие из них рассказали об обстреле седловины советскими самолетами.

Перевал Чипер-Азау занимал гарнизон егерей численностью до роты, вооруженный пулеметами и минометами. Их задача заключалась в том, чтобы не допустить наступления наших частей с перевала Басса. На перевале Чипер-Карачай стоял один взвод, фактически являвшийся заслоном. С этих двух перевалов противник патрулировал верховье реки Ненскрыры.

На перевалах Морды, Гандарай, Нахар тоже находились небольшие гарнизоны егерей. Их тыловые базы располагались в ущельях, идущих к этим перевалам с севера. Эти подразделения охраняли войска, находящиеся на массиве Эльбруса и на перевалах Хотю-тау и Чипер-Азау, от возможного окружения.

Основным узлом эльбрусской группы немецких войск являлся перевал Хотю-тау. Там было построено более 20 утепленных каменных жилых помещений, укрытий и складов. Кое-где располагались минометы и орудия. По-видимому, здесь находился и штаб. Общая численность стрелковых подразделений, а также минометных и артиллерийских расчетов свидетельствовала о том, что в этом районе действовал горнострелковый полк.

Такова была обстановка на эльбрусском направлении к началу 1943 года.

Хижина на седловине Эльбруса

* * *

В штабе фронта, куда я вернулся после разведки, шла напряженная работа. Настроение у всех было приподнятое: готовилось крупное наступление. Стрелковые соединения отводились из ущелий и с перевалов: они были нужны на других участках Кавказского фронта. А на рубежи этих стрелковых соединений выдвигались отдельные горнострелковые отряды, которые появились на хребте в районе перевалов Санчаро, Наур, Марух, Клухор, а также в районе Эльбруса и перевала Мамисон.

По указанию штаба фронта продолжалось строительство разборных домиков для высокогорных гарнизонов. Действовала школа военного альпинизма и горнолыжного дела, готовившая кадры для наступавшей Красной Армии, шло обучение горных войск Закавказского фронта. Поэтому у альпинистов, находившихся в Закавказье, было много дел.

После того как отряды заняли на большинстве участков высокогорные рубежи, их задачей стала разведка неприятеля и подготовка к повсеместному переходу через Кавказский хребет на Северный Кавказ.

На Клухорском направлении держал оборону 1-й отдельный горнострелковый отряд, находившийся за тесниной на подступах к Клухору. Отряд оттеснил гитлеровцев к самому перевалу и был готов к наступлению. Кроме того, подразделения этого отряда надежно прикрывали ущелья Секен, Гвандра и спуск с перевала Нахар.

На эльбрусском направлении систематическую разведку в Баксанском ущелье вели два отдельных горнострелковых отряда и другие оставшиеся здесь подразделения, в том числе отряд войск НКВД.

Горнострелковые отряды нередко проводили и глубокие рейды в тыл противника, чтобы выяснить расположение его в Баксанском ущелье и в районе Тырныаузского молибденового комбината. В конце декабря такая разведка была осуществлена отрядом лейтенанта Ф. А. Лебедева и инструктора альпинизма В. Кухтина. Местийский перевал участникам рейда пришлось переходить в очень неблагоприятных условиях. Две ночи они вынуждены были провести из-за бурана в снежных пещерах на большой высоте. В ущелье Адыр-су разведчики обнаружили, что стоявший здесь вражеский заслон отошел, оставив на базе часть имущества, награбленного в советских альпинистских лагерях. Видимо, противник, готовясь к общему отступлению из ущелий, начал снимать дальние гарнизоны. Бойцам удалось также разведать дислокацию егерей в ущелье Баксана ниже селения Верхний Баксан.

Зимой группы наших разведчиков не раз проходили и через перевал Твибер в Чегемское ущелье. Тогда-то и было установлено, что верховье его было оставлено противником примерно в середине декабря 1942 года...

Когда в конце 1942 года, после окружения фашистских армий под Сталинградом, наши войска овладели Верхне-Курмоярской и Котельниково, создалась реальная угроза окружения вражеских частей на Кавказе. В это время по приказу Ставки Верховного Главнокомандования войска Закавказского фронта силами Северной группы войск должны были начать наступление от Орджоникидзе на Ставрополь, а силами Черноморской группы отрезать отход гитлеровцев на Ростов.

В конце декабря 1942 года началось наше наступление в долинах рек Терек и Ардон. Продвигаясь в предгорьях вдоль Главного Кавказского хребта, советские войска 3 января 1943 года освободили Моздок, а 4 января - Нальчик. Под ударами Красной Армии фашистские войска начали поспешно отходить из ущелий, вливаясь в общий поток отступавших на Северном Кавказе вражеских соединений. В их преследовании приняли участие и отдельные горнострелковые отряды.

