ЭВЕРЕСТ 2001

Евгений Попов (Томск) – инженер, МС СССР

 Никифоров_2001
Переиначим цитату из первоисточников недавнего прошлого: «То о чем так долго говорили томичи, свершилось – экспедиция на Эверест состоится». Эта новость взбудоражила весь альпинистский Томск. Но оптимизм потенциальных участников срубало другое известие: число полностью оплачиваемых восходителей сильно ограничено, остальным же предлагалось найти по 5000 $. Всю зиму народ метался в поисках спонсоров, финансовые условия менялись только в большую сторону, и ничего не было понятно по составу до самого последнего момента. Я уже перестал верить в гипотетическую возможность собственного участия в этом мероприятии, однако за три недели до отъезда карты легли так, что вероятность этого приблизилась к 100 %. Томская часть экспедиции носила экзотическое название «Югра – Гималаи» и включала 6 томичей (Дмитрий Бочков, Аман Елеушев, Анна Акинина, Стас Крылов, Евгений Попов, Слава Коломин) и петербуржца Алексея Никифорова. Билеты, каковые остались только на 22 число, пришлось брать уже в марте. Основной состав томичей вылетал из Москвы 24-го, но на два дня раньше уезжали четверо участников кузбасской экспедиции «Эверест 2001», с которыми мне и нужно было встретиться в аэропорту «Шереметьево».

Ранним утром 22 марта прилетаю в Москву. Своих компаньонов нахожу в аэропорту «Шереметьево» по колоритной внешности Юры Утешева. Знакомлюсь с его спутниками – барнаульцем Сашей Проваторовым и новокузнечанином Колей Кожемяко. Некоторое время погодя появляется и четвертый участник – Саша Фойгт.

После прохождения всех контролирующих инстанций и недолгого ожидания, оказываемся в тесном салоне ТУ-154. Лететь предстоит 10 часов, и я, абсолютно непростительно пренебрегая возможностью разглядывать ландшафт, сплю почти всю ночь.    Вот и аэропорт Трибхуван, где мало что изменилось со времени моего последнего посещения. Встречает нас живописно одетый руководитель экспедиции Дима Бочков, одновременно напоминающий покорителя дикого Запада, рейнджера и скаута.

В первый же вечер встречаемся с нашими ребятами из экспедиции на Лхоцзе Мидл. Парни завтра улетают, чтобы совершить очередную попытку восхождения на последний непокоренный восьмитысячник. Это мероприятие стало чуть ли не национальной русской идеей, с подачи самого знаменитого нашего высотника Володи Башкирова, погибшего в первой попытке зайти на эту гору. Все последующие экспедиции стремились одолеть неприступную вершину со всех сторон, странным образом не изучив и не продумав - где же здесь наиболее легкий путь. Выяснив в результате бесплодных попыток, что гребни с запада и востока практически непроходимы, а южная стена представляет технически трудноразрешимую задачу, наконец-то наши ребята обратили внимание на северные склоны Лхоцзе. С той стороны находится редко посещаемое и труднодоступное ущелье Кангчунг, но склон отлично просматривается с северо-восточного гребня Эвереста, откуда неоднократно сфотографирован. Несколько лет назад такая фотография попалась мне на глаза в одном французском журнале. Правая часть северных склонов Лхоцзе сразу обращала на себя внимание, как относительно легкодоступный 45-градусный снежно-ледовый склон, проходимый, в том числе и траверсом с Южного седла Эвереста. Неясными оставались лишь последние 100-200 метров скал до перемычки, но, учитывая, что средняя крутизна склона всего 45⁰, а структура скал должна быть похожа на северную сторону Эвереста, можно было предположить, что они лезутся. Безусловно, определенную сложность доставляла лавинная опасность, но в любом случае этот вариант был явно предпочтительнее всех предшествующих. И именно эту идею пытается реализовать экспедиция сборной команды, без сомнения включающая лучших высотников России.

За столом моими соседями оказались екатеринбуржцы Сергей Тимофеев, Леша Болотов и Женя Виноградский. С Женей мы уже встречались в Катманду весной 95-го, а Сергея я помню по Иныльчеку 92. По большому счету это – цвет российского высотного альпинизма. Помимо екатеринбуржцев в компании оказались москвичи Владимир Яночкин и Виктор Володин, с ними я не знаком, как, впрочем, и с ближайшим соседом - красноярцем Петей Кузнецовым. Всех ребят объединяет одна маленькая деталь – все они в разные годы ходили на Эверест. Заведение, в котором мы трапезничаем, кормит и поит всех покорителей Эвереста бесплатно, чем мужики, ничтоже сумняшеся и пользуются. Хорошо бы и мы, по возвращении, оказались здесь на таком же положении. Весь вечер разговариваем о том, о сем, все о горах, конечно.

         Эвересст---Лхоцзе---Макалу

Десять последующих дней мы провели в Катманду, дожидаясь пока откроются перевалы через главный Гималайский хребет. Томительное ожидание заполнено какой-то сумбурной беготней по местным лавчонкам, закупками, поисками и ремонтом общественного снаряжения. Все же выкраиваю один день для поездки по местным достопримечательностям. Самый удобный и экономичный вид транспорта при этом – велосипед. Вдвоем с нашим доктором Славой Коломиным катаемся по Непальской столице и ее окрестностям. Славка здесь впервые и я по-хорошему завидую его впечатлениям первооткрывателя, тому, что я уже давно прошел, впервые посетив это горное королевство.

В последние дни перед отъездом нашел возможность встретиться с нами посол России Владимир Васильевич Иванов. В нем чувствуется потомственный дипломат, настолько продуманно и взвешенно он говорит. Посещение чиновника столь высокого ранга очень символично, в прошлую поездку мы не видели даже мелкого клерка из посольства. Владимир Васильевич долго рассказывает о политической обстановке в Непале и сегодняшней ситуации в России. Оказывается, в настоящий момент в гималайском королевстве развернулась, чуть ли не гражданская война. Когда мы были здесь в 95-м, коммунисты впервые выиграли выборы в парламент, но легальные методы борьбы не устраивали крайне левых, и теперь экстремисты перешли от политических действий к террору. Причем занимаются этим крайние радикалы маоистского толка. За прошедшие 6 лет, в результате боевых действий погибло около 1000 человек, часть провинций маоистами захвачено и там не действует королевская власть. Все это способствовало резкому снижению туристической деятельности в стране – основному источнику валюты. Из своих велосипедных поездок отмечу повстречавшуюся армейскую колонну в американской полевой форме, солдаты были вооружены винтовками М-16 - разительный контраст с кремниевыми ружьями и отсутствием бездымного пороха в непальской армии 95-го. Будет жаль, если Непал станет второй Кампучией.

1 апреля, покончив со всей предотъездной суетой, уезжаем на север к пограничному Непальско - Китайскому переходу Кодари - Зангму. Вечером этого же дня прибываем в Кодари. Высота 1700 метров практически не ощущается, мы только что прожили 10 дней в Катманду на высоте 1300 м. Крошечный непальский поселок Кодари состоит всего из одной улицы, ограниченный с одной стороны сбросом к реке, с другой – крутым склоном. Всей компанией идем к Китайской границе. Мост «Дружбы» связывает два берега, два мира – тот в котором мы жили совсем недавно и тот, к которому стремимся. Пограничники с непальской стороны даже не обращают на нас внимания, совершенно свободно доходим до разделительной линии. Монументальное сооружение с золотыми иероглифами на противоположном берегу призвано закрыть солидной вывеской всю нищету и убогость социализма. Как-то немножко тревожно возвращаться в собственное прошлое. С гораздо большим удовольствием предпринимаем попытку прогуляться вверх по склону, по выложенной камнями лестнице, уводящей далеко в небо. Вскоре доходим до небольшого буддистского монастыря, куда монахи приглашают войти. Жизнь у них простая и открытая. Свой быт и обрядовые помещения они демонстрируют не таясь и не стесняясь. Это беженцы. После оккупации Тибета китайской армией монахи жестоко преследовались, а их монастыри – дзонги беспощадно разрушались (и это в стране, где треть мужского населения проживало в монастырях). Очень многие бежали в Индию и Непал, где изгнанные со своей Родины тибетцы воссоздали там кусочки своей культуры. Все они простодушные и непосредственные люди – как дети, эмоции написаны на лицах. Забавно, что, пребывая в Непале вот уже 50 лет, они не знают местного языка.

Совсем свечерело, когда мы вернулись в гостиницу. Размещаемся с Лехой Никифоровым в одной комнате. В ответ на его не совсем серьезное предложение начинать тренироваться, я встаю утром в 6.00. и часа полтора бегаю горными тропками по крутому склону. Леха удивлен, но заразить его не удается. У нас с Лехой примерно похожий взгляд на тактику восхождения, близкие физические кондиции и одинаковая идея бескислородного восхождения. Обычно такие совпадения заканчиваются формированием связки, однако не все зависит только от нас. Алексей старше меня на 11 лет, а список Гималайских трофеев, заставляет считать его наиболее сильным альпинистом в нашей компании. Во всяком случае, из 18 восьмитысячников, пройденных суммарно всеми участниками команды, рядом с Лешкиными восхождениями на К2 и Макалу ни один не стоит. Уровень сложности не тот. Правда, последняя поездка в Гималаи у него состоялась 6 лет назад, однако Хан и Победа в 99-м – это тоже приличный результат. Еще один штрих – Алексей долгое время ходил в команде Балыбердина, а Бэл – это один из самых великих альпинистов современности.

Ранним утром пересекаем границу, и долго трясемся в железной будке по горным серпантинам, уходящим куда-то далеко вверх. С дороги открывается вид на великолепный водопад, при ближайшем рассмотрении превращенный местными жителями в сточную канаву. Расположенный на другом берегу Китайский поселок Зангму, раскидан по склону на высотах 2300-2600 метров. Домики классически для горного селения выстроились по склону - словно стоят один на крыше у другого. Проходим таможню, где запрещены любые съемки (как впрочем, и на всех чек-постах), затем попадаем в китайский ресторанчик. Традиционные палочки с трудом позволяют управиться с десятком разнообразных блюд. Вскоре к такой кухне мы уже привыкнем, но работать ложкой все равно получается быстрее.

После небольшой задержки отправляемся в дальнейший путь. Сегодня нам предстоит добраться до Ниалама (3800 м) - это наиболее колоритный участок путешествия. Дорога проложена по отвесным склонам впечатляющего семисотметрового каньона Бхоти-Коси. На столь живописном участке теряем раза в два больше времени, чем надо бы. Особенно увлечен съемками наш оператор Саша Проваторов.    

Ниалам показался каким-то затерянным миром после зеленых долин Непала - кругом снег и высокогорная пустыня с безжизненными моренными холмами. C утра вновь час бегаю по горам – активная акклиматизация позволяет легче пройти болезненный процесс привыкания к высоте. Здесь очень холодно и про шорты нужно забыть.

По настоянию Саши Проваторова, уже бывавшего в здешних местах, следующая остановка нам предстоит не в навязываемом китайцами Тингри, а в Шегаре (4100 м), знаменитом своим монастырем.

 Утром машины долго карабкаются на перевал Лалунг-Ла (5200 м). Борта долины украшены разноцветными каменистыми осыпями характерных для Тибета сглаженных холмов. Цвета преимущественно желтые и красные, зелени практически нет. Иногда облака бросают фантастическую тень на эти холмы, и окружающий пейзаж сразу принимает неземной облик Рериховских полотен. Кое-где видны развалины лессовых построек, сколько им лет – десятки или тысячи - понять трудно. Вот и плоская вершина перевала. За перевалом начинается Тибетское нагорье, с высотами 4000-5000 м. Местность чем-то напоминает Чуйскую степь на Алтае - такие же плоские бесснежные долины, только дно закрыто не травой, а галечниковыми россыпями. На западе открывается белоснежная Шиша-Пангма (8031). Перевал усыпан каменными пирамидками и опутан молитвенными флажками, бетонное сооружение с китайскими иероглифами - тур. Раздаю томичам мелкие монетки, которые оставляем у тура, чтобы вернуться. Все здесь, только где-то нет Леши Никифорова. Дальше в путь.

Частенько встречаем местных жителей, облик которых с трудом поддается описанию. Руки и лица никогда не моются, и от постоянных ветров и поднимаемой ими пыли, принимают цвет земли. Одежда из толстых шкур и грубой ткани также стирке не подлежит. Женщины носят передник, на поясе которого огромная металлическая бляха с чеканкой. Все мужчины носят на шее одинаковый амулет – два красных шарика, соединенных палочкой с изображением лица. Видимо, это что-то ритуальное. Одежда резко отличает тибетцев от китайцев, предпочитающих европейский покрой. Полстолетия пребывания под оккупацией КНР, ничего не изменили в культуре этого народа. Кажется, и тысячу лет назад они были такими же. По версии некоторых исследователей здесь лежат истоки современной цивилизации. Где-то на уровне подсознания догадываешься насколько это древняя нация. Любопытные как дети, тибетцы норовят заглянуть прямо внутрь машины. По-детски непосредственна и их привычка чего-нибудь стянуть плохолежащее.

Где-то вблизи Тингри перед нами возникает, парящая в утренней дымке, северная стена высочайшей вершины планеты. Нас радует, что снега на стене почти нет, только белыми черточками выделяются кулуар Нортона и красноярский маршрут. Однако мы зря обольщаемся, отсутствие снега ранней весной затем нам сторицей окупится.

