ЛУЧШЕ ГОР — ТОЛЬКО ГОРЫ!
Юрий Визбор (1978)
 Рассказывают,
что знаменитого французского альпиниста Люсьена
Бернардини спросили на пресс-конференции: «Зачем вы
вообще ходите в горы?» Покоритель невероятной стены
Пти-Дрю ответил так: «Хотя бы затем, что там никто не
задает глупых вопросов». Это остроумно, да и только.
Зачем мы ходим в горы? На высоте 4800 метров мы
лежим с моим другом Аркадием, засунув головы под
нависающий камень, чтобы хоть мозги защитить от этого
мексиканского ультрафиолета. Юго-Западный Памир. В
каменистом безветренном ущелье, формой напоминающем
ложку, а содержанием — сковородку, нам предстоит
пролежать весь день, пока не подойдут остальные
участники, вышедшие позже нас. Над нами высятся
сломленные в тектонических сдвигах скальные сбросы и
снежные поля вершины, которую мы намереваемся по праву
первовосходителей назвать (и назвали, когда взошли)
пиком Василия Шукшина. Приоткрыв глаз, Аркадий говорит:
— Когда я оформлял отпуск, бухгалтерша мне сказала:
«Аркадий Леонидович, какой вы счастливый! Вы едете
отдыхать на фрукты, в Среднюю Азию...»
Я кисло улыбаюсь. Несусветное пекло. Апатия и
равнодушие. Первый подъем на высоту всегда тяжел. Спина
моей рубашки, калящаяся на солнце, хрустит как фанерная.
Рядом стоят рюкзаки, все еще дымящиеся от нашего пота.
Зачем мы ходим в горы? Почему спортивное действие,
совершенное наедине с самим собой, без свидетелей, если
не считать товарищей по маршруту, звезд, солнца и
облаков, нам милее и дороже успеха, достигнутого в
присутствии стотысячной толпы? Любимые спортивные игры,
сколь прекрасными они бы ни были, всего лишь площадка,
где демонстрируются сила, быстрота реакции, крепость
нервов... Альпинист же — партнер природы. Он состязается
с величинами, не знающими ни правил игры, ни
отступления, ни пощады. Эти величины — снег, скалы, лед,
отвесы, ветер, холод, гипоксия. И победа в горах так
щедра потому, что никакая спортивная радость не может
сравниться с ней.
Горы не терпят одиночек. Выдающиеся спортивные подвиги,
совершенные альпинистами-одиночками (Герман Буль,
Вальтер Бонатти), только подтверждают этот вывод.
Сражение одиночки с природой, столь любимое сочинителями
вестернов и различных приключенческих произведений, в
альпинистском варианте приобретает вид футбольного
матча, когда одинокий вратарь сражается с целой командой
противника. В самом счастливом случае матч оканчивается
нулевой ничьей. Но Герман Буль, в одиночку преодолевший
предвершинный гребень восьмитысячника Нанга-Парбат с
прочно установившейся славой профессионального
самоубийцы, вскоре погиб, совершая восхождение на одну
из вершин. Одиночка Вальтер Бонатти, прошедший ряд
сложнейших маршрутов, натерпелся несусветного страха:
«Веревка и скалы покрылись бурыми пятнами от крови. Мои
кисти полностью превратились в лохмотья. Я берусь за
скалы живым мясом моих пальцев. Но мне теперь не больно
— пальцы потеряли всякую чувствительность...
Одиночество... вызывает во мне странные реакции, даже
галлюцинации. Уже не в первый раз замечаю, что начинаю
говорить сам с собой, раздумываю вслух... Я даже дохожу
до того, что начинаю беседовать с рюкзаком, как с
товарищем по связке». В конце концов Бонатти
благоразумно сменил ледоруб на кресло главы фирмы,
выпускающей ледорубы, рюкзаки, ботинки и другое
альпинистское снаряжение.
Вместе с тем, спортивное творчество альпиниста —
индивидуально. Впятером нельзя забивать крюк: кто-то
должен первым преодолеть сложный участок; часто от
усилий лидера зависит судьба всего восхождения; никакие
коллективные дебаты не смогут заменить индивидуального,
ответственного решения руководителя восхождения.
...Когда на Чегетской горнолыжной трассе Кавказа в
разгар ярчайшего солнечного дня и чудесных мартовских
катаний стало известно, что инструктор альплагеря
«Шхельда» Евгений Зарх попал в лавину, заслуженный
мастер спорта Алексей Александрович Малеинов тут же
отправил на спасработы три отделения альпинистов,
занимавшихся горнолыжной подготовкой, а сам помчался по
склону собирать находящихся поблизости квалифицированных
альпинистов. Набралось человек двадцать, среди них были
известные мастера: Андрей Малеинов, Валентин
Коломенский, Миша Хергиани, Леонид Елисеев...