Над Эльбрусом флаг Родины!

Со второй половины января и до февраля 1943 года я находился в Тбилиси в госпитале по поводу травмы, полученной во время неудачного приземления с парашютом. Позже оказалось, что у меня компрессионный перелом позвоночника. К счастью, без смещения. Но я стал чуть ниже ростом.

Однажды после полудня, лежа на больничной койке, я услышал в коридоре оживленные голоса. В палату, бережно поддерживая под руки молодую девушку — дежурного врача, вошли Кельс, Смирнов и Кудинов. Она пыталась убедить посетителей, что время сейчас не приемное, но поддалась обаянию бравых военных в альпинистской форме.

Друзья возбужденно рассказали мне, что получен приказ штаба фронта. И они принесли этот документ с собой. Группе альпинистов — участникам обороны Главного Кавказского хребта — поручено снять фашистские вымпелы с вершин Эльбруса и установить на них государственные флаги Советского Союза.

Мы, альпинисты, мечтали об этом еще с августа прошлого года, когда гитлеровцам удалось подняться на вершины Эльбруса. Наконец наша мечта сбывалась.

Приведу полностью этот памятный для нас документ. 

ШТАБ ОПЕРГРУППЫ ЗАКФРОНТА

ПО ОБОРОНЕ ГЛАВНОГО КАВКАЗСКОГО ХРЕБТА

4 февраля 1943 г.                        № 210/ог                        г. Тбилиси

Начальнику Альпинистского отделения

военинженеру 3 ранга ГУСЕВУ А. М.

ПРЕДПИСАНИЕ

С группой командиров опергруппы в составе: полит­рука БЕЛЕЦКОГО, лейтенантов ГУСАКА, КЕЛЬС, старшего лейтенанта ЛУБЕНЕЦ, военслужащего. СМИР­НОВА на машине ГАЗ-МКА-7-07-44 (шофер МАРЧЕН­КО) выехать по маршруту Тбилиси – Орджоникидзе – Нальчик - Терскол для выполнения специального задания в районе Эльбруса по обследованию баз укреплений про­тивника, снятию фашистских вымпелов с вершин и уста­новления государственных флагов СССР.

Местным и партийным организациям просьба оказы­вать содействие начальнику группы, военинженеру 3 ранга ГУСЕВУ, необходимое для выполнения указан­ных задач.

Зам.  командующего войсками Закфронта

генерал-майор И.А. Петров

 Политическое управление Закавказского фронта придавало большое значение выполнению нашего задания. К группе были прикомандированы представитель политуправления старший лейтенант В. Д. Лубенец и фронтовой кинооператор инженер-капитан Н. А. Петросов.

На другой день я выписался из госпиталя, и вскоре мы уже ехали на машине по Военно-Грузинской дороге к Крестовому перевалу, с тем, чтобы следовать далее через Орджоникидзе и Нальчик в Баксанское ущелье. Не было с нами только Николая Гусака. Он находился в это время в Сванетии и формировал там из состава альпинистов 242-й горнострелковой дивизии вторую группу отряда, которая должна была, перейдя через хребет, присоединиться к нам в Баксанском ущелье или на «Приюте одиннадцати».

Военно-Грузинская дорога, идущая через Крестовый перевал, сложна для проезда в зимних условиях, но воинские подразделения и местные жители поддерживали ее в хорошем состоянии. Противолавинные туннели охранялись, а в лавиноопасных районах дежурили специальные подразделения. Дорога была отлично укреплена: на каждом повороте в скалах виднелись амбразуры огневых точек. Военно-Грузинская дорога в то время имела большое значение. И не только потому, что по ней поступали грузы, обеспечивавшие боевые действия наших войск на Северном Кавказе. В случае прорыва противника в районе Орджоникидзе она могла превратиться в арену боев.

На Северном Кавказе дороги были разрушены. Разрушена и дорога от Нальчика к Эльбрусу по Баксанскому ущелью, мосты взорваны. Их только начали восстанавливать. Поэтому продвигались мы медленно.

Восхождение на Эльбрус, которое предстояло совершить в зимних условиях, являлось делом не простым, особенно в период войны.

Что такое Эльбрус зимой? Это километры отполированных ветром, порой очень крутых ледяных склонов, преодолеть которые можно только на острых стальных «кошках», в совершенстве владея альпинистской ледовой техникой движения. Это метели и облака, надолго окутывающие плотным покровом вершину, сводящие к нулю видимость, а значит, исключающие необходимую в условиях сложного рельефа визуальную ориентировку. Это ветер ураганной силы и мороз, превышающий 50 градусов. Эльбрус зимой — это маленькая Антарктида, а в ветровом режиме он порой не уступает этому материку. Мне довелось зимовать на Эльбрусе, а позднее и на ледяном куполе Антарктиды. После возвращения с шестого континента нашей планеты я проникся еще большим почтением к нашему седому великану.