          Эверест-и-Лхоцзе

Миновав несколько чек-постов (это полицейские кордоны), к вечеру добираемся до Шегара. Уже на подъезде к городу видим потрясающую картину – на вершину крутой трехсотметровой скалы забирается крепостная стена с башнями. Ради этого чуда стоило отказаться от ночевки в Тингри. Здесь мы пробудем два дня, поэтому экскурсия в монастырь откладывается на завтра, но я не могу удержаться и бреду туда по узким улочкам, отыскивая проход. Случайно встречаемся с Лешкой и дальше идем вместе. Монастырь когда-то представлял собой грандиозное сооружение, восемь столетий возводимое тысячами монахов. Пришедшие вслед за китайской армией хунвейбины разрушили Шегардзонг за несколько лет, тем не менее, даже развалины этого сооружения выглядят грандиозно. Некоторое время назад китайские власти разрешили тибетцам вернуться к своей тысячелетней вере, и вновь образованные общины активно занимаются восстановлением древних дзонгов, бывших огромной частью национальной культуры Тибета. Около 30 монахов отстроили заново и крохотную частичку Шегардзонга в самой нижней части комплекса. На входе в жилую часть висит изображение бывшего монастыря. Только сравнивая его с современным видом, понимаешь всю грандиозность этого сооружения. Внутреннее помещение - темное и грязное - место проживания немногочисленной общины. Грязь в Тибете воспринимается безо всякой брезгливости - это естественное состояние жизни в стране вечных пыльных ветров. Долго общаемся с монахами, которые разрешают все фотографировать и даже примерять их обрядовые костюмы, живо напоминающие фильм «Семь лет в Тибете». В молельном помещении установлена восьмиметровая статуя Будды. Архитектура комнаты такова, что скульптура, кажется, заполняет все обозримое пространство. Покинув жилые помещения, пробираемся в верхнюю часть развалин. Солнце быстро катится к горизонту, а я еще пытаюсь добежать до самой верхушки, но закат сильнее меня. Ничего, поднимемся завтра.

Утром выхожу очень рано, поселок еще спит. Мне не хочется разрушать хрупкое чувство единения с этим миром, поэтому наверх я полезу один. Компанией мы сделаем это позже. При подъеме встречаются неприятные участки, где есть куда падать. Самое сложное место в десяти метрах перед вершиной - стенка, переходящая в камин прямо над бездной. Все это сооружение сложено из «живых» камней без раствора. Жаль отступать в нескольких шагах от цели. Лезется ли тут в принципе – я не знаю, лететь далеко. Прохожу этот участок максимально надежно – срыв исключен. Но вот и вершинная площадка, окруженная полуразрушенными стенками. Вешки с молитвенными флажками образуют здесь целый лес. Эверест с высшей точки не виден, он просматривается только где-то с верхней трети маршрута. Зато открывается Тибет – загадочная страна, в которую стремился еще Пржевальский. Где-то здесь находится таинственная Шамбала – страна древних мудрецов. Резкие тени высокогорья расчерчивают совершенно необычный пейзаж – ожившие картины Рериха, – наверное, такой она и должна быть мифическая Шамбала. Спускаться сложнее, чем подниматься, невольно шепчу про себя: «Ом мани падме хум» – единственная мне известная буддистская молитва. Вот так на честном слове и максимально собранный прохожу опасный участок. Спуститься в отель успеваю еще до подъема. Отелем китайцы называют глинобитное сооружение казарменного вида. Сервис просто жуткий. Нам то, Хомо совьетико, все это привычно, но как должны быть шокированы европейцы. После завтрака посвящаем время изучению монастыря. Учитывая, что все участники – опытные альпинисты, дружно лезем на вершину. Перед последней стеночкой, где, по-доброму, надо бы с веревкой, кое-кто отказывается идти дальше - вроде как мы же на Эверест собрались, а не здесь шею ломать. Внизу возникает некоторая заминка, но подошедший Дима лезет, не сомневаясь ни капли, чем подвигает к этому и остальных. На вершине разводим в жертвеннике священный огонь. Спускаться по пути подъема почти ни у кого не возникает желания, поэтому идем по какой-то неизвестной тропке, которая, удачно огибая склон на 300⁰, обходит все опасности.

После еще одной ночевки в Шегаре, отправляемся на трех джипах в базовый лагерь (5150 м). Дорога, ведущая к Эвересту, была специально построена к первой китайской экспедиции 1960-го года. Представляю ее себестоимость … . Ведь требовалось в течение года-двух обустроить горную автодорогу со всеми ее серпантинами и прочими сложностями. Однако «Великий кормчий» сказал: «Надо». Как бы то ни было, теперь это позволяет нам добраться на машине прямо до базового лагеря. Посередине дороги забираемся на пятитысячный перевал Це, что по-тибетски означает «соль». Это лучшая точка панорамной съемки, для чего и задерживаемся. Отлично просматривается главный Гималайский хребет и несколько восьмитысячников: Макалу, Лхоцзе, Эверест и Чо-Ойю. Очень солидно выглядит ближерасположенный Къянчунг-Канг (7925 м).

Километрах в 50 от ВС останавливаемся пообедать, в специально выстроенном под Эверестом отеле. Стена с видом на вершину полностью стеклянная. Почему-то вспоминается Визборовский «Завтрак с видом на Эльбрус», в интерпретации «Обед с видом на Эверест».

Вот и продуваемая всеми ветрами пыльная площадка базового лагеря. Размещаемся прямо на месте, где когда-то располагались экспедиции 20-х. Это зеленая поляна на правом берегу, спрятанная в углу фронтальной и боковой морены. На вершине фронтальной морены, среди гигантских каменных блоков нахожу каменную табличку, посвященную героям первых экспедиций – Мэллори и Ирвину. Точнее, правильно было бы говорить Ирвайн, но в русской литературе пишут именно так.

Все раздумывал, нужно ли в моем повествовании шаблонно обращаться к истории? Пожалуй, что пора, иначе запутаемся в современности.

Общепринято начинать историю высочайшей горы Земли с открытия ее для себя европейцами. Начнем и мы. Стояла себе гора миллионы лет, тысячелетиями называемая местными жителями Чомолунгма (как тибетцами с севера, так и шерпами с юга), но придумала Индийская (читай английская) географическая служба измерить ее высоту. Измерили, и удивились, вот те на – пик XV и не пятнадцатый вовсе, а самый что ни на есть высочайший на Земле. Однако забыли спросить местное население - как зовут-то. Мало ли какое туземное название, неудобоваримое для европейского слуха. Думала, думала географическая служба, и надумала, а давай по фамилии бывшего шефа назовем - Эверест. Красиво. Так и порешили. Однако и жители южных предгорий Гималаев свое независимое мнение имели. Поковырялись в закоулках памяти и вспомнили - на непали-то зовется  вершина Сагарматха. Так вот и получила гора в последние 150 лет существования три имени: Чомолунгма, Сагарматха и Эверест.

Название Чомолунгма принято переводить эффектно – «Мать Богов Земли», однако смысловой перевод звучит несколько иначе. Не склонны тибетцы к фетишизму. Первая часть слова образована  от тибетского «Богиня-мать», по смыслу это то же самое, что просто богиня. Вторая часть слова может переводиться и как «земля», но вернее – «долина». То есть правильно называть «Богиня долины». Однако чтобы не мучить читателя, вернусь к традиционному «Эверест», раз уж так повелось.

Как только выяснилось, что Эверест – высочайшая вершина Земли, поклонники горного спорта стали задумываться о покорении пика. Но в прошлом веке сделать это было весьма затруднительно. Как Непал, так и Тибет дорожили своей независимостью, и любое появление на своей территории белого человека (т.е. колонизатора) не приветствовали. В начале XIX века англичане уже обломали себе зубы в горном королевстве Непал, но солдат в колониальные полки стали набирать из гуркхов (так тогда называли непальцев). Абсолютно бесстрашные и неприхотливые воины они и сегодня составляют Британский спецназ – идеальные солдаты. В 1904 году майор армии ее величества Янгхазбенд с двумя полками гуркхов перешел Гималаи, и занял Лхасу. Однако в этой нищей стране, где мерилом богатства являются духовные ценности, колонизаторам делать было нечего. Держать в Тибете гарнизон экономически было совершенно нецелесообразно. Единственное, чего добился Янгхазбенд – подписания договора с правительством, благодаря чему Тибет (по европейской логике) попадал в зависимость от Великобритании. Как на все это смотрел Далай-Лама, мы не знаем, но возможности провести экспедицию на Эверест англичане добивались еще почти два десятка лет.

В 1921 году таковая состоялась. Ввиду совершенной неизведанности района задачи перед ней ставились разведывательные. Поднявшись на перевалы с севера от Эвереста, экспедиция дала им названия: Южный перевал (Лхо Ла) – в западном гребне; Чанг Ла (северный перевал) или по английски  «Норд кол» - в северном отроге вершины. Оптимальный путь был найден не сразу. Первоначально в обход через ледник Картафу. Лишь позже отыскали подход, которым и шли все последующие экспедиции - огибая северный отрог, по моренам ледника Восточный Ронгбук, с выходом на Чанг Ла (7050 м). Дальше экспедиция не поднималась, но было очевидно, что нужно будет выбраться на северо-восточный гребень, а по нему двигаться к вершине. 

Целью экспедиции 22-го года было восхождение на Эверест. Более всего было неясно, может ли человеческий организм существовать выше 8000 м. Может - ответили Мэллори, Нортон и Сомервелл, поднявшись на 8180 без кислорода. Финч и Брюс достигли высоты 8320 м. Попытки во что бы то ни стало дойти до вершины, в этот раз закончились трагедией – в лавине на перевале погибли семь шерпов.

Следующая экспедиция состоялась в 1924 году. Исторически это самое значимое мероприятие, если не считать экспедицию первовосходителей 53-го года. До сих пор нет ответа на вопрос, – какой высоты достигли Мэллори и Ирвин, но точно известно, что Нортон дошел до 8560 м, а его напарник доктор Сомервелл остановился шестьюдесятью метрами ниже. Однако же вернемся к первой связке, оставившей нам главную загадку Эвереста. После высоты 7500, северный гребень упирается в относительно легкопроходимый скально-снежный склон, что заставляет восходителей разбредаться по нему достаточно широко - это все пространство склона от линии Северного гребня, до Большого кулуара, также называемого кулуаром Нортона. Но если Нортон выбрал вариант траверса склона, что позволяло ему обойти технически сложные ступени гребня, то Мэллори шел путем, наиболее близким к современному – с выходом на северо-восточный гребень выше перемычки между главной вершиной и северо-восточным плечом. Далее маршрут проходит четко по линии гребня, прерываемой тремя скальными ступенями. Загадка – почему-то Джордж Мэллори выбрал себе в напарники молодого и неопытного Эндрю Ирвина, а не ветерана Гималайских экспедиций и сильного альпиниста Оделла, с которыми оказался в штурмовом лагере 8200. Последний раз Оделл, по его утверждению, видел эту связку выше Второй Ступени, однако здесь я разделяю точку зрения Месснера – участок от Второй до Третьей Ступени с высоты 7800-8300 не просматривается, и, скорее всего, видел он их на выходе с Первой Ступени. Очевидно, что связка с какой-то высоты повернула назад (скорее всего 8600). В лагерь они не вернулись. Ледоруб Ирвина экспедиция 33-го года (Хьюго Ратледжа) нашла 30 метров ниже линии гребня и 250 м восточнее Первой Ступени. Тело Мэллори обнаружили в 1999 году, 60 метров ниже места расположения последнего лагеря 24-го года. Предположительно, он погиб при срыве. Вопрос - были ли Мэллори с Ирвином на вершине – главный вопрос истории Эвереста. Точный ответ на него мы, скорее всего, никогда не получим. Я полагаю, с вероятностью 99 %, что технические сложности второй ступени были для англичан непреодолимым препятствием. Именно это утверждали еще участники штурмовых групп экспедиции Ратледжа. Американская экспедиция 99-го года ставила эксперимент, – используя современное снаряжение, возможно ли пройти Вторую Ступень свободным лазаньем? Не получилось. Однако оптимисты думают иначе.

Помимо связки англичан, за две экспедиции погибли девять шерпов. Но, когда бы англичане считали смерти портеров? Для них они были чем-то вроде яков. И в современной Западной литературе за трагедию поминают только историю Мэллори, Ирвина. Однако Далай-Лама посчитал иначе. Восемь лет после этих событий англичане не могли добиться разрешения на проведение экспедиций, добившись же, ни одна из полудюжины не сумела достичь результатов лучше экспедиции 24-го года. Начавшаяся в сентябре 39-го II Мировая война, надолго прервала гималайские сезоны.

Вторая половина XX века все перевернула в истории Эвереста. В 1951 году китайская армия оккупирует Тибет. Еще десятилетие после этого в стране продолжаются стихийные волнения, которые подавляются с пролетарской жестокостью. На восхождениях с Севера фактически поставлен крест. Однако с конца 1949 года свои границы открывает Непал, до этого полтора столетия не терпевший присутствия европейцев. Наступает эпоха восхождений с южной стороны горы. Две английские экспедиции в 50-м и 51-м годах ограничиваются несерьезной разведкой. Весной 52-го на Эверест впервые идет небританская команда, и едва не добивается успеха. Маршрут швейцарцев проложен через ледопад Кхумбу, выходит в Западный цирк (6300 м), далее по Женевскому контрфорсу выбирается на Южное седло Эвереста (8000 м). Двойка Раймон Ламбер – Тенцинг Норгей доходит до 8600, кажется, до вершины уже рукой подать – проблема Эвереста с Юга практически решена, но, увы, – отступление и новая попытка осенью того же года. Отказавшись от штурма контрфорса, швейцарцы логично выходят на Южное седло по Желтой стене Лхоцзе. Сильнейшие ветра позволяют той же связке подняться только до 8100. Сегодняшний классический маршрут в точности повторяет маршрут швейцарцев, но самим первопроходцам зайти было не суждено. Засуетились англичане, уже считавшие Эверест своей горой. В весеннюю экспедицию 53-го года вкладываются огромные силы и средства, руководит мероприятием отставной армейский полковник Джон Хант. Путь уже разведан швейцарцами, надо лишь развить успех.  Первая ударная связка – англичане Чарльз Эванс и Том Бурдиллон достигают лишь небольшого перегиба в южном гребне, который они называют Южной вершиной Эвереста (8750). И быть бы Эвересту вновь непобежденным, если бы не шерп Тенцинг Норгей и его напарник новозелландец Эдмунд Хиллари. 29 мая двойка выходит на вершину. Это была победа.