В пятом часу мы поднялись на верхнюю станцию канатной
дороги, захватив с собой лопаты, фонари, канистры с
водой, лавинные щупы и другое печальное снаряжение
спасательных работ. Мы заскользили на лыжах, траверсируя
снежный склон, направляясь к месту аварии. Через
несколько минут мы неожиданно увидели две колонны людей
— ниже нас и выше нас, которые медленно тянулись к
верхней станции канатной дороги. Это было ужасно! Они
бросили поиски человека и уходили, торопясь к ужину. Мы
остановились. «Товарищи! — закричал кто-то из нашей
группы. — Вы бросаете человека! В лавинах люди иногда
живут сутками! Как вам не стыдно?» Ветер рвал слова, но
обе колонны явно слышали кричащего. Никто не
остановился. Они упорно уходили, изредка поглядывая в
нашу сторону. Один из наших-«стариков», человек бурного
темперамента, выхватил из-за пазухи ракетницу тем
жестом, которым не раз выхватывал пистолет ТТ в
партизанские свои годы, и начал стрелять по нижней
колонне. Он стрелял и кричал, и славу богу, что в его
руках была лишь ракетница. Никто так и не остановился.
Для того чтобы откопать Женю, нам нужно было человек
пятьсот. Нужно было сейчас, сию минуту. Люди,
погребенные под многометровыми снегами лавин, и вправду
могут там оставаться живыми немало времени. Но каждая
секунда, проведенная человеком в снегу лавинного языка,
имеющего крепость цемента, вгоняет свою холодную пулю в
его сердце. Сто пятьдесят человек уходили. Мы пошли
дальше и теперь могли надеяться лишь на фантастическую
удачу. Удачи нам не было. Толщина снега достигала
одиннадцати метров, а площадь раскопок была сравнима с
Арбатской площадью. Мы копали весь вечер и ночь...
Как выяснилось позже, Женя Зарх погиб сразу, не мучаясь.
Но это никак не оправдывало тех, ушедших. Одного из них
случайно я встретил через несколько лет после
описываемых событий, далеко от гор, на Севере. Мой
собеседник, горный инженер, привел много значительных
аргументов в пользу того коллективного ухода, а потом
неожиданно заключил: «Но от всего этого, понимаете,
осталось ощущение не то что предательства... нет. Когда
мы добрались до лагеря, с одной девчонкой случилась
истерика... А у меня потом многие годы не выходил из
головы этот человек, который в нас стрелял ракетами и
кричал: «Сволочи! Сволочи вы!..»
Больше мне не приходилось встречаться ни с кем из этих
людей. Только надеюсь, что, однажды не совершив
поступка, достойного настоящего человека, в другой раз
они совершат его.
Меняется ли человек в горах? Да. Слесарь и
администратор, художник и конструктор, технолог и ученый
сообща занимаются любимым делом и, зачастую, их
городские привычки, стереотипы, нажитые за годы
профессиональной деятельности, здесь не имеют значения.
Зато здесь на первый план выходят фундаментальные
качества души.
Я знаю многих товарищей-альпинистов (правда, из других
городов), с которыми я ходил в горах, и весьма смутно
представляю, чем они занимались «на равнине». Может, они
и говорили мне, но как-то забылось, А вот о том, какие
они люди, я знаю и помню прекрасно. В горах в совместно
преодоленных трудностях я получил о них (и они обо мне)
исчерпывающую человеческую информацию. Восхождение в
этом смысле — идеальный прибор, снимающий точную
электрокардиограмму душевных достоинств. Равно как и
недостатков. И вместе с тем это уникальный точильный
инструмент, способный вернуть сабельный блеск мужеству,
покрывающемуся коррозией в вялой городской суете.
Почему-то бытует мнение, что современному
интеллектуальному человеку горы необходимы, как антитеза
его интеллекта, как разрядка. Это неправильно. Смешно
думать, что альпинистский быт и практика горовосхождений
освобождают человека от размышлений. Напротив. Здесь,
вдали от телефонов, толчеи, домашних дел, чаще, чем
где-либо, приходят «длинные» профессиональные мысли,
значительные идеи, сами собой вспыхивают острые и
глубокие мировоззренческие споры. Тем — масса.
Философия альпинизма предполагает отношения высокого
нравственного класса. Равно необходимы доброта и
мужество, преданность и сила, уживчивость и способность
прийти на помощь. Причем эта самая помощь чаще всего
проявляется не в высокопарном и довольно
распространенном представлении о ней (подал «руку
дружбы», нес на себе больного товарища и т. п.), а в
простых делах: разжечь примус, когда ни у кого нет сил
это сделать; помочь товарищу снять с ног кошки,
превратившиеся за день работы в ледяные шары; свернуть
утром затвердевшую от мороза палатку, звонкую, как
алюминиевый лист; добыть на ночевке воды; пошутить,
когда все раздражены. Эти простецкие и нехитрые для
равнинной жизни дела в условиях восхождения, особенно
сложного, приобретают ценность самой высокой пробы.