Поднимаясь на вершину Эльбруса, человек кроме всего проходит через все климатические зоны от обычной до полярной, преодолевает горную болезнь, которая порой валит с ног абсолютно здоровых людей.

По технике восхождения летом Эльбрус расценивается как вершина второй категории трудности. Зимой трудность восхождений на вершины возрастает по этой шкале на единицу. И это при наличии хорошей, а главное — ясной погоды. В плохую погоду зимой на Эльбрус альпинисты вообще не ходят. Ну а уж если пойдут, то такой поход может оказаться неповторимым по сложности.

После нашего с Виктором Корзуном первого зимнего восхождения на Эльбрус в феврале 1934 года, то есть примерно за десять лет до описываемых событий, такие походы повторили всего пять групп. Те, кому благоприятствовала погода, возвращались благополучно с победой. Однажды довольно многочисленная группа армейских альпинистов была застигнута на Эльбрусе непогодой, и один участник похода погиб. Позднее я повторил зимнее восхождение и повел на Эльбрус группу студентов Московского гидрометеорологического института и комсомольцев Бауманского района Москвы. Во время восхождения начался буран, но мы все же поднялись на вершину. Правда, при этом пострадал комиссар нашей группы Борис Бродкин. Доставая из рюкзака бюст В.И. Ленина, предназначенный для установки на вершине, Борис на какой-то миг снял рукавицу. Этого оказалось достаточным, чтобы кисть руки стала бело-мраморной. В Нальчике ему ампутировали обмороженные фаланги пальцев правой руки. К счастью, это не помешало Бродкину стать штурманом полярной авиации. Он много летал в Арктике, зимовал и летал в Антарктиде флаг-штурманом авиаотряда третьей советской экспедиции в Антарктику. Когда мне довелось второй раз побывать в Антарктике в летний период в четвертой экспедиции, я опять встретился с Борисом. На Родину мы с ним возвращались в одной каюте...

В Баксанском ущелье регулярных вражеских войск уже не было. В боковых ущельях бродили отставшие при отступлении мелкие подразделения и группы егерей. Они, видимо, не потеряли надежды прорваться к своим и действовали довольно активно. Объединяясь, егеря нападали на подразделения наших войск и терроризировали местных жителей, добывая себе пропитание.

Не исключалась и для нас встреча с егерями. Поэтому отряд был основательно вооружен. И все же, когда мы были уже на «Приюте одиннадцати», по радио из Нальчика нам порекомендовали не спешить со спуском в ущелье до подхода туда войск НКВД. Видимо, ожидалась активизация егерей, превратившихся, по существу, в бандитов.

Многие тропы, идущие из верховий Баксанского ущелья к базам на склонах Эльбруса, сами базы, полуразрушенные землянки, укрытия и укрепления были заминированы. Поэтому двигаться приходилось осторожно, в обход, по скалам, по лавинным склонам, по сложной эльбрусской целине, что весьма затрудняло восхождение.

В селении Тегенекли, находящемся в верховье Баксанского ущелья, нас встретил местный житель балкарец Хуссейн — сын старейшего жителя ущелья Чокки Аслановича Залиханова.

Мы остановили машину у моста через реку Баксан. Селение, расположившееся на другом берегу, казалось безлюдным. Шофера и одного альпиниста из группы оставили с ручным пулеметом у машины. Остальные, подготовив автоматы к бою, зашагали через мост к селению. Тут-то мы и увидели Хуссейна, вышедшего из своего дома на костылях. Оказалось, что он участвовал в стычке с отступавшими егерями и был ранен в обе ноги.

Увидев нас, жители селения стали выходить из своих домов.

Хуссейн описал нам обстановку в ущелье, рекомендовал быть осторожными и быстрее соединиться со своими. Он узнал от балкарцев, живущих выше по ущелью, что две группы наших альпинистов перешли через перевалы и начали подъем к «Приюту одиннадцати».

С семьей Залихановых я познакомился еще в 1932 году, когда впервые приехал в Баксанское ущелье как турист. Знакомство это переросло в большую дружбу.

Советская власть позаботилась о долгожителе Чокке. Ему был построен в ауле новый дом, а дети Залиханова получили прекрасное образование. Хуссейн стал мастером спорта, заслуженным тренером СССР по альпинизму, заслуженным работником культуры РСФСР. Второй сын — Михаил защитил докторскую диссертацию и ныне является директором Высокогорного геофизического института Комитета гидрометеорологии при Совете Министров СССР.