Пора вернуться на северную сторону. В 1955 – 58 годах организуется несколько совместных советско-китайских альпмероприятий под руководством Евгения Белецкого: на пики Единства, Октябрьский, Ленина, Мустаг-Ата, Конгур II. Эти восхождения в горах Кашгара и Памира – тренировочные мероприятия к планируемому в 59-м восхождению на Эверест. Четыре года подготовки завершает разведка северных склонов Эвереста поздней осенью 58-го, в которой участвуют и наши восходители: Белецкий, Филимонов и Ковырков. Однако планы на весну 59-го срывает крупнейшее восстание в Тибете. Мятеж жестоко подавлен, по всему Тибету стоят китайские гарнизоны, но тут харизматические советские лидеры чего-то не могут поделить с товарищем Мао. Все надежды на Эверест поколения 50-х перечеркиваются политическими разногласиями СССР и КНР. Отзвуком той подготовки на страницах западной прессы мелькают нелепые сообщения о безуспешной советско-китайской экспедиции на Эверест под руководством Павла Дачноляна, закончившейся горой трупов. Книга рекордов Гиннеса тоже принимает в этом участие – самое большое смертоубийство в альпинизме – более сорока погибших. Вот такие следствия холодной войны. Как ни странно, я обнаруживаю сведения об этом даже в серьезной книге об Эвересте 2000 года издания.

Китайские альпинисты, подготовленные советскими высотниками, организуют самостоятельную экспедицию весной 1960 года. Тройка восходителей (Ван Фучжоу, Цуй Иньхуа и тибетец Ганьпо) поднимается на вершину по маршруту английских экспедиций 20-х. На вершине они оказались ночью, затратив на прохождение последних 200 метров почти сутки. Запад вновь в сомнениях. Современные издания говорят о том, что достоверно предоставлены только фотоматериалы, снятые с высот 8550 – 8650. Здесь есть принципиальная разница. Вершина Второй Ступени – 8630, если китайцы ее прошли, то можно не сомневаться в успехе. Но китайцы утверждают, что первый вылез Вторую Ступень сняв обувь, т.е. босиком. Такие вещи не укладываются в моей голове. Следствие такого поступка - потеря пальцев, а то и ступни. Наверное, не верят этому и на Западе. Однако посмотрите на построенную китайцами дорогу к Эвересту – разве он мог поступить иначе?

В ответ на сомнения Запада в течение 60-х годов одна за другой организуются все новые китайские экспедиции. Все они заканчиваются безрезультатно. Экспедиция 1975-го года становится национальной идеей, только альпинистов участвует более 300. Железная машина движется, не считаясь с потерями, сколько там было положено людей – китайцы никогда не скажут. Результатов было несколько. На вершине Эвереста установлен трехметровый триангопункт. Среди восьмерки восходителей одна – женщина, только считанные дни не позволили ей стать первой женщиной на Эвересте. Всего же высоты 8000 метров достигли более 20 женщин. Дюралевая 6-метровая лестница на Второй Ступени до сих пор служит восходителям с северной стороны. В восхождении 75-го года никто не мог усомниться.

Однако ради последовательности я уже нарушаю хронологию. Вернемся на юг. Экспедиция Хиллари на Макалу, и американская экспедиция на Къянчунг-Канг серьезно нарушают Непальские законы. Экспедиция Хиллари без всякого разрешения попутно совершает восхождение на Амадаблам, а американцы вместо заявленного объекта безуспешно пытаются подняться на Эверест с Севера. Отношение к независимой стране, как к колонии сразу вызывает ответную реакцию - десятилетие после этого мало какая Западная экспедиция могла получить разрешение Непальского короля. К редким исключениям относится восхождение американской команды в 63-м году. Удачно решив проблему выхода на Западный гребень, экспедиция, усилиями штурмовой двойки Хорнбайн-Ансольд находит возможный путь по Северной стене Эвереста – это узкий кулуар, приводящий на вершинный гребень. Впервые, помимо классических, был проложен новый маршрут на Эверест.

Новая суперзадача возникла в начале 70-х – Юго-Западная стена. Фактически, путь восхождения до 8100 представлял собой снежный кулуар, далее путь перегораживала 400-метровая скальная стена, в которую и упиралось большинство экспедиций 70-х. Наконец, команда Бонингтона сумела облезть стену по кулуару слева. Интерес сразу пошел на убыль, хотя основная проблема – стена – так до сих пор и не решена.

Весной 78-го участники австрийской экспедиции Месснер и Хабелер впервые заходят на Эверест без искусственного кислорода. Это восхождение расставило новые приоритеты в высотном альпинизме.

В 79-м сильная и дружная команда югославов прошла очень длинный Западный гребень от перевала Лхо-Ла. Комбинация этого маршрута с американским 63-го года – цель всех современных попыток с Запада. В том же году КНР, наконец, открыла возможность восхождений с севера и востока. На следующий год - два отличных результата – восхождения японцев по классике с Севера и первопрохождение Северной стены по кулуару Хорнбайна. Еще большего уважения заслуживает блестящее соло-восхождение Райнхольда Месснера по Северной стене в муссонный период. С Непальской стороны – первое зимнее восхождение и прохождение Южного бастиона польскими командами.

1982 год – первая советская экспедиция в Гималаи, и сразу – левый контрфорс Юго-Западной стены. Месснер расценивал шансы, как 1 к 100. Тем не менее, результат превзошел все ожидания - на вершину поднялось одиннадцать восходителей.  До сих пор это самый трудный маршрут Юго-Западной стены, и один из самых сложных маршрутов наших в Гималаях.

Год спустя американцы со второй попытки проходят Восточную стену – видимо, это сложнейший из пройденных маршрутов на Эверест. Перепад склона – три с половиной тысячи метров, первый километр – экстремальное лазанье. Повторных попыток не было. Другие потенциальные маршруты Восточной стены остаются невостребованными, по причине предельной сложности и опасности. Есть лишь три восхождения с востока через Южное седло в 88-м, 94-м и 99-м.

Осенью 84-го года - полное прохождение кулуара Нортона австралийской связкой.

Долгое время последней классической задачей на Эвересте оставался очень протяженный северо-восточный гребень. Неоднократные попытки завершились успехом японцев в 1995-м. Неплохое достижение - прохождение кулуара северо-восточной стены Красноярской командой в 96-ом.

На сегодняшний день первоочередной проблемой на Эвересте, видимо, является Фэнтэзи риб – фантастическое ребро с Восточной стороны Эвереста. Путь чрезвычайно сложный, как и все маршруты Восточной стены. Для поклонников «директов» уточню, что ребро выводит не прямо на вершину, а на 7884 Северо-Восточного плеча. В сравнении с этим маршрутом - Северная стена, почему-то особенно популярная в России – намного слабее. В среднем север – это сорокаградусный склон, видимо, не самый экстремальный, хотя и требующий серьезной работы.

            Вышеперечисленные пути уникальны, основным же спросом у восходителей пользуются классические маршруты - как с Севера, так и с Юга. Каждую весну (осенью погодные условия Эвереста предоставляют многократно меньшие шансы) базовые лагеря собирают сотни восходителей и не меньшее количество носильщиков. 23 мая 2001 года зашел уже тысячный восходитель на Эверест, количество же восхождений приблизилось к 1500. Последнее десятилетие с размахом развернулись коммерческие экспедиции, собирая клиентов, часто и с новичковой подготовкой. Восхождение на Эверест стало вопросом технологии и денег. Маршрут провешивается веревками снизу доверху, заброска и установка лагерей – работа шерпов, необходимое количество кислорода – также их забота. Клиенту необходимо овладеть только элементарными навыками передвижения по горному рельефу. При всем при этом Эверест остается очень серьезной горой. Да, может подняться и новичок, но нет гарантии никакому мастеру. В мае 2001 года на южном маршруте погиб Бабу Чири Шерпа – человек уникального здоровья, 10 раз побывавший на Эвересте, в том числе 20 часов проживший на вершине без кислорода. С другой стороны, внезапное ухудшение погоды не позволяет выжить людям со слабой подготовкой. В этом плане наиболее известны события весны 96-го, когда за одну ночь погибло 8 человек. Участие в экспедиции обходится клиенту в 30 – 70 тысяч долларов - этакая дорогостоящая развлекалочка с риском для жизни. Наверное, в чем-то прав Крис Бонингтон, вообще не считающий современные восхождения на Эверест альпинизмом. Впрочем, это вопрос философский, что первичнее - спорт или возможность познания. 

*     *     *

 Восьмого апреля подошли яки и на следующий день выходим на 5800 – промежуточный лагерь, иначе – Мидл кэмп. В этот выход задача у нас совсем простая – подойти на 6400 и установить передовой базовый лагерь. Расстояние вроде бы небольшое – 18 километров, но неакклиматизированный организм осилит его только за два дня. Многим подход на 5800 дается тяжело – сказывается высота. С трудом устанавливаем палатки и кое-как размещаемся. Утром снова выходим.

Орографически левый борт долины ограничен северным отрогом Эвереста. В нем всего несколько вершин. На некоторые восхождения совершены еще в далекие 30-е. Склоны восточного борта долины образуют вершины отрога, отходящего от перевала Рапью Ла (6500 м). Узловая вершина так и называется – Рапьюцзе, она должна быть неплохой обзорной точкой, и хорошо было бы взглянуть с нее на неведомый Кангчунг, лежащий за перевалом. Месснер назвал одну из глав «Хрустального горизонта» – «Кангчунг – загадки и тайны» - если будет возможность, попробую сходить хотя бы на перевал.

Обогнув длинный северо-восточный отрог Чангцзе, наконец, можем разглядеть Эверест вблизи. Хорошо просматривается Красноярский маршрут 96-го года – крутой заснеженный кулуар, выходящий на северный гребень в районе 8300. Это единственный пройденный маршрут северо-восточной стены. Справа - северный гребень Эвереста, по которому нам и предстоит идти на вершину. Самая низкая точка гребня – перевал Норд кол (Северное седло, 6985). С ледника на перевал ведет крутой снежно-ледовый склон. В первых экспедициях на нем погибло много народу, сегодня же несчастные случаи на этом участке – редкость. На вершине перевала ставят промежуточный лагерь. Оттуда до 7500 поднимается широкий снежный гребень, продолжающийся до 7900 разрушенными скалами. На участке от 7600 до 7900 ставят палатки второго лагеря - это самое ветреное место на горе. Здесь ветер рвал даже палатки «Канченджанга», знаменитые своей ветроустойчивостью. Выше 7900 маршрут уходит направо вверх, ветер сразу стихает. Комбинированный рельеф приводит на снежно-осыпную террасу третьего лагеря (8300). Выше начинается «желтый пояс» – скальная стена, достаточно простая, которую проходят по системе кулуаров, стенок, полок. Выход на гребень – высота 8480 - отсюда начинается километровый траверс. Вначале идут по пологому скальному гребню, упирающемуся в крутую 15-метровую стенку Первой Ступени (8550). За Первой Ступенью несколько веревок неприятных траверсов приводят к Маашрум рок (8600) – нависающим скалам грибообразной формы. Далее опять «кривые» траверсы до Второй Ступени (8630). Вторая Ступень разбита на две скальные стенки: первая достаточно просто выходится по камину; вторая – более сложное препятствие, но здесь стоит дюралевая китайская лестница. Впрочем, при наличии старых веревок и в ней нет особой необходимости. За Второй Ступенью опять длинный пологий гребень, приводящий к Третьей Ступени. Ступень крутая, но сильно разрушена и вылазится просто. За ней – треугольник – стометровый снежный склон, на котором нужно тропить. Последние 50 метров, кажется, логично идти по выкручивающемуся снежному склону, но обычно уходят траверсом направо по узким полкам до небольшого скального кулуара, рассекающего стену. Здесь по уступам поднимаются на предвершинный гребень, где несколько снежных взлетов приводят к вершине. Все технические сложности маршрута преодолеваются по навешенным веревкам, обновляемым каждый год. Если есть русские экспедиции, обычно они этим и занимаются. Основная сложность маршрута – это высота и протяженный гребень. Грамотная тактика при таком раскладе – ключ к успеху.

6400. Полдня занимаемся обустройством передового базового лагеря (АВС). Следующий день посвящаем хозяйственным делам. Мы с Лехой согласны друг с другом, что вторая ночевка здесь на 6400 – лишняя, но командиры решили именно так.

На горе уже работают американцы под руководством Эрика Симонсона. Они прибыли сюда на полмесяца раньше, и уже установили лагерь 7900. Экспедиция Симонсона приезжает сюда регулярно вот уже десяток лет, цель экспедиции – раскрыть загадку Мэллори-Ирвина. Спонсором выступает компания «Кодак», фотоаппаратами которой была вооружена связка англичан. Компания утверждает, что если проявить фотопленки 80-летней давности, то мы найдем ответ на главную загадку Эвереста. Только для этого нужно разыскать фотоаппарат. «Кодак» сразу получит отличную рекламу. Руководители экспедиции – опытные коммерсанты и знают, как делать успех. Пару лет назад они нашли тело Мэллори, но обставили дело таким меркантильным образом, что их поведение вызвало резкое неприятие у альпинистского общества. В этом сезоне команда Симонсона занимается поиском тела Ирвина, и уже провесила маршрут до 7900. Непонятно, можно ли пользоваться американскими веревками, по слухам, в прежние годы они это право продавали. Если так, то будем навешивать свою веревку, но ее хватит только до перевала, надо кооперироваться с соседями – австралийцами и колумбийцами. Однако на переговорах с Эриком все решается проще – можно использовать американские веревки, а взамен отдаем свои.