Призеры первенства СССР 1977 года, альпинисты
московского «Спартака» и одесского «Авангарда»,
в совместном восхождении на стену пика Лукницкого
преодолевали ряд участков, заливавшихся водой. Передовые
связки работали буквально в водопадах ледяной, в прямом
смысле слова, только что растаявшей воды. На крошечных
полочках, там, где можно было собраться всем вместе,
«нижние» восходители отдавали все свое сухое «верхним»,
а сами сушили их мокрую одежду на себе. Так подолжалось
двое суток. К каким альпинистским правилам отнести
подобные ситуации над головокружительной бездной? К
технике горовосхождения? К тактике? Наверное, к дружбе,
которую принято называть словом «коллективизм».
Наверное, к той замечательной психологической учебе,
которая в итоге оборачивается крепким духовным здоровьем
каждого. Скверный человек может быть очень хорошим
ученым. Но хороший альпинист не имеет права не быть —
или не стать — хорошим человеком.
Представление об альпинистской этике часто диктует
спортсменам странные, порой необъяснимые для не
причастных к этому спорту поступки. Во время первого
советского восхождения на неприступную красавицу Ушбу в
1934 году грузинская спортсменка Александра Джапаридзе
провела целую ночь в скальной расщелине. Ниже была
удобная (по понятиям восхождения) ночевка, где
остановились остальные восходители, в том числе и ее
брат. Александра, конечно, могла ночевать там. Но, она
видела как тает решимость ее друзей, как подсознательно
они готовят аргументы для отступления. Поэтому она не
спустилась к ночевке от последнего крюка, а осталась там
на всю ночь. Она оставила себя как бы в залог. Она
надеялась, что утром восходители поднимутся за ней и это
движение вверх заставит их идти дальше.
Так оно и вышло. Кстати, этому беспримерному случаю
посвятил одно из своих известных стихотворений альпинист
Николай Семенович Тихонов.
...С шестой башни вершины Корона, что в Киргизском
хребте, сорвался альпинист второго разряда Юрий Варенов,
инженер-конструктор Минского автозавода. Варенов
пролетел пятьсот метров вдоль отвесных скал и упал на
крутой ледник. Ни у кого не было сомнения в том, что он
погиб. Однако известный альпинист Алим Васильевич
Романов, поднявшийся за невероятно короткий срок на
Корону, решил спуститься к месту падения Юрия. Впрочем,
где он лежал, никто не мог сказать — была сильная
метель. На гребне Короны обстоятельства к тому времени
сложились таким образом, что Романов был вынужден
спуститься один. Ежесекундно рискуя жизнью, Романов
совершил этот спуск и увидел Юрия. Он уцелел. Были
повреждены в коленях обе ноги, уже вмерзавшие в снег.
Романов буквально вырубил Юру из снега, вырыл крошечную
пещеру и трое суток в ней отогревал его под своей
пуховой курткой. Через трое суток, борясь с ужасающей
непогодой, к ним пробился спасательный отряд. Во Фрунзе
Юре сделали операцию. В Минске вшили лавсановые связки.
Через год он стал ходить, потом бросил костыли, потом
встал на лыжи. Через два года Юра и Алим Васильевич
совершили совместное восхождение.
Недавно мы собрались в одном альпинистском доме.
Виновница торжества, мастер спорта по альпинизму,
провозглашала тост за сидевшего напротив нее немолодого
уже человека, называя его своим спасителем. Это был
хирург, альпинист. Рядом со мной сидел мой старый
товарищ, который впрямую был обязан своей жизнью хозяину
дома, альпинисту высочайшей квалификации: во время
известного землетрясения на Кавказе в 1963 году его с
десятью тяжелыми переломами хозяин дома спустил на себе
с отвесной стены Домбай-Ульгена. Сидел за столом и
другой человек, помогший и самому хозяину дома, серьезно
заболевшему на высотном восхождении, спуститься с одного
из памирских семитысячников...
... Аркадий сидит и мотает головой. «Вечера не приносят
прохлады и любви не таят серенады», — говорит он. Жара
нестерпимая. Я начинаю серьезно сомневаться, что солнце
вообще когда-нибудь зайдет за гору. А завтра на
восхождении нас, по-видимому, будет мучить холод. Мы еще
и еще раз глядим в бинокль на наш завтрашний маршрут.
Видно неважно, потому что токи раскаленного воздуха
колеблют картину. Из полиэтиленовой фляги Аркадий льет
себе на голову нагревшуюся воду. «Как я вам завидую,
Аркадий Леонидович, — говорит он сам себе, — вы едете в
Среднюю Азию отдыхать, на фрукты!» Вода льется ему на
грудь, на спину, и его рубашка с белыми разводами пота
прилипает к телу. Снизу слышны негромкие голоса,
постукивание ледорубов о камни. Это подходят наши.
Зачем мы ходим в горы? Я хочу процитировать Аркадию
фразу из книги французского альпиниста Робера Параго, но
не помню ее. Теперь могу привести ее дословно: «Что
важно — это опыт, который человек один с самим собой
обретает для себя в этой школе истины: оценка, которую
он получает своей силе и своей слабости, и возможность
судить о себе...» |