...По поляне Азау, расположенной у самого подножия Эльбруса, мы шли на базу «Кругозор» особенно осторожно. Здесь можно было попасть и на наши минные поля, и на мины, установленные противником. Здание туристской базы было разрушено, а потому ночевали в каменных убежищах, построенных егерями.

Альпинистов, пришедших из Сванетии, мы догнали на «Приюте одиннадцати». Они двигались двумя группами: одна под руководством Н.А. Гусака через перевал Бечо, другая, возглавляемая А.И. Грязновым, через перевал Донгуз-Орун. В группе Грязнова находилась единственная девушка – отважная разведчица  - альпинистка Люба Коротаева.

Здесь, на «Приюте одиннадцати», все группы объединились в отряд. Нас было двадцать человек: политрук Е. А. Белецкий, инженер-капитан Н. А. Петросов, старшие лейтенанты В.Д. Лубенец и Б.В. Грачев, лейтенанты Н.А. Гусак, Н. П. Персиянинов, Л.Г. Коротаева, Е. В. Смирнов, Л. П. Кельс, Г.К. Сулаквелидзе, Н.П. Маринец, А.В. Багров и А.И. Грязнов, младшие лейтенанты А.И. Сидоренко, Г.В. Одноблюдов и А.А. Немчинов, рядовые В. П. Кухтин, братья Габриэль и Бекну Хергиани и я.

В составе нашей группы находились такие опытные альпинисты, как Е.А. Белецкий (ЗМС – прим. ред.), Н.А. Гусак, А. И. Сидоренко (ЗМС – прим. ред.), Габриэль и Бекну Хергиани, за плечами которых насчитывались многие годы занятий этим видом спорта и десятки, а у некоторых до сотни покоренных на Кавказе, Памире, Тянь-Шане вершин. Н.А. Гусак до этого имел 12 восхождений только на Эльбрус. Я поднимался на эту вершину уже 10 раз.

Здание «Приюта одиннадцати» было повреждено бомбами, фасад его весь изрешечен пулями, исковеркан осколками, крыша с дизельной станции снесена взрывом. Все это — следы ударов с воздуха. Метеорологическую станцию на «Приюте одиннадцати», где мне довелось зимовать еще в 1933-1934 годах, фашисты разрушили. Когда я и Н.А. Гусак, который тоже зимовал здесь после меня, подошли к развалинам станции, печаль охватила наши сердца. Фашистские варвары разрушили высочайшую в мире метеорологическую станцию – научное учреждение, не имевшее никакого военного значения. Вспомнились мне далекие дни, когда мы с Виктором Корзуном пришли сюда на первую зимовку. Осенние бураны сорвали входную дверь, и в здании было полно снега. Ночевали в единственной комнате, наполовину засыпанной снегом. Проникли в нее через окно. На кровати вместо перины лежал снежный покров. Только принесенные теплые спальные мешки позволили переночевать благополучно. В последующие дни мы выгребли из здания снег, начали метеорологические наблюдения и одновременно любовно достраивали и оборудовали станцию. Как все это было давно, как трудно и как интересно! Метеорологическая станция на такой высоте круглогодично работала тогда впервые.

На «Кругозоре» и здесь, в скалах, валялись боеприпасы и исковерканное оружие. Повсюду видны были многочисленные полуразрушенные укрепления и огневые точки. Продуктовые склады оказались взорванными или были залиты керосином.

Со склонов Эльбруса вновь открылась перед нами грандиозная панорама Главного Кавказского хребта с его вершинами и перевалами. Здесь в походах и восхождениях прошла юность большинства из нас. Здесь завязалась наша дружба, затем окрепшая в боях.

На миг все показалось нам далеким, прежним. Собрались в хижине и только тут, присмотревшись друг к другу, заметили, как все мы изменились, пройдя тяжелые испытания войны...

Именно тогда впервые я услышал военную песню альпинистов. История ее такова. Альпинисты Грязнов и Коротаева с группой разведки поднялись на гребень вершины Донгуз-Орун над Баксанским ущельем. Там они решили оставить как памятку для «грядущих дней» гранату с запиской вместо детонатора. И осуществили задуманное.

После удачного выполнения задачи разведчики отдыхали в ущелье, вспоминая тяжелый зимний поход. Грязнов произнес первую стихотворную строчку, кто-то добавил вторую. Так и сложилась песня, ставшая очень популярной среди военных альпинистов. 