В лагере встречаемся с Олегом Новицким, наконец, догнавшим экспедицию, отставание для него не критическое – мы слишком долго просидели в Катманду.

Через несколько дней снова выходим наверх, вслед за четверкой Кузбасса. В нашей группе помимо меня идут Дима, Саша Проваторов и китченбой Ца. После промежуточной ночевки на 5800, добираемся до АВС. Кузбасс в этот же день выходит на Норд Кол, куда мужики забросили палатку и четыре спальника. Завтра и нам идти на перевал, но из-за непонятной неразберихи Дима завтрашний выход отменяет, о чем я и сообщаю на утренней связи Фойгту. Между тем день разгорается просто отличный, и, мы с Сашей Проваторовым все же выходим наверх. Вот  первые перила. Надев снаряжение, долго жду Александра. Когда он начинает надевать беседку, я прихожу в ужас – Саня не знает элементарных вещей, даже узлы «восьмерку» и «булинь». Его восходительский опыт ограничивается одним-единственным восхождением на Белуху. Как могу, объясняю - чего надо делать, чего – нет, я все же инструктор по альпинизму. Саша очень сильный «водник», и здоровьем его Бог не обидел, но этого на Эвересте мало. Да, сегодня на Эвересте дилетантов больше, чем альпинистов, но в коммерческих экспедициях клиентов пасут гиды, зарабатывающие на этом приличные деньги. Для нашего менталитета такие отношения непривычны, мы все еще не господа, а товарищи, но как быть с Сашей-то? Коля Кожемяко, на словах взявший на себя ответственность за Сашу, похоже, с ним нянчиться не собирается.

Долго ползем по перилам, сказывается нехватка акклиматизации. В верхней части перевального взлета погода портится и начинает серьезно задувать. На предпоследней веревке, встретив Кузбасс, с удивлением узнаю, что в палатке остался только один спальник, остальные они утащили метров на сто выше. У меня с собой только жилетка, но Коля отдает свою пуховку, вдвоем как-нибудь переночуем в одном спальнике – не в первый раз. Перед последним 8-метровым взлетом меня догоняет Саша для того, чтобы сообщить, что ему поплохело, и он идет вниз. Ничего себе, думаю, поплохело – меня-то догнал. Пытаюсь отговорить, до палатки-то осталось – восемь метров вверх, и тридцатиметровый траверс – считай, дошли. Это тактическая ошибка. Однако Саша зарывает свой баллон в снег и убегает вниз. Эх, сокрушаюсь, пропал баллон, – где тут его найдешь, после метели. Через 20 минут я в палатке. Ночь, как говориться, прошла без происшествий. Утром все же нашел Проваторовский баллон, отнес в палатку и ухожу вниз. Фойгт еще просил унести наверх спальник, но Дима на утренней связи запретил. Ладно, пусть командиры разбираются чему где лежать.

Спустившись с перевала, попадаю в сильнейший ветродуй. Иду без кошек, и на открытом льду меня просто сносит как буер. Повстречавшаяся Анна указывает на мой побелевший нос. Оттерся и заматываюсь платком. Вот и карман ледника, здесь ветер уже в спину. Хвост морены, по которой иду, постепенно доползает до АВС.

Вечером командиры строят планы. Через день мы с Сашей должны, присоединившись к Кузбассу, идти на 7800. Однако в ночь перед выходом страшно разболелся зуб, мучаюсь всю ночь - какой тут выход. Поднявшийся утром доктор, сразу отправляет меня вниз, попутно насыпав горсть таблеток. Через 4 часа я в базовом лагере.

Опять история шестилетней давности повторяется. Естественно перед экспедицией я вылечил все зубы, но в Кодари у меня слетела коронка. Думал обойдется, ан нет - не обошлось. Четыре дня живу только на обезболивающих. Славкины таблетки не помогают. На четвертый день приходит австралийский доктор Питер. Зуб до того измучил меня, что обращаюсь за помощью к нему, Саша Проваторов помогает с переводом. Австралиец не стоматолог, но в маленькой английской экспедиции есть два врача – профессиональные стоматологи, Питеру завтра уезжать в Австралию (из-за физических перегрузок у него стало садиться зрение), но он не поленился найти англичан. Через час они появились у нашей палатки, разыскивая больного. Оказалось, что под коронкой в зубе было две трещинки, куда и проникла инфекция. Пломбу без бормашины стоматолог Майк извлечь не смог, и просто запломбировал зуб, предупредив, что через 24 часа нужно посмотреть, – если начнется абсцесс – найти его палатку. Флюс на следующий день разбарабанил щеку. Посмотрев, Майк сказал, что зуб можно вырвать, и все проблемы решаться, но как врач он бы советовал полечить, однако, 50/50, что история с зубом наверху может повториться. Некоторое время размышляю по этому поводу - один выход уже сорван, если опять неудача, то можно распрощаться с горой. Вновь нахожу Майка. Рви.

Третий выход. После второго имеем следующий расклад: из первой группы на 7800 ночевали Фойгт, Зуев, Кожемяко; из второй - Никифоров, Акинина, Крылов; Проваторов дошел только до Северного седла, Бочков и Новицкий тоже. Елеушев повернул с 7500; у меня и Утешева выход пропал. У меня проблема решилась просто: был зуб – нет зуба. У Юры же Славка определил язву. Дима был категорически против продолжения экспедиции для Утешева, но свое право на восхождение он отстоял. И, наверное, это правильно, ведь только он сам мог правильно оценить себя, а если ошибся – ну что же, рассчитываться предстоит ему. С последним предстоит иметь дело нашей группе, в которую Утешев назначен руководителем. Не дай Бог, чего случись – спасать Юру придется нам. Кузбасс от Утешева отказался – у них свои приоритетные задачи. Между делом интересуюсь – что с ним может быть, и чего колоть, потеряет сознание или можно свести пешком? Помимо Юры с нами идет Саша Проваторов, у которого непрерывно повышенная температура, отчего Слава просто в растерянности,  но есть известный факт, что при t = 38⁰ потребность организма в кислороде увеличивается вдвое. И мы с Новицким, недостаточно акклеманные. Вот такая команда инвалидов. Каким-то образом в нашу группу не попал Аман, опять же рокернувшись с Юрой. Чего здесь правильно, и где, какая политика – мне неведомо.

Выходим первыми. Наша задача – акклиматизация 7800, Кузбасс и вторая группа планируют восхождение на вершину. Опять двухдневный подход до АВС, затем Норд Кол. Утром на перевале сильно дует, наверное, дальше сегодня лучше не идти. Это же советует Гия Тортладзе, грузин - участник японской экологической экспедиции. Гия в пятый раз пытается пройти этот маршрут, все предыдущие попытки были безуспешными, хотя, на счет 99-го года он готов поспорить. Целый день занимаемся приведением в порядок лагеря 7050.

На следующее утро погода мерзкая, но все же выходим на 7800. Набираем метров 300, после чего Утешев поворачивает. Погода жуткая. Гребень заснежен. Видимости никакой. Буржуи в такую погоду вообще не ходят. Впрочем, я ошибся – вон нас догоняет двойка из американской экспедиции. Эта двойка достаточно акклиматизирована и сейчас планирует выход на вершину. Я все время иду между ними – клиентом и шерпом. Шерпы – ребята здоровые, с грузом бегают с Северного седла до 8300 за день, да еще и успевают спуститься. Если сегодня не дойду до 7800 – бескислородное восхождение будет под большим вопросом. Тактика – тактикой, но что-то погода совсем жуткая. В палатке на 7500 нахожу обогнавшего меня шерпа. Он уже несколько раз был на Эвересте, но в эту погоду дальше не пойдет. Что же, придется и мне поворачивать, иначе могу попасть в неприятности.

                      Эверест_вершина

К вечеру спускаюсь в АВС. Чего там командиры надумали пока мы ходили? Другие наши группы, намеревавшиеся идти на вершину, собираются вниз, ничего не предприняв. Зачем поднимались-то? Утром все дружно сваливают в базовый лагерь, только Саша Фойгт остается.

            7 мая – четвертая годовщина гибели барнаульцев. Как и во всех подобных историях здесь много неясностей. Парни вышли втроем из штурмового лагеря, один (Саша Торощин) повернул с 8600. На спуске Торощин сорвался, говорят, его тело лежит вблизи палаток на 8300. Я не видел. Коля Шевченко и Ваня Плотников - очень опытные альпинисты, поздно поднимаются на вершину, и по свету успевают спуститься только до Второй Ступени. Снизу еще видели, как один из них спустился со Ступени, затем вернулся, очевидно, за вторым. Через две недели их тела обнаружила группа казахстанской экспедиции, в которой барнаульцы принимали участие. Ваня лежал навзничь, Коля сидел в одной рубашке, одежда была аккуратно сложена рядом. Что там произошло – никто не знает, но на Севере известно немало случаев, когда люди замерзая, начинают раздеваться. Видимо, происходят какие-то изменения в мозге.

            На поминки идем к Русскому камню, где наши парни прибили табличку барнаульцам. Здесь же памятный знак петербуржцу Сергею Арсентьеву, погибшему со своей женой американкой в 98-м. И эта трагедия имела много вопросов, оставшихся без ответа. Корявыми буквами прямо на камне написано имя одессита Васи Копытко, пропавшего на спуске с Эвереста в 99-м. Ребята из украинской экспедиции дали описание - во что он был одет, и просили сообщить, если наткнемся. К камню собралась вся православная диаспора: наша команда, шестерка владикавказцев и двое грузин. Не чокаясь, пьем водку, и еще не знаем, что вскоре сюда придется вернуться еще раз.

            Вечером спустился Саша Фойгт. Пока все отдыхали, Саня сходил на 7800, там переночевал в разорванной ветром палатке и утром ушел вниз. Неужели это я его убедил со вторым выходом на 7800? Как бы то ни было, его решение совершенно логичное и правильное, жаль, что не поддержала остальная группа. 8 мая стояла великолепная погода, и если бы Саша шел с 7800 не вниз, а вверх, думаю, состоялось бы первое восхождение на Эверест в новом тысячелетии. Однако и здесь он поступил верно - идти надо группой, одиночное восхождение слишком рискованно. Чего это они его не поддержали – самого сильного и опытного в команде? Ясно, что решения в группе принимает не он, что сильно снижает потенциал Кузбасса.

            После 8 мая несколько дней продолжаются мощные снегопады, завалило даже базовый лагерь. Буржуи все попрятались в палатки, только привычные к снегу сибиряки устроили турнир по гольфу. Западные альпинисты с изумлением наблюдают. Затянувшаяся отсидка дает возможность поправить здоровье больным, но, с другой стороны, способствует снижению формы и набранной акклиматизации, каковая по Месснеру выходит на максимум к 40-му дню. Для нас это 15 мая. 12-го устанавливается погода, и все рвутся наверх - сроки поджимают.

Первыми уходят кемеровчане, затем Леха со своей группой. После его ухода обнаруживаю на полу оброненную фигурку Будды, видимо случайно потерянную Лешкой. В Катманду и Шегаре встречавшиеся ступы Леха старался обходить с левой стороны – не поймешь, насколько серьезно он это делал, однако потеря священного оберега, наверное, это не слишком хорошо с буддистской точки зрения.

15-го Кузбасс поднимается на перевал, вторая группа – в передовой базовый лагерь. Я не хочу два дня идти по три часа, как ходят все наши, и за 7 часов дохожу сразу до АВС.

            Эверест_Сев.гребень

К вечеру посыпал снег, и Кузбасс тоже посыпался с перевала. Эх, зря я вначале написал, что обычно маршрут обрабатывается русскими командами. Наверху бьются одни американцы. 15-го они пытались пройти вверх, но за 8 часов работы не вылезли даже на гребень. Я с оптимизмом слышу разговоры, что надо бы сделать сильную группу и вместе с американцами пробиваться на вершину. Американцы тоже с удовольствием принимают предложение об этом – они уже намучились. Однако в последний момент у нас берут верх сторонники осторожных действий.

Вот так вот.

Американцы уже провесили нам веревки до гребня, шерпы японской экспедиции забросили кислород и штурмовой лагерь на 8300, теперь вот и тропить мы сами не будем. Нет, в чем-то прав Бонингтон.

            Спрашиваю Леху, – их-то группа чего не идет? Внизу была договоренность – в случае неудачи первой группы вперед идет вторая, а те становятся в хвост очереди. Идите же. Лешка отвечает, что в их команде много осторожных ребят, и мало бойцов. И на своих у меня нет надежды. В конце концов, 17-го выходим вдвоем с Алексеем. Погода звенит. Повод у нас такой – после снегопадов палатки на перевале совершенно засыпало, и надо бы их откопать. Кузбасс отрыл только одну, второй должны заняться мы с Лехой. Если погода будет стоять и завтра, то можно подняться на 7800 – там нужно переставить порванную палатку. А на 8300 лагерь вообще не установлен, только заброшен. Работа на горе есть, и - самое главное - мы не теряем форму. Чем больше сидим на 6400 – тем меньше шансов подняться. Через неделю можно вообще не идти – куда там уставшему организму, тем более без кислорода. Сейчас надо использовать набранную форму и установившуюся погоду и, при хорошем раскладе, идти на вершину. Кузбасс на гору собрался вообще не понять когда, сколько можно в спину-то дышать? Леху мои аргументы вроде бы убеждают. Во всяком случае, он говорит, что это было бы по-спортивному правильно, и тут же собирается вернуться за оставленной пуховкой, а главным образом за тем, чтобы решить этот вопрос с Димой. Я-то знаю, что Дима будет категорически против. А как против будет Кузбасс! Но здесь Леху не переубедить. Хорошо, не принимайте решение хотя бы сегодня, отложите на завтра - там видно будет. Забираю часть Лешкиных вещей и на перевал поднимаюсь за два часа с четвертью. Обычно акклиматизированному с грузом здесь нужно 4 – 5 часов. Вот это форма! Ну, когда еще на гору-то идти? Однако я уже почему-то уверен, что дальше нас никто не пустит. Леха, хоть ты меня поддержи.

У Лешки примерно мое время подъема на перевал, это меня радует, но слова его разочаровывают. С перевала мы пойдем вниз - Дима категорически против:

- Я знаю, что сильные одиночки и так зайдут, надо же чтобы зашли все, вот и усиливайте группы, один во вторую, другой в третью.

Наша палатка не просто засыпана снегом, но и залита льдом. Я поначалу думал, что за день, не порвав тент, мы ее не отроем, однако у Лехи большой опыт в этом плане. Пашем без отдыха, даже поесть некогда.

В небе наблюдается интересное погодное явление – прямо по нашему гребню столкнулись два фронта. На фоне Чангцзе видно, что Западный фронт побеждает. К худшему это или нет, мы не знаем. Столкновение воздушных масс приводит к тому, что на гребне внезапно возникают резкие шквалы. Одним из них сорвало внешний тент с соседней палатки. Он надулся и лопнул словно шарик, хозяев же вместе с домом кувыркнуло в нашу сторону, если бы дунуло в другую – улетели бы с перевала. Наблюдаю, как высоко в небе мечутся клочья разорванной палатки. У нас эти порывы то и дело норовят утащить палатку или что-нибудь из вещей. Однако обошлось без потерь. Успеваем отрыть и переставить палатку до вечера. Надо сообщить в лагерь, что ночевать здесь не будем, но на запланированную связь никто не выходит. Спускаемся вниз совершенно уставшие и голодные. Грустно, но невооруженным взглядом заметно, насколько состав экспедиции разобщен. Как-то держится друг за друга только Кузбасс.

            В лагере главная тема всех разговоров – гадания на погоде. Какие только не приносят известия, вплоть до того, что 20-го приходит муссон. Муссон – это все - конец экспедиции. Весь лагерь из нескольких сот человек следит за очередной попыткой американцев: четверо шерпов и два гида пытаются пробиться на вершину. Мы могли быть вместе. Еще нет ни одного восхождения, ни с Севера, ни с Юга, вся надежда на американцев. И вот 19-го мая становится известно о первом восхождении третьего тысячелетия. В этот же вечер четверка шерпов, а ночью двойка гидов спускаются с горы. Лагерь ликует. Ну, молодцы американцы! Их победа заслуженна.

19-го, наконец, первая группа выходит наверх. Вечерний снегопад вызывает у народа смешки: ну вот, снег пошел, значит сейчас Кузбасс посыпется вниз. Однако смех смехом, а поворачивать нельзя - этот выход – последний шанс. Завтра выходить второй группе, 22-го – нам. Если все будет складываться как по расписанию, то спустимся 26-го; на 27-е запланирована эвакуация вниз. Изменить сроки мы не можем, потому что заканчивается виза.

            На восьмой день сидения, наконец, выходим. На перевал поднимаемся с Сашей Проваторовым за 5 часов. Я в ужасе от собственной формы – предыдущий раз с грузом поднялся в два с половиной раза быстрее. Если завтра будет так же – какое тут бескислородное восхождение - зайти бы как-нибудь. Узнаем, что на вершину поднялись двое наших – маленький и большой. Ну, это, наверное, Фойгт с Зуевым - дружно решили все.

В утренних сумерках следующего дня видим с перевала расцвеченный фонариками, будто новогодняя елка, северо-восточный гребень. Бог мой, сколько же там народу - не меньше 100 - 150 человек. Выйдя первым, постепенно оказываюсь позади группы. Сегодня иду еще хуже, чем вчера. По дороге встречаю Гию, зашедшего на вершину 22 мая. Рад за грузина, наконец-то, реализовавшего свою мечту с пятой попытки. Гия жалуется на то, что остался на 7800 без газушки, а значит и без воды. Я знаю, насколько это плохо – обезвоживание на высоте - страшное, чтобы восстановить водно-солевой баланс нужно выпивать в день 5-6 литров воды. Все, конечно, ограничиваются литром-двумя, теряя вес иногда десятками килограммов, но остаться совсем без воды – это смертельный номер. Белорус Кульбаченко, оказавшись на Канченджанге в такой же ситуации, пил собственную мочу. Соседи-буржуи Гию просто послали подальше – вот вам и получите «правила высотной морали». С недавних пор эта тема весьма популярна на Эвересте – возможно ли на такой высоте заниматься кем-то помимо себя? Как ни странно, есть и однозначно отрицательные ответы. Особенно грешат этим японцы. Грань здесь тонкая. Помощь ближнему часто заканчивается смертью спасателя. Жертвовать собой они не привыкли.

Выливаю грузину половину чая из своего термоса, он пытается прервать меня жестом, мне ведь наверх еще идти и идти.

Пей, мне хватит.

На 7500 встречаемся с тройкой Кузбасса. Нет только Фойгта. Он поднимался без кислорода, и вершина далась ему очень тяжело. Помимо него на гору зашли Юра Утешев и Коля Кожемяко. Фойгта  они время от времени ждали на маршруте. Хорошо, когда есть подстраховка. Молодцы Кузбасс! Спустившись часов в шесть вечера на 8300, дожидались Сашу до девяти. В этот же день им нужно было спуститься на 7800, так как лагерь 8300 был занят второй группой. Однако бескислородное восхождение делается совсем по другим правилам - на 7800 Саша спускаться уже не мог и остался ночевать с другой нашей четверкой. Ночью он дышал кислородом, и, по правилам бескислородных восхождений, такое восхождение не может считаться бескислородным. Во всяком случае, Балыбердину в 82-м статистики не засчитали, когда он пользовался маской на ночевках.             Кроме этого, узнаю, что вчера Лешка поднялся на 8300 очень поздно. На участке 7800-8300, который проходят за 4-5 часов, он шел больше 12. Я просто шокирован – один из сильнейших участников. Да, понятно, что с 7800 вышел без кислорода, но если не пошлось – доставай маску. Почему так долго-то? Последние две веревки он поднимался часа два. С такими результатами после ночевки лучше уходить вниз. Саша долго уговаривал Леху поступить именно так, но утром он все равно пошел на вершину. Видимо, на что-то надеется. Да, Лешка, конечно сильный восходитель, но, похоже, вершина ему нынче не светит. Наверное, повернет. Жаль. Я понимаю это его безрассудное стремление к вершине, но на гору подняться ему вряд ли суждено. У Кузбасса не зашел еще один сильный восходитель – Сергей Зуев. Он также пытался идти с 7800 без кислорода. Когда не пошлось, с 8300 надел маску, но дошел только до гребня. Гия говорил, что Сергей жаловался на редуктор, но там все было исправно, в чем и мы впоследствии убедились. Видимо что-то случилось с организмом. Здесь нужно отдать должное Сереге. Необходимо большое мужество, чтобы вот так повернуть, когда кажется - ну вот она вершина, почти рядом. Очень сложно в этом случае руководствоваться здравым смыслом. Один из лучших в команде – и неудача. Что скажут внизу? Дома? Такое благоразумие трудно переоценить. Ведь рисковать придется не только собой, но и всей группой, которой в случае чего придется тебя спасать. Чем это может закончиться для спасателей, я уже упоминал. Поступок Сергея заслуживает не меньшего уважения, чем факт достижения вершины.

На 7500 сильнейший ветер. Знаю, что здесь иначе не бывает, и просто принимаю это как должное. Иду очень медленно. Все равно дойду, но странно, что я в своей группе ползу последним. Не меньше меня это удивляет и остальных. Наша палатка стоит на самом верху, непосредственно перед траверсом вправо, это, пожалуй, даже не 7800, а 7900. Рядом с нашей стоит палатка соседей-австралийцев. С австралийцами у нас самые близкие отношения, их руководитель Зак Захариос – православный грек. Перед самой палаткой встречаю Сашу Фойгта, узнаю только по голосу - настолько его изменила гора. Некоторое время сидим, о чем-то разговариваем, перекрикивая рев ветра. Опять мне не советуют идти без кислорода. Да я и сам чувствую, что не в форме, но не отказываться же от горы совсем. Странная вещь – из четверых наиболее сильных участников, собиравшихся идти без кислорода, трое совершенно разобраны. Саше Фойгту, видимо, помог второй выход на 7800. Но что с остальными-то случилось? В который раз вспоминаю выводы Букреева по высотной физиологии. Да, все так и есть - у наиболее подготовленных участников организм раньше включает внутренние резервы, использует их по максимуму, и расходует до конца. У более слабых мобилизация ресурсов происходит не в полной мере, и со значительной задержкой. За время совершенно непонятного сидения на 6400, для тех, у кого этот механизм включился раньше, организм слишком рано израсходовался, и они попали на спад формы. Вот и результат. Другого разумного объяснения я такой ситуации не нахожу. Кроме этого и Леху, и Сергея подвела попытка идти без кислорода с 7800 на 8300. Да, с 8300 уже шли с кислородом, но организм на той попытке израсходовал последний запас. Нет, нельзя мне идти без кислорода. Иначе результат будет таким же.

Утром планируем выход после 12.00. С кислородом идти в третий лагерь всего 4 часа, можно не торопиться. Возле нашей палатки лежит тело человека в голубой пуховке. Вчера его не было. Это австралиец. Во время выхода на вершину, на 8700 он почувствовал себя плохо и повернул. Все летальные исходы болезней на высоте – следствие отека легких или мозга. При таком диагнозе нужно немедленно сбрасывать высоту и спускаться как можно ниже. Австралиец смог дойти только до 7900. Этого оказалось мало. Наши соседи всю ночь боролись за его жизнь, но к утру, он скончался. Под бешеными порывами ветра стараюсь обойти труп подальше - не наступить бы кошками при внезапном шквале. Чтобы спрятаться от этого сумасшедшего ветра,  50 метров выше уходят траверсом на защищенный перегибом склон. Дальше подъем наискосок вверх. На траверсе меня догоняет Саша Проваторов, - повстречавшийся ему шерп, сообщил, что вчера у наших была холодная ночевка под Маашрум Рок, на высоте 8600. После холодной ночевки на такой высоте, наверняка предстоят спасработы.

Часам к пяти вечера, с небольшим разрывом доходим до палатки на 8300. В палатке сидит Анна, которая не может сообщить нам ничего путного. Ясно, что вчера она, Аман и Стас дошли до вершины. Вечером Анна спустилась в палатку, а мужиков до сих пор нет. Прошли уже сутки. К сожалению, у нас нет нормальной связи. Из четырех, взятых на прокат раций, более-менее работают только базовая и одна переносная. С рабочей рацией ходил Кузбасс, а сейчас она у нас. Второй группе досталась станция, которой хватило всего на несколько сеансов, и связаться с ними мы уже не можем. Между тем на горе разворачиваются спасработы. Помимо наших, еще выше (на 8700) схватила ночевку двойка из коммерческой экспедиции Рассела. Рассел связался с Эриком и обговорил коммерческую сторону спасработ. Ночью наверх ушли три гида Эрика и двое шерпов, с утра - носильщики Рассела с кислородом. Повстречавшийся нам на подъеме шерп Эрика, передал от того вопрос – будем ли мы оплачивать спасение русской тройки? Американцы отдали нашим один кислородный баллон, и, видимо, более активную помощь отложили до выяснения всех денежных моментов.

Дима отдает распоряжение немедленно выходить Олегу и Саше. Я кипячу чай. Спускается Аман. Наверху срочно нужна помощь - минут 20 назад Лешка потерял сознание. На спуске он жаловался на сердце. Набираю эфедрина, кордиамина, еще чего-то и ухожу наверх. Кислород – на максимальную подачу – 4 литра. Для горы он нам уже не понадобиться. Больше ничего не беру. Сейчас важно дойти до Алексея возможно скорее. Перед выходом резанула Димина фраза:

-          Женя, если он умер, вниз не тащите.

До сих пор я мысли не допускал, что кто-то из наших может погибнуть.

            Все силы отдаю, чтобы двигаться быстрее. Краем сознания отмечаю группу шерпов, почти волокущих клиента. Высота и маска с очками меняет лица людей до неузнаваемости. Смотрю на ботинки - у Лешки такие же, как у меня "Арктисы". Нет, это не он. Время на разговоры не трачу, молча прохожу мимо. Выше, на спуске с желтого пояса вижу нескольких человек. Один из них на последней стеночке вдруг падает с небольшим маятником, но на веревке удерживается. Движения участников этой группы не поддаются никакой логике, совершенно не понимаю, чего они там затеяли. Спрашиваю у встречного гида из экспедиции Эрика:

-          Где участники русской экспедиции?

Американец, вздохнув, разводит руками и говорит что-то про соболезнования. Это мне уже совсем не нравится.

            В конце предпоследней веревки перед стеной встречаю Сашу Проваторова. Саша бормочет что-то невразумительное, понимаю только, что кого-то нужно спускать, а он в этом ничего не соображает и поэтому уходит вниз. Видимо, понадобится веревка. Обрезаю конец последних перил, которые вморожены в снег. Поднимаюсь под стену. На полочке сидят двое, в одном узнаю Олега Новицкого. Спрашиваю - где Лешка? Олег показывает на своего соседа

-          Вот он.

Перевожу взгляд на ботинки - «Милетты» – это не Алексей. Снова смотрю на Олега:

-          Это не Лешка.