Где снега тропинки заметают,
Где лавины грозные гремят,
Эту песнь сложил и распевает
Альпинистов боевой отряд.
Нам в боях роднее стали горы,
Не страшны бураны и пурга.
Дан приказ — недолги были сборы
На разведку в логово врага.
Помнишь, товарищ, белые снега,
Стройный лес Баксана, блиндажи врага,
Помнишь гранату и записку в ней
На скалистом гребне для грядущих дней.
На костре в дыму трещали ветки,
В котелке дымился крепкий чай.
Ты пришел усталый из разведки,
Много пил и столько же молчал.
Синими, замерзшими руками
Протирал вспотевший автомат
И вздыхал глубоко временами,
Голову откинувши назад.
Помнишь, товарищ, вой ночной пурги,
Помнишь, как бежали в панике враги,
Как загрохотал твой грозный автомат,
Помнишь, как вернулись мы домой в отряд?
Час придет, решительно и смело
В бой пойдет народ последний раз,
И мы скажем, что в снегах недаром
Мы стояли насмерть за Кавказ.
Время былое пролетит, как дым,
В памяти развеет прошлого следы,
Но не забыть нам этих ярких дней,
Вечно сохраним их в памяти своей.

Еще две песни. ПОМНИШЬ, ТОВАРИЩ и Барбарисовый куст

 ...Трехэтажное здание гостиницы «Приюта одиннадцати», обитое оцинкованным железом, своими обтекаемыми формами напоминало гондолу огромного дирижабля. Это здание было построено взамен старой деревянной хибары и открыто в 1939 году. Много изобретательности и труда вложили архитекторы и строители в создание такого «отеля над облаками». К слову сказать, главным инициатором строительства и архитектором являлся известный советский альпинист Н. М. Попов.

Фашисты запакостили все помещения до предела. Но нам удалось разместиться в нескольких уцелевших комнатах. И это было весьма кстати — надвигалась непогода.

Ветер бушевал почти неделю. Кончились продукты. И не только те, что мы принесли с собой, но и те, что случайно уцелели после взрыва склада отступившими егерями. Положение становилось критическим: подъем на Эльбрус в такую непогоду был крайне рискованным, а задание надо было выполнить во что бы то ни стало.

Для штурма вершин я разделил отряд на две группы. Первую в составе шести человек 13 февраля в 2 часа 30 минут повели на западную вершину Н. Гусак и замполит Е. Белецкий. Наши товарищи скоро исчезли в сером хаосе бурана.

В нормальную погоду группа сильных альпинистов может дойти от «Приюта» до вершины за 8—10 часов. Прошло более 15 часов, а ушедшие все еще не возвращались. Мысленно мы представляли себе, как они пробиваются сквозь облака и метель, как валит их с ног ураганный ветер. Каждые 15 минут дежурившие посменно вне дома товарищи подавали сигналы сиреной, стреляли из автоматов, пускали ракеты. Но разве «перекричишь» разгулявшийся буран? Разве заметят наши друзья сигнальную ракету в плотном слое облаков, окутавших весь массив Эльбруса?

«Надо идти на помощь!» — решили мы.

Формируем спасательный отряд, быстро собираемся в путь. Но куда направиться? Где лучше искать ушедших? Неожиданно мы услышали крик дежурившего в укрытии под скалой альпиниста. Выбежали из дома. Из серой мглы один за другим появились Н. Гусак, Е. Белецкий, Габриэль и Бекну Хергиани, Е. Смирнов, А. Сидоренко. Они еле шли, шатаясь от усталости. Мы подхватили ребят и чуть ли не на руках внесли в здание. Здесь они швырнули на пол обрывки фашистских военных флагов. В доме, заглушая шум бурана, долго гремело наше дружное «ура!»...

Восхождение оказалось очень трудным. Видимость почти все время была менее 10 метров. Альпинисты ориентировались лишь по направлению юго-западного ветра, который очень устойчив здесь в это время года. Если идешь на вершину правильно, он должен обдувать левую щеку. Такой ориентир в непогоду, пожалуй, надежнее компаса.

Минуя опасные районы, группа альпинистов довольно точно вышла к седловине. Помогло и знание до мельчайших подробностей рельефа склонов. Здесь ветер был особенно жесток. Западная вершина немного прикрыла группу от ветра. Но при выходе на вершинную площадку поток воздуха набросился на людей с новой силой. Им долго не удавалось обнаружить металлический триангуляционный пункт, установленный на высшей точке площадки. Но вышедшие вперед А. Сидоренко и братья Хергиани разыскали его.

Ветер бешено трепал на вершине привязанный к ферме триангуляционного знака растерзанный фашистский флаг. Наши альпинисты сорвали его и установили красный флаг. Затем они оставили в камнях записку о своем восхождении и направились вниз.

Половина дела была сделана. Теперь предстояло сделать то же самое на восточной вершине.

Буран и метель продолжались еще трое суток. А когда стало проясняться, то усилился мороз; на уровне «Приюта» он достигал почти 40 градусов. Дул порывистый ветер силой 25—30 метров в секунду. В воздухе над склонами неслись ледяные кристаллы, которые иглами кололи лицо. А нам надо было подняться над «Приютом» еще на 1400 метров. На вершине же, как мы понимали, мороз мог превышать 50 градусов. Такая обстановка заставляла серьезно позаботиться об одежде. Тулупы были тяжеловаты для восхождения, но зато надежно защищали и от холода и от ветра. Маски на шерстяных шлемах, надетых под армейские шапки-ушанки, должны были предохранить от обморожения лица. На ногах у всех были валенки. Кстати, в валенках мы поднимались на вершину Эльбруса и с Корзуном во время нашего первого восхождения. Так я и позже обувался, направляясь зимой на вершину Эльбруса, так заставлял обуваться и всех своих попутчиков. Надо сказать, что валенками пользовались по нашему примеру почти все, кто намеревался совершить зимнее восхождение на Эльбрус, и это спасало людей от обморожения ног.

17 февраля я повел 14 человек на восточную вершину Эльбруса. Замполитом у меня был Вячеслав Диомидович Лубенец. В рюкзаке у него хранился флаг, который предстояло установить на вершине.

Вышли мы ночью. Закрыв большую часть звездного неба, над нами нависла громада Эльбруса. Путь держали на Полярную звезду — она стоит почти над самой вершиной. Ветер мел ледяную поземку. Временами слышались громкие удары, похожие на глухие пушечные выстрелы: это лопалась от сильного мороза ледяная броня горы.

Наступал рассвет. Сначала вершина стала как бы прозрачной, будто ее осветил внутренний свет. Затем заалела, потом превратилась в оранжевую. А когда совсем рассвело, Эльбрус заблестел зеркально отполированными ледяными склонами. Даже острые «кошки» порой скользили по нему, как по стеклу. На крутых местах шли серпантином: то левым, то правым боком к вершине. Долго двигаться одним «галсом» было невозможно: «кошки» на неподшитых валенках начинали сползать набок. Идти становилось все опасней, а останавливаться нельзя — мороз усилился, замерзнешь.

Но, как бы там ни было, мы уже прошли скалы «Приюта Пастухова» (4800 метров). Многих стало клонить ко сну — это проявлялись признаки горной болезни. Однако останавливаться нельзя, хотя на этом участке горная болезнь особенно ощутима. Такой же порог нас ожидает и на седловине (5300 метров). Вершина — над нами, но до нее еще очень далеко. Над ней быстро проносятся топкие струи прозрачных облаков. Далеко внизу виден «Приют одиннадцати». Мы знаем, оттуда за нами следят товарищи. И от этого становится теплее и спокойнее.

Вышли мы налегке, только у Петросова кинокамера, штатив да еще запас кинопленки. Он новичок в горах, а потому мы несем его груз по очереди. Кроме того, силы нашего оператора надо беречь: на вершине он должен снимать все события. Да и теперь Петросов пытается снимать  отдельные этапы восхождения, а это очень нелегко в такой обстановке. Меня удивляет его упорство и выносливость. Сейчас каждое лишнее движение в тягость, а он выходит из строя цепочки на веревке, чтобы не сорваться, и снимает, замерзая и задыхаясь. Г. С. Петросов не хуже нас понимает, что поход, в котором и он принимает участие, — событие историческое и каждый кадр будет уникальным.

Чтобы сократить путь, мы не пошли на седловину, а начали подъем во западному гребню вершины. Здесь ветер хлещет нам в спины, но от этого идти не легче. Высота уже более 5400 метров, и каждый шаг дается с огромным трудом.

На вершинной площадке гуляют снежные вихри, но видимость отсюда — до самого горизонта, а на юго-западе — до Черного моря. У геодезического пункта мы выдернули изо льда обломки древка с обрывками фашистского флага и установили алый стяг Родины. Прогремел салют из наганов и пистолетов. А Петросов снимает, снимает, снимает...

Чувство огромной радости охватило всех нас. Флаг водружен! Победа! Мы ощущали это с огромной силой. И ощущение было удивительно ярким. Такое бывает только раз в жизни!..