Но Олег уверяет, что это он. Меня начинает разбирать злость – что за шутки – спасработы ведь. Наконец, незнакомец говорит голосом Стаса:

-          Лешка умер.

Все внутри меня обрывается. Механически отмечаю про себя, что Стас спускается по веревке самостоятельно, и помощи ему не требуется. Со слов Олега понимаю, что тело Алексея кто-то скинул со стены, а парни снизу видели, как он падал. Потом оттуда высунулись две головы - смотрели, куда летел. Затем они встретили Стаса. Мужиков все это настолько шокировало, что они малость потерялись. Я тоже в полной растерянности, – зачем нужно было сбрасывать тело со стены, если он потерял сознание всего-то 40-50 минут назад? Скидывать труп – не по-человечески как-то. А ведь он только что был жив, ходил, дышал, думал. Тело пролетело по стене 100 метров, затем по широкому снежному кулуару и исчезло за перегибом. Там двухкилометровый сброс. Рюкзак застрял где-то в кулуаре. Парни утверждают, что видели, как отлетела голова, но, это, скорее всего, был капюшон.

            Сознание мое словно блокировало информацию о смерти Лешки. Я не могу это понять и принять. Спускаюсь к палатке. В голове никаких мыслей. Думать ни о чем не хочется. Подходят Олег, затем Стас. Дима предлагает завтра идти на гору нам с Олегом, они с Сашей от горы отказались. О чем это он? Ах, да, нам ведь еще предстоит подниматься на вершину. Задаю совершенно дурацкий вопрос о морально-этической стороне такого поступка. В советские времена при несчастном случае было принято прекращать восхождение. Дима отвечает словами Башкирова о том, что в этом нет ничего предосудительного, и будет совершенно правильно, если мы пойдем на гору. Однако моральная сторона здесь ни при чем, мне сейчас абсолютно все равно кто и как оценит мой поступок, каким бы он ни был. Здесь другой мир, где я могу принять решение, исходя только из собственных мировоззрений и внутреннего состояния. Думаю о том, чего мне стоила эта экспедиция. Ведь это несколько лет, не говоря уж о финансовой стороне. Нет, надо идти.

            Важно не повторить тактических ошибок второй группы. Анна вышла на гору полчетвертого, через некоторое время Аман. В принципе эта двойка укладывалась в аксиому «выход не должен быть позже 04.00». Стас пошел после пяти утра, Лешка через полчаса. Поздний выход сразу ставил парней в условия цейтнота. Ведь следующее правило - «поворачивать вниз в 16.00., где бы ты не находился» – сокращало время на реализацию поставленной цели. А уж две упомянутые аксиомы нарушать никак нельзя. Иначе велик риск холодной ночевки. А холодная ночевка на тех высотах – это девять из десяти – летальный исход.

Аман поднялся на вершину в 14.18., на полчаса позже - Анна. До 15.55. они ждали вторую двойку, не дождавшись, пошли вниз. В 15 минутах от вершины Аман встретил Стаса, а на 8750 - Лешку. Алексею до вершины оставалось около часа. Часовая стрелка уже дошла до 16.45. Лешка понимал, что не укладывается во время, и шел с расходом 3 л/мин. Это сразу резко уменьшало количество кислорода, необходимого на спуск. Ума не приложу, чего он не повернул в четыре, ведь мы столько раз с ним обсуждали этот момент. Более того, Аману еще полчаса пришлось его уговаривать. Слишком велико было искушение – вершина вот она, рядом. Шесть лет он не выезжал в Гималаи, а ведь были блестящие восхождения в начале 90-х – К-2 в 92-м, Макалу в 95-м. Потом длительный перерыв, и вот она новая возможность: есть спонсоры, есть деньги, есть перспективы. Нужно только реализовать этот проект, подняться на вершину. Неудача означает потерю спонсорских денег, опять долгое альпинистское забвение. На сколько? Снова на 6 лет? Но ведь ему уже 45. Нет, нужно обязательно зайти, наплевав на все аксиомы и правила. Как все это похоже на историю с его земляком Арсентьевым. Эх, Леха, Леха, что же ты раньше не нарушал правила, когда мы были на пике формы? Глядишь, не было бы такого печального финала. Ведь те правила диктовались не горой, а людьми. Людям свойственно ошибаться, и они могут прощать, гора же безжалостна и неумолима, и рассчитываться с ней приходится по самой дорогой цене.

Вниз Лешка шел очень медленно. После первой стенки Второй Ступени вообще сел. Не действовали никакие уговоры. На барометре стрелка замерла на нуле. Кончился кислород и Леха был не в состоянии двигаться. Запасные кислородные баллоны лежали под Маашрум Рок, три веревки дальше. Аман оставил с Лешкой догнавшего их Стаса, и побежал за кислородом. Анны с группой не было, она обогнала их, еще когда Аман уговаривал Леху на 8750. Когда Аман смотрел давление кислорода, к нему подошел Стас, Лехи с ним не было. В трех оставшихся баллонах было 30, 90 и 110 атмосфер. Свой баллон со 110 атмосферами Аман понес Лешке. Когда он нашел Алексея, тот сидел уже под Второй Ступенью. Вторую стенку он спустился самостоятельно. Американцы позже утверждали, что видели в оптику, как один из русских упал со 2 ступени. Может быть и так.

С кислородом Лешка медленно, но пошел. Вдвоем они спустились к Маашрум Рок, где сидел Стас. Не останавливаясь, Аман с Алексеем прошли еще веревку. Спуститься до Первой Ступени им было по силам – туда 4-5 веревок, а ниже Первой Ступени начинался простой гребень где можно было идти в любом состоянии, хоть ползти. Фонарики были у всех, и днем они этот маршрут уже проходили. Позже мы с Димой весь этот гребень шли ночью, в страшную непогодь, и ничего – прошли. Но тут начались проблемы со Стасом - тот не хотел идти за мужиками. Аман некоторое время с ним перекрикивался, потом понял, что нужно возвращаться. Оставить Стаса он не мог. Было ясно, что все это может закончиться холодной ночевкой, что в условиях 8600, без кислорода и оказания помощи извне, почти всегда означает конец. Правило здесь одно: спуститься как можно ниже. Организму отпущено слишком мало времени на таких высотах, чтобы выжить без кислорода.

Спор продолжился у Маашрум Рок. Стас наотрез отказывался спускаться. Все это продолжалось около часа. Аман позже говорил, что Стаса начал бить озноб, и Аман решил, что тот просто не может дальше продолжать движение. Пока они спорили, вернулся Лешка. Стали устраиваться на ночевку. События начинали разворачиваться по барнаульскому сценарию.

Как бы то ни было, отдадим должное Аману. Добровольно остаться на такую ночевку - это все равно, что купить билет на тот свет. Нужно иметь немало мужества, чтобы на это решиться. Современная история Эвереста изобилует примерами совсем иного рода.

Высота ночевки – 8600. Здесь они просидели всю ночь. Погодные условия позволяли выжить, но вскоре закончился кислород. В районе Маашрум Рок многие бросают запасные баллоны. Аман ходил, собирал их всю ночь, кое-где оставался кислород. Большинство эверестовских экспедиций пользуется баллонами Питерской фирмы «Поиск». Это то немногое, что у нас умеют делать лучше всех в мире. Такая монополия позволила Аману использовать большую часть баллонов, которые он находил. Они с Лешкой урывками дышали этим кислородом, Стас почему-то отказывался. Чуть рассвело, когда на них вышли Эриковские спасатели. Для американцев это было полнейшей неожиданностью. Чего все это время внизу делала Анна – совершенно непонятно.

По рассказу самих американцев - когда они наткнулись на наших, двое уже почти не могли двигаться - это, очевидно, Стас с Лешкой. То есть без американской помощи неизвестно, чем бы все это закончилось, но то, что много хуже – однозначно. Американцы, посовещавшись с руководством, оставили нашим один 7-литровый баллон. Просто счастье, что для ночевавшей выше двойки, шерпы тащили два запасных баллона. Безусловно, этот поступок усложнял спасработы американцам, но без этого кислорода спасение русской тройки стало бы безнадежным делом. У американцев же нашелся «Т»-образный переходник, позволявший дышать одновременно Стасу и Алексею. Кроме этого спасатели дали питье и таблетки дексаметазона. Еще у наших были ампулы с эфедрином, который они просто выпили. Взошло солнышко, погода была прекрасная. Разгорался день. Парни сидели еще часа два с половиной – дышали и отогревались на солнце. Кислород отчасти восстановил организм, и помог продолжить движение. Баллон был только один, и его отдали самому слабому. Подача у Лешки была максимальной – 5 л/мин. Кое-как передвигаясь, они спускались вниз. Аман впереди, Лешка посередине. Ничего не предвещало беды. Мужики говорят, что он даже шутил. Если осталось чувство юмора, значит не все так плохо.

Уже сверху видно нашу палатку. Парни начали спуск с гребня. Оставалось идти от силы полчаса. Аман говорил, что сбежал оттуда минут за 15. Метрах в 30-ти ниже линии гребня есть две характерные ступеньки из скальных блоков-отколов, в этом месте навешены два параллельных шнура. Здесь Лешка и упал, запутавшись с веревкой. Место было не совсем удобное, и мужики с ним некоторое время провозились, усаживая. Когда Аман одевал Алексею маску, то увидел, что у того закатываются глаза. Что это было – внезапная остановка сердца или просто потеря сознания от того, что резко закончился кислород – кто его теперь разберет. На все попытки вывести его из бессознательного состояния Лешка не реагировал. Жив ли он – определить было сложно. Срочно нужна была медицинская помощь, а медикаментов у мужиков уже не осталось. Аман побежал за помощью вниз, Стас остался с Лешкой. Через некоторое время подошла двойка американских спасателей. Все дальнейшие действия производились Энди Полицом – очень опытным восходителем, только в Эверестовских экспедициях он участвовал уже в седьмой раз.

Как вспоминают американцы, они подошли вскоре после того, как Лешка потерял сознание. Специального медицинского образования у них не было, и Энди связался со своим врачом. Тот посоветовал вколоть дексаметазон, который используют при отеке мозга. Энди, вколов инъекцию, подождал несколько минут, затем, по совету врача, снова вколол дозу. Лешка никак не реагировал. Прошло еще несколько минут, и американский медик констатировал смерть. Если бы эта грустная история на этом бы и закончилось, то все было бы понятно. Однако это, к сожалению, не все.     

Зачем американцам понадобилось сбрасывать труп? Версии в их изложении неоднократно менялись. Сначала откуда-то взялась история, что он сам внезапно вскочил и упал со стены. Уже в Катманду Эрик наотрез отказывался обсуждать это происшествие, говоря, что его гиды в этом не участвовали, а сделали все какие-то посторонние шерпы. В приватной беседе Энди, прикрыв глаза рукой, сказал, что это их самая большая ошибка. Пару месяцев спустя, Энди прислал письмо, описывающее этот момент. По его словам, труп лежал на тропе, и восходители никак не смогли бы пройти мимо, не наступив, а все ходят в кошках. Поэтому они и избрали такое решение, как способ захоронения тела. Здесь он лукавит. Убрать тело в сторону на громадном 40⁰-ом склоне – не самая трудная задача. И, какое они имели право на подобные захоронения, ведь мы поднялись бы туда минут через 30-40? Реальный ответ, я думаю другой, но американцы вряд ли когда-нибудь в этом сознаются. Однако достаточно вспомнить все эти истории с телом Мэллори.

Если Мэллори нашли случайно, то где же искать Ирвина? Отправная точка – его ледоруб, найденный  в 30-е годы вблизи выхода на гребень. Это, примерно, то же место, где умер Лешка. Идеально смоделировать, куда упал Ирвин, можно было бы, если кто-то сорвется в этом месте. Или его уронят. Возможно, я ошибаюсь, но иных мотивов не нахожу.

Уже много позже я пытался понять логику действий Алексея в той ситуации. Видимо, чтобы представлять ее, нужно вспомнить его предыдущие восхождения. Наверное, самое значительное – Макалу (8476) по японскому пути в 95-м – всего третье прохождение очень длинного и сложного маршрута. Гора пройдена в альпийском стиле, без кислорода, с акклиматизацией 6200 – очень сильное восхождение. На 7600 Лешка заболел и три дня просидел в палатке, пока компаньоны обрабатывали гребень до 7900. Удивительно, как он сумел восстановиться. Скорее всего, речь шла не о болезни, а, как и в случае с Эверестом, – физиологическом спаде спортивной формы, так как вылечиться на тех высотах просто невозможно. Главная особенность маршрута – то, что с 7900 нужно спуститься в мульду, теряя полкилометра высоты; а после вершины снова ее набирать. Отдав все силы борьбе за вершину, на спуске нужно опять идти вверх. Тот, кто с этим сталкивался – тот поймет, насколько это тяжело. Тем не менее, парни все же сумели подняться на вершину и благополучно спуститься. Я, пожалуй, найду мало примеров подобных достижений среди наших экспедиций. Не менее сложной оказалась и экспедиция на К-2 (8611) с Балыбердиным в 92-м. Принято считать, что К2 - это сложнейший из восьмитысячников. По крайней мере, об этом свидетельствует история. Леха стал всего лишь 76-м восходителем на эту вершину. На спуске ему пришлось всю ночь тащить вниз экстравагантную Шанталь Модюи, не рассчитавшую своих сил, и, по словам Лехи, вершины не достигшую. Только через двадцать часов двойка вернулась в палатку. В базовый лагерь Леха пришел с обмороженными, черными пальцами. Тем не менее, Балыбердин тут же отправил его снимать лагерь на 8000. Сразу после горы, обмороженному – на 8000? Из тех, кто ходит на восьмитысячники, пожалуй, такое под силу немногим, но Лешка сделал все, что от него требовали.

Из этих двух примеров можно понять, что он был очень сильным и опытным восходителем, и вряд ли можно говорить об ошибке. Скорее всего, имел место какой-то просчет. В чем он?

Контрольное время – 16.00. Повернуть с горы до этого времени – значит почти гарантированно спуститься в штурмовой лагерь засветло. Конечно, и это не исключает несчастных случаев – Торощин повернул с 8600 и сорвался днем. Тем не менее, это позволяет максимально обезопасить себя от возможных неприятностей, связанных с ночным спуском. Однако практически все наши экспедиции по этому маршруту, с 95-го года стартующие здесь ежегодно, не обошлись без восхождений в более позднее время. Как правило, речь идет о промежутке 17.30 – 18.30. тибетского времени (Североосетинская 95 и 97, Красноярская 96, Казахстанская 97 (все три группы), Российская 98, Украинская 99). И хотя ночной спуск более сложен, тем не менее, существующая практика показывает, что наши экспедиции оказываются в таких ситуациях постоянно. Должен был уложиться в этот промежуток времени и Леха – значит, он неизбежно оказывался в ситуации ночного спуска. Скорее всего, он это понимал и планировал. Почему все же не пошел до вершины? Здесь нужно поблагодарить Амана, который все же сумел убедить его в необходимости спуска – это с одной стороны; с другой стороны, видимо, он чувствовал (не смотря на то, что раньше ходил на 8500-8600 без маски), что, без кислорода, остававшегося на час, и без помощи товарищей у него возникнут большие проблемы.

В ситуации ночного спуска возможны два решения: непрерывный спуск вниз, или холодная ночевка. Реальная история свидетельствует, что холодная ночевка на тех высотах необратимо заканчивается тяжелейшими обморожениями, а в случае неоказания помощи извне вариантов выжить практически не остается. Альтернативное решение – ночной спуск позволяет, почти наверняка, избежать худшего. К сожалению, наша группа пошла по худшему варианту, выбрав холодную ночевку. Что это было – тактический просчет или нездоровье – теперь уже не важно. Алексею, не смотря на то что все последующие обстоятельства играли только в их пользу, преодолеть утренний спуск не удалось. Чего-то в организме не хватило. В «зоне смерти» важно рассчитывать свои силы, полагаясь в основном на себя и не создавать проблемы другим. «Если ты хорошенько не подумал, что можешь здесь умереть, значит ты выбрал не то занятие»

С тяжелыми размышлениями по поводу случившегося, собираю рюкзак. Дима сказал, что для нас с Олегом места в палатке нет, но в часе ходьбы стоит палатка Рассела, в которой новозелландец разрешил нам переночевать. Анну Дима отправил вниз. В нашей палатке остаются Дима, Саша, Стас и Аман. Олега перспектива, фактически установки нового лагеря на ночь глядя - совершенно не прельщает, и, сколько я его не уговариваю, уходит вниз.

Рюкзак потянул килограммов на 20. Для высоты 8300 это явный перебор. Вставать нужно в 02.00., а времени уже девять вечера. Пока поднимаюсь становится совершенно темно. За час дошел до Желтой стены - Расселовской палатки нигде нет. Кто-то чего-то напутал, или Дима, или Рассел. Пока возимся с нашими ночевщиками, спать укладываемся уже в 00.30. Ночь настолько тихая и звездная, что я бы пошел на гору прямо сейчас, но это будет тактическим промахом. Организм должен отдохнуть. Тут – дилемма. И сидеть долго нельзя, и передохнуть необходимо. Напряженный сегодняшний день съел слишком много сил, и, пожалуй, утренний выход нужно отменить.  Еще одна аксиома: после третьей ночевки на высоте 8300 на гору идти нельзя – только вниз. Завтра у меня будет вторая. Для организма она лишняя, но выхода нет. Пойду через день. Когда укладываемся, Дима говорит, что может быть тоже пойдет на гору, но только послезавтра. Ну, хорошо, хоть Дима собрался. Все не одному.

Встаем полпервого ночи. У Димы как будто внутри есть какой-то будильник, он просыпается сам, в точно намеченное время. Два часа собираемся и полтретьего выходим. Для этого маршрута это слишком ранний выход. Технически сложную часть гребня придется проходить в темноте, но после всех этих историй с холодными ночевками мы хотим иметь запас по времени. Погоды на Эвересте сегодня, похоже, не будет. Она простояла неделю – с 16-го по 25-е. За это время с юга зашел 101 человек, с севера же – 79. Наиболее массовым был день 23 мая – 88 восходителей. В этот же день поднялся 1000-й восходитель на Эверест. Разобрать, кто это – будет достаточно сложно, ведь поднялось в тот день около сотни человек. Может быть, это кто-то из наших.

Однако все эти рекорды были возможны только в условиях хорошей погоды. В этом году природа расщедрилась, подарив четыре дня идеальной погоды. Мы с Димой, со всеми этими спасаловками их упустили, и сейчас идем в надвигающуюся грозу. Больше никто не выходит, но у нас это последний шанс, глупо было бы его не использовать. Чувствуется, что муссон уже зацепил гору. Относительно тепло и сильно задувает. Время от времени на нас обрушиваются снежные заряды. Погода такая, что мы находимся где-то на грани – то ли идти, то ли поворачивать. Но оба совершенно уверены, что будем подниматься сколько возможно. Радует то, что оба находимся в близкой физической форме. Не надо ни ждать, ни гнаться. Я все время иду впереди, Дима сзади. В полной темноте выбираемся на перемычку. Дальше гребень. Фонарик выхватывает пятном света то снежные наддувы, то разрушенные скалки. Местами просматриваются следы от кошек прошедших в предыдущие дни десятков восходителей. Образовалось даже некое подобие тропы, угадываемой под снегом. Северо-восточный гребень Эвереста сильно отличается от тех высоких гор, что я до сих пор ходил – настолько он малоснежен. Почти нет той изнуряющей тропежки, что преследовала нас на Дхаулагири. Идется все легко. Даже сейчас – метель, а снег только засыпал неровности. Недалеко от выхода на гребень луч фонарика натыкается на заснеженную фигуру человека, забившегося в щель. Сколько он здесь лежит - год, два, пять? Впечатление такое, будто только что прилег. Острые зубья кошек направлены прямо на тропу. Обходя, приходится обносить ногу, чтобы не зацепиться.

Лупит пурга. Фонарик неожиданно выхватывает крутой снежный подъем, переходящий в почти отвесную скальную стенку. До верха фонарик не добивает, отчего она кажется просто огромной. Неужели это Первая Ступень? Почти никто не упоминает о ней, как о серьезном препятствии. Размеренно поднимаюсь по перилам. Стенка короткая – метров 15. Прохожу траверсом по осыпной полке до кубического скального блока, дальше наверх косые перила. Здесь двигаться нужно аккуратно – при срыве будет глубокий маятник. Затем путь идет по узким полкам. Вправо чернотой обрывается бездна, фонарик не пробивает темноту. Перила провешены 7-8 мм шнурами. Местами точки закрепления расположены слишком далеко, чтобы такая веревка выдержала срыв. Лучше не падать. На одном из траверсов натянутая Димой веревка сбрасывает меня с уступа. Успеваю схватиться за что-то и повисаю на левой руке. Ох, как неохота срывом нагружать веревку. Провис у нее метра два – выдержит ли? С трудом возвращаюсь на полку. Временами меня приступами бьет кашель. Простыл, когда откапывали с Лешкой палатку, а на 6400 вылечиться было невозможно. Высота же болезни только усугубляет. Боль в горле такая, что слюну проглатываешь, словно битое стекло. Высотный кашель здесь – обычное явление, да я еще и простыл. Но как-то уже привык к этим приступам.

В темноте проходим, не обратив внимания на Маашрум Рок. Перед Второй Ступенью 50-метровый траверс. Здесь небо уже начало светлеть, и видно, что 7-мм репшнур закреплен лишь в крайних точках. При срыве на таком протяженном участке эта веревочка просто лопнет. Выше еще одна веревка, но она обрывается на середине склона. Пытаюсь уйти ниже, но здесь структура скал черепицеобразная, все забито свежим снегом, и, ставя ногу, я не знаю, – сорвусь или нет. Срываться нельзя – эта веревка не рассчитана на срыв. Как минер делаю несколько шагов. Кошки скребут по наклонным плитам, как по черепице альпийского домика. Еще шаг и я могу улететь. В чем дело-то? Перед нами прошла куча народу – не должно быть таких сложностей. Видимо, перила перебили камни. Дима закрепляет мою веревку выше. Оттуда неприятный траверс все по той же заснеженной черепице. Метров 15 прохожу, обливаясь потом от напряжения. Здесь срыв исключен. Вот и надежная скала. Взгляд упирается в огромные блоки Второй Ступени. Будто бы какой-то волшебник, шаля, нагородил тут гигантские кубики из детского конструктора.

Понимаем с Димой, что проскочили мульду, где обычно оставляют первый баллон, и бросаем его под Второй Ступенью. У меня 100 атмосфер – часов на 5 хватит. Новый баллон сразу включаю на подачу 3 л/мин. Вообще-то весь маршрут проходится на 2 литрах, но Гия советовал Вторую Ступень проходить все же на трех. Обойти ступень по восточному склону (такой вариант для Мэллори-Ирвина предполагал Оделл) – дело безнадежное, настолько отвесно туда обрывается стена. Только прямо по гребню. После простой 1,5 метровой ступеньки нужно пройти нависающий блок. Первому тут проще вылазить по камину, но перила отбрасывают на отрицаловку. Оттуда путь проходит, огибая скальные блоки. После полки выходишь на снежничек перед верхней стенкой. Вправо ступень обрывается карнизами, обход здесь исключен, слева нависающая скала, внутренний угол упирается в карниз и единственно возможный путь – 8-метровая стенка. Стенка отвесная и лезть здесь нужно по маленьким зацепкам. Тяжело поставить ногу даже в моем «Арктисе», что уж говорить о громоздких и тяжелых шекельтонах, в которые был обут Мэллори. Нет, не верю я в то, что англичане могли ее вылезти. Только босиком – как китайцы в 60-м. Было бы интересно все же попробовать пройти стенку лазаньем, но я не имею на это ни времени, ни желания. Слева стоит 6-метровая дюралевая лестница. Я почему-то представлял ее металлической, но она окрашена в зеленый, похоже, армейский цвет. Видно, что лестница стоит неправильно, если по ней так и лезть, как стоит, то упрешься в карниз, и придется маятником неудобно уходить направо. Дохожу до предпоследней ступеньки и весом тела сдвигаю верх лестницы вправо. Вот теперь – удобно. На верху Второй Ступени на меня обрушиваются солнечные брызги, бьющие из-за гребня. Пора надевать очки. Маски наши сделаны настолько неудобно, что пришлось их подрезать, тем не менее, не всякими очками можно пользоваться. Конструкция у маски такова, что отечественные очки-консервы запотевают сразу же. У меня на этот случай есть очки «СЕВЕ», но и они не полностью защищали от этого недостатка. Лучше всего иметь большие горнолыжные очки, как у Коли. Долго жду Диму. Чего он там делает на последней стеночке? Но вот и он.

Сейчас 8.30. Гребень мы прошли быстро, остается идти часа два, если погода не вмешается. Вправо открывается великолепная панорама Гималаев. Отсюда, с высоты 8670 все вокруг лежит ниже нас. Нежные, розовые тона рассвета окрашивают восточные склоны Чо-Ойю (8200). Куда-то в ту сторону уползает, разрисованный моренами в полосочку ледник Западный Ронгбук. На севере теряется бесснежными горами Тибетское нагорье. С гребня, через рухнувший карниз, открывается вид на юг. Все, что ниже 6500 - закрыто одеялом облачности. Четко видно Западную стену Макалу и французское ребро. Левее Макалу стоит, мало, чем уступающая Черному гиганту (так переводится слово Макалу), громадная вершина Чомолонцо (7800). На восточную стену Эвереста жутко смотреть – настолько все вертикально. Видно перегиб в Южном гребне, называемый Южной вершиной. Хорошо просматривается массив Лхоцзе. Вид - знакомая фотография из французского журнала. Вот снежный гребень от Южного седла подходит к скальным бастионам – Пинеколу. Оттуда логично уходить траверсом склона в сторону перемычки справа от Лхоцзе Центральной. Траверс метров на 500. Да, конечно, это оптимальный путь. Где-то там сейчас работает российская экспедиция. Наверное, в хорошую оптику можно было бы их увидеть. Надеюсь, они успели попасть в погоду на своем маршруте. Нам погода также подарила часа полтора. Солнечно и безветренно. Однако все это похоже на затишье перед бурей.