Спускались с заходом на седловину, так было безопаснее: люди устали, а склоны там более коротки и пологи. У хижины на седловине увидели двух мертвых егерей. Они замерзли, причем один из них имел ранение. Видимо, хижину обстреливали с самолета. Как же высоко в горы поднялась война — выше 5500 метров!

На вершину мы поднялись за 8 часов. Теперь одна мысль: скорее вниз, но нельзя терять бдительности! Впереди ледяные склоны в несколько километров, а сорваться с них при спуске больше вероятности, чем при подъеме, да и силы у нас заметно поубавились.

Но спуск прошел благополучно.

Внизу у домика уже виднелись люди. Приветственно зазвучал сигнал сирены, стали слышны очереди автоматов, над домиком взлетали разноцветные ракеты, а из трубы густо валил дым, предвещавший праздничный обед.

И вот мы в объятиях друзей. А над нами сияет, освещенный солнцем, великий, ослепительно чистый Эльбрус, на вершинах которого развеваются алые стяги нашей любимой страны.

Ну, разве можно забыть такой день?!

Вскоре в штабе фронта в Тбилиси мы рапортовали о выполнении задания. Командующий войсками Закавказского фронта генерал армии И.В. Тюленев вручил каждому правительственную награду...

Прошло много лет с той памятной поры, но каждый год, в день этого знаменательного восхождения, мы собираемся дома в Москве у одного из участников. К сожалению, нас становится все меньше, и на столе весь вечер стоят нетронутые бокалы с вином, налитые для тех, кого уже нет с нами. А нет многих. Вскоре после восхождения в период наступления советских войск на запад из разведки не вернулся Ника Персиянинов, в геологической экспедиции уже после войны погиб Андрей Грязнов, зимой в горах лавина засыпала Габриэля Хергиани. За последние годы умерли Евгений Смирнов, Леонид Кельс, Георгий Одноблюдов, Виктор Кухтин. А совсем недавно не стало Николая Гусака. Он повел молодежь по местам боев на Кавказе и умер в горах...

Однако я забежал несколько вперед и теперь вернусь к своему рассказу.

В конце февраля 1943 года оперативная группа по обороне Главного Кавказского хребта была расформирована. Альпинисты перешли в распоряжение отдела боевой подготовки штаба Закавказского фронта.

Некоторые горнострелковые отряды в первое время после освобождения Кавказа несли гарнизонную службу на перевалах и в ущельях. Весной вместе с саперными подразделениями они участвовали в разминировании троп, сборе трофеев, захоронении погибших. Однако летом 1943 года и эти отряды были расформированы.

Спустя много лет мне довелось встретиться с бывшим начальником штаба 1-го отдельного горнострелкового отряда полковником в отставке В. Д. Клименко. Он разыскал меня, прочитав мою книгу «От Эльбруса до Антарктиды», вышедшую в 1972 году. Этот отряд я инспектировал в 1942 году, когда он прибыл в распоряжение командования 394-й стрелковой дивизии. Затем роты горных стрелков проходили у нас на перевале, у высоты 1360, стажировку. Я знал людей этого отряда, а потому меня, естественно, интересовали их боевые дела.

Клименко рассказал много интересного о действиях отряда на Клухорском направлении, о взятии Клухорского перевала, о боях на северных склонах хребта в районе Теберды. От него я узнал о делах других горнострелковых отрядов Закавказского фронта.

В 1943 году работа по горной подготовке начала постепенно свертываться, была расформирована школа военного альпинизма, стали разъезжаться альпинисты. Одних отзывали на работу в гражданские учреждения, другие уходили вместе с войсками на запад. Поскольку моей военной специальностью являлась гидрография, меня направили для продолжения службы в Главное управление гидрометеорологической службы Красной Армии.

Летом 1943 года я улетел из Тбилиси. И долго еще седой великан Эльбрус провожал меня, сияя снегом, а я никак не мог оторвать от него взгляда — ведь жизнь моя сложилась так, что многое в ней было связано с этой сказочно прекрасной вершиной.

Эльбрус — это символ Кавказа, символ советского альпинизма, Эльбрус стал и символом битвы за Кавказ. Не случайно его величественный контур изображен на медали «За оборону Кавказа», которой награждено около 600 тысяч человек...

Осенью 1972 года мне позвонили альпинисты Второго московского часового завода. Они совершили поход в районе Клухорского перевала и на гребне, идущем от вершины Хакель, обнаружили следы боев. Осмотрели блиндажи на гребне, увидели сохранившиеся в скалах окопы. Напоминая о бое, во многих местах были разбросаны стреляные гильзы. Альпинисты нашли командирскую полевую сумку с полуистлевшим списком бойцов одного из подразделений 121-го горнострелкового полка.

Вскоре группа молодежи во главе с художником-оформителем Второго московского часового завода С. Л. Лавриновичем побывала у меня на кафедре физического факультета МГУ. С волнением брал я в руки принесенные ребятами патроны, гильзы, оболочки гранат, осколки снарядов. Долго рассматривал фотографии, ознакомился с содержимым командирской сумки. Судя по всему, заводские альпинисты побывали на перевале у хорошо знакомой мне высоты 1360.

Осенью того же года комсомольцы-альпинисты под руководством С. Л. Лавриновича установили на этом гребне на месте боев обелиск, который сделали своими руками. На заводе была создана экспозиция, посвященная боевым действиям под Клухором.

Я побывал на заводе и встретился с туристами-альпинистами. В газете «Комсомольская правда» появилась статья С.Л. Лавриновича «Полевая сумка командира» и был опубликован с великим трудом прочитанный экспертами список бойцов пулеметного взвода 121-го горнострелкового полка.

Затем комсомольцы задумали организовать у обелиска встречу ветеранов боев на этом рубеже.

Откликнулись на статью многие, но в Сухуми, откуда предстояло начать путь к Клухорскому перевалу, смогли приехать кроме меня только трое: Д. М. Стороженко, Ф. Г. Солодовников и Г. И. Хатенов. Особенно обрадовало меня появление Георгия Ивановича. Я знал о его тяжелом ранении под Новороссийском, после войны в течение многих лет безуспешно разыскивал его и считал погибшим.

С нами находились и альпинисты Второго московского часового завода С.Л. Лавринович, С. Сухов, В. Дуля, А. Петров. А в Сухуми присоединились еще начальник спасательного отряда туристской базы Г. Д. Бенидзе, научный сотрудник Абхазского государственного музея имени Д. И. Гулиа — В. Г. Авидзба и группа местных туристов во главе с заслуженным артистом Грузии, народным артистом Абхазской АССР Н. В. Микашавидзе.

По знакомой, но теперь очень хорошей автомобильной дороге мы быстро добрались до «Южной палатки». Здесь, у слияния Клыча и Гвапдры, на том самом месте, где зимой 1942 года был остановлен враг, сияет на скале величественная красная звезда...

Через день мы уже пешком подходили к белой каменной глыбе у дороги под высотой 1360, где находился когда-то штаб одной из гитлеровских частей. Перед нами темнел массив вершины 1360.

На следующий день мы поднялись на знакомый ветеранам перевал. Блиндажи, укрытия, каменные могилы... И все это заросло бело-розовыми цветами рододендрона, будто сама природа возложила их на могилы героев...

Долго и молча стояли мы у обелиска. А потом был короткий митинг, салют из ракетниц. Под обелиском замуровали в пенале письмо — обращение к нашим потомкам. На пенале начертано: «Вскрыть через 50 лет...»

В Сухуми у памятника Неизвестному солдату состоялся общегородской митинг. Среди собравшихся находились и местные жители, участники обороны Клухорского перевала.

Не забывают советские люди тех, кто отдал жизнь, защищая Родину. В сорока километрах от Черкесска, возле поселка Орджоникидзевский, в 1968 году был сооружен Мемориал боевой славы в память о защитниках перевалов Главного Кавказского хребта. Обелиски и мемориальные доски установлены на Клухорском, Марухском, Наурском, Санчарском перевалах, на перевалах Донгуз-Орун и Бечо, Мамисон и Крестовый. В самом Сухуми в музее имени Д.И. Гулиа создана экспозиция, посвященная битве за перевал Клухор. В Тбилиси в музее Краснознаменного Закавказского военного округа развернута широкая экспозиция, посвященная битве за Кавказ.

С каждым годом все дальше отодвигаются события фронтовых лет. Неузнаваемо преобразились места, где когда-то полыхали бои. Приэльбрусье стало Всесоюзной базой туризма и альпинизма. В самых живописных местах в горах и предгорьях Кавказа появились комфортабельные гостиницы, вверх по склонам протянулись подвесные канатные дороги. Там круглый год отдыхают, занимаются спортом, любуются величественными пейзажами тысячи и тысячи советских людей.

Величав и прекрасен Кавказ. Как магнит, притягивает он людей. Особенно молодежь — туристов, альпинистов. Для них пребывание в горах — это не только отдых, но и прекрасная закалка.

И по сей день можно встретить в горах разрушенные блиндажи и огневые точки, сложенные из камня, россыпи гильз, осколки снарядов и мин. А на могилах павших героев — строгие и торжественные обелиски. Все это вечно будет напоминать о грозных годах войны, участниками которой являлись люди моего поколения. Мне довелось быть в их числе, и я горжусь этим.