Некоторое время путь напоминает участок перед Первой Ступенью. Все просто. Затем дорогу преграждает скальный бастион – Третья Ступень. Обычно в описаниях о ней почти не упоминают. Конечно, в сравнении с первыми двумя - она проще. Но все же, не совсем пешком. Здесь навешено столько старых веревок, что непонятно – какую можно нагружать-то. Стараюсь подниматься лазаньем по скальным блокам, по минимуму используя веревку. За Третьей Ступенью поначалу приходится идти по обрезу стены. Дух захватывает - какой отвесный сброс. Проходя по краю карниза, цепляюсь за старую веревку. Жюмар вдруг начинает собирать оплетку. Поднимаю глаза. 11-мм фиксроп болтается на трех нитках. Эге, не везде заменили веревки. Крутой пятиметровый участок перекрыт наддувом. Здесь веревки нет совсем. Нужен ледоруб. Снегопад засыпал перильную веревку, и под снегом я ее не везде нахожу. Прямо передо мной Треугольник – огромный снежный склон с перепадом 100 метров. Он провешен одной длинной веревкой. Наверное, всю бухту использовали. Здесь понадобиться тропежка. Склон местами закрыт пухляком, в котором нужно топтать тропу; местами же напротив жесткий фирн, с трудом пробиваемый ботинком. Но хуже всего промежуточное состояние, когда снег не держит, а кошка из-за него не цепляется за склон. Тогда по известной поговорке – шаг вперед, два шага назад. Тяжелая работа отнимает слишком много времени. Пахать приходится одному, Дима меня не догоняет, видимо, все же сказывается возраст. Теряю на этом участке часа два с половиной. Но вот и конец перил. Дальше веревка резко, под 90⁰, уходит вправо. Снова небеса обрушивают на нас непогоду: ветер забрасывает пригорышнями острых колючих льдинок, а то бьет наотмашь, как открытой ладонью. Дожидаюсь Диму перед неприятными траверсами по отвесной скальной стене. Здесь веревки 4 нужно идти по узким, на ширину ступни полочкам, все с теми же 7 - 8-мм репшнурами. Снег забил все неровности, и я не вижу, насколько надежен каждый мой следующий шаг. Пурга разошлась не на шутку, лепит прямо в лицо снежными зарядами. Смотреть на ветер без очков просто невозможно, очки же моментально залепляет снегом. Некоторое время я как-то пытаюсь с этим бороться, потом лезу просто на ощупь. Веревки две прохожу как с завязанными глазами, только на «авось» и надеясь. Вот и скальный кулуар, где веревки идут вертикально. Как я ненавижу траверсы с 7-мм перилами. Под скальной стеночкой в очередной раз пытаюсь что-то сделать с очками. Подошедший Дима, советует их просто снять. Метров 30 поднимаюсь по скальным уступам, к маленькому рыжему жандарму. Здесь выход на снежный гребень. Вершина должна быть уже рядом. Аман говорил про 4 «снежных бугра». После первого взлета гребень выполаживается. На север склон круто обрывается. Как бы не сдуло порывами. Слева за карнизным гребнем все скрывает мутная облачность. С очередного взлета вижу вершинный карниз - на восточную стену с него свисают ленточки разноцветных буддистских флажков. Да, это вершина. Я неоднократно встречал этот вид на фотографиях. Вот и последний 5-метровый подъем.

Медленно дохожу до высшей точки. Часы показывают полвторого. Усталость и страшный ветер не оставляют место эмоциям. Сбросив рюкзак, опускаюсь на колени. Прямо на вершине воткнуты какие-то вешки, трепещут гирлянды флажков, лежит несколько кислородных баллонов. Видно, что прямо на высшей точке чего-то копали. Закапывали что ли? Или пытались отрыть китайскую треногу? За 26 лет ее полностью засыпало, а ведь была 3 метра. На юг прямо с вершины уходит толстая зеленая веревка. Кроме нас сегодня никто не пытался сюда залезть. Делаем дежурные снимки. Вокруг ничего не видно. Сидим в туче. Все наши фотографии можно было сделать и в Шории, все равно спонсорам не понять, что это вершина высочайшей горы Земли. Пора вниз. Подбираем какие-то мелочи: буддистский шарфик, цветное фото, серебряный католический образок. Прямо под вершинным взлетом нагребаю в карман несколько камешков. Порода серая и хрупкая.

Теперь знакомой дорогой вниз. На первой же крутой веревке наступаю на ненадежно лежащий камень, с грохотом он обрушивается вниз. Этот момент сразу же заставил собраться, и больше не допускать ни малейших неточностей. Траверсы с открытыми глазами уже не так впечатляют. Ветер в спину. Дохожу до крутого снежного склона, где, ожидая Диму, приспосабливаюсь съезжать на спусковухе. Однако склон до того забило снегом, что, пожалуй, спусковуха понадобиться только на ступенях. Я всегда спускаюсь очень быстро, поэтому тактика моего движения такова: пройти видимый участок, затем ждать напарника. С вершины Второй Ступени должен просматриваться весь путь до Третьей, но севшее на гребне облако, не позволяет мне полностью видеть гребень. Долго жду Диму. Метров 30 ниже гребня и метров 60 к западу должны лежать Шевченко с Плотниковым. Точнее, говорят, что остался только Плотников, Коли уже нет, видимо тело упало на стену. Приглядевшись, различаю, что на предполагаемом месте захоронения, ветер треплет какие-то малиновые лоскутки. Видимо, это лежит Вано (как его называли друзья). Родственники просили Проваторова привезти с места гибели несколько камней, надо бы сходить, но меня начинает разбирать сильнейшее беспокойство по поводу Димы. Слишком долго его нет. Проклятое облако – ничего не видно. Похоже, пора ставить кислород на 4 литра и идти назад. Еще 10 минут. Все, пора. Краем сознания отмечаю для себя, что это опять означает холодную ночевку. Безо всякой надежды ору, что есть мочи:

- Бочков! Дима!

К своему изумлению получаю ответ.

-          Ты где пропал?

-          Кошка, едрит ее … .

Дождавшись, пока фигура Димы появится из тумана, ухожу на спуск. После Второй Ступени меняю баллон, в прежнем осталось атмосфер 30. Закрепляю его на крюке, может, кому понадобится, вон - Аману это помогло выжить. Несколько веревок траверса до Первой Ступени. Сейчас идем по свету, и я не знаю, что труднее - с одной стороны днем видно все сложности, с другой – ночью самые страшные места проходишь, не замечая. Да нет, по свету конечно проще. Про ночь это я утрирую.

После Первой Ступени - простой участок, который я стараюсь идти, используя редкие пятна снежников – жалко кошки. Каменистый склон почти весь выдут. Погода под вечер разведрилась, облачностью закрыт только Кангчунг. В ту сторону со стены висят не только снежные, но и скальные карнизы. В который раз поражаюсь крутизне Восточной стены.

Вот и место поворота с гребня. Здесь свалена куча оранжевых баллонов, – наверное, для ориентира. С перемычки заглядываю на Кангчунг, но завеса плотной облачности снова скрывает от меня страну тайн и загадок. Опять жду Диму. Странно, но даже на такой высоте солнце нагрело скальные плиты, на которых сижу, и я ладонью ощущаю их теплую шершавую поверхность. Подошедший Дима издалека машет мне рукой, мол, не жди - спускайся.

Минут за 30 спускаюсь к нашему жилищу. Палаток в лагере 8300 сильно убавилось. Не видать ни души. По доброму бы, надо сообщить нашим, что у нас все в порядке, но рация ушла с ночевщиками, а соседей не видно. Пока спускается Дима, топлю снег для чая. Поначалу мы рассчитывали уйти сразу на 7800, но, судя по Диминому состоянию, вряд ли сегодня такое возможно. Он спустился совсем уставший, гора забрала все силы. Делаю, что могу. Пожалуй, Диме на спуск понадобится кислород. Его у нас дефицит, поэтому решаю ночью своим баллоном пользоваться по минимуму, больше останется напарнику. Этого кислорода Диме потом хватит до самого АВС.

Утром забираю второй баллон, там 30 атмосфер – на час хватит. С Димой договорились, что я буду ждать его в каждом лагере. Спускаюсь быстро, и из-за дыхания очки моментально обмерзают. Пожалуй, пока солнце не вышло на склон, лучше идти без них. Бегу наперегонки с солнышком. Минут за 40 спускаюсь на 7800, через полчаса приходит Дима. Он вчера обжег глаза и идет в моих «советских» очках, которые для него слишком темные. Опять меняемся. Соседи-австралийцы предлагают связь с АВС, говорят, на связи кто-то из наших. Дима остается поговорить, а я ухожу вниз.

Остатков кислорода хватает до 7500. До этого я спускался широким шагом, почти бегом, но без кислорода ширина шага стала меньше. Тем не менее, через два часа я на перевале. Пока спускался, меня догнал один из австралийцев, что бы сообщить, что он поднялся на вершину, единственный из всей команды. Когда он спрашивает, сколько поднялось у нас, то по мере загибания мною пальцев, брови у него поднимаются все выше. А как ты хотел? Это же русская экспедиция. К сожалению, и несчастный случай, это тоже в наших традициях. Люди едут за огромные, по нашим понятиям, деньги, может быть, больше никогда и не придется.  И риск зачастую зашкаливает разумную меру. А буржуи могут повторить свою попытку и в следующем году.

На перевале сижу 2 часа, жду Диму, еще через час спускаюсь в АВС. Морена, еще несколько дней назад заставленная сотнями палаток, на три четверти опустела. Большая часть экспедиций уже свернулась. Мы с Димой были последней связкой, зашедшей на Эверест в весеннем сезоне. А может быть и в году. Осенью на Эвересте погодные условия многократно хуже, и редкость, когда кто-нибудь заходит вообще.

  Некоторое время погодя подходит Дима. Яки задержались на день, и вся эвакуация состоится завтра с утра. Так мы с Димой и будем непрерывно спускаться, каждый день теряя высоту. Задержка произошла только в базовом лагере, где я целый день выбивал шлямбуром памятную плиту. «Никифоров Алексей. 17.VII.55 – 24.V.01.». Олег и Коля подходили помочь. В ночь перед самым отъездом мы с Олегом увозим эту плиту к Русскому камню. Три недели назад мы поминали барнаульцев, и совершенно не думали, что кто-то из нас может здесь остаться.         

Утром уезжаем очень рано. Все происходит как-то быстро и скомкано, не успеваем даже сходить всей командой к камню. Надо было помянуть Алексея. Как-то все больше принято делать это за столом, где мало кто задумывается о чем-то кроме насущных потребностей. Не стала наша компания командой. Слишком разные в ней собрались люди. И не все готовы были пройти испытание Эверестом.

До Тингри едем по другой дороге, нежели заезжали. В одном месте приходится переправляться через горную реку, где мощные джипы чуть не по капот заливает бушующей водой - в Тибет пришло лето. Красно-серые тона камня временами расцвечивают зеленые берега горных рек. Вновь проезжаем перевал Лалунг-Ла, даже не останавливаемся. Здесь мы оставляли монетки, чтобы вернуться. Не оставил только Лешка.

Скатываемся в Ниалам. Он уже не кажется таким угрюмым, как это было ранней весной. На дворе лето и все выглядит гораздо более живописно. Впечатляют гигантские каменные блоки, между которыми втиснулись дома. Вперед, вперед. Здесь мы не станем задерживаться. К вечеру добираемся до Зангму. Граница уже закрыта, поэтому ночуем в китайском отеле.

Утром покидаем территорию КНР. Переходим разделительную полосу, и с плеч сваливается груз какой-то скованности. Мы вновь в свободной стране, которая очень любит туристов.

В Катманду приезжаем 1 июня. 3-го у нас самолет. Сразу же встречаемся с участниками Российской экспедиции на Лхоцзе. Пока прилетело только трое, один из них – капитан команды Серега Тимофеев. Парни все же зашли, наконец, на последний непокоренный восьмитысячник. Поднялось  девять человек, значит этот вариант подъема - оптимальный. Эх, чего теряли время предыдущие 4 экспедиции. Помимо российских восходителей на Эверест и Лхоцзе Ц., на Манаслу успеха добилась тройка украинцев. Денис Урубко зашел на Лхоцзе, траверса опять не получилось. Наши соседи из Владикавказской экспедиции на Чангцзе подняться не сумели, но нашли какой-то перегиб в гребне, назвав его самостоятельной вершиной. Еще Туркевич привозил на место гибели Владимира Бондарева под Южной стеной Лхоцзе его отца. У старика не выдержало сердце. Вот такие не совсем добрые результаты весеннего сезона нового тысячелетия.

В первый же день в Катманду я пытаюсь купить все сувениры, которые надобно. Большинство народа откладывает это на завтра. Завтра начинается непривычно наглухо закрытыми лавками. Повстречавшийся в моем любимом ресторанчике Гия, сообщает потрясающую новость: король Бирендра и восемь членов королевской фамилии убиты прошедшей ночью. Вот те на, правил безконкурентно 30 лет, и тут такое. В стране просто шок. Убийца, по первой версии застрелился, но потом выясняется, что у него 30 пулевых ранений в спину. Точно ничего не известно, версий множество, население в шоке. Все это порождает в народе глухой протест, который выражается в обритых наголо, в честь траура, головах, с маленьким хвостиком на затылке. В туристских районах это пока малозаметно, но, выбравшись в один из рабочих кварталов, по приглашению нашего повара Нимы, замечаем, сколько там много бритоголовых. Атмосфера на улицах накаляется. По городу носятся десятки рокеров, выкрикивая угрозы в адрес тех, кто еще не закрыл свои магазинчики. Мало кто рискует связываться с экстремистами. Вечером сидим всей компанией в японском ресторанчике, незаметно приютившемся на углу. Все национальные телеканалы транслируют церемонию похорон. С утра у нас самолет. Пора покидать Непал, что-то здесь становится слишком жарко. Время ускоряется. Мы очень быстро покидаем Непал. Как бы не хотелось, чтобы эта страна стала очередной горячей точкой.

Что касается самой горы Эверест, то она безусловна великая, только вот вся эта коммерциализация вокруг, девальвирует ее величество. Толпы непрофессионалов на классических маршрутах и многочисленные коммерсанты от альпинизма, доящие клиентов, веревки снизу до верху и заброски шерпами, кислород в любых количествах и прочее. Словно рассчитывал попасть в храм, а попал на барахолку. Горы всегда были для меня каким-то далеким и сторонящимся от людской суеты миром, Эверест же оставил совсем другие эмоции. Будем надеяться, что наши последующие планы будут включать незатоптанные вершины, где остаешься наедине с природой - дикой, суровой и безжалостной, но честной и объективной. Здесь поединок человека с самим собой, прежде всего со своими слабостями, а не с горой или соперником дает возможность стать частью этого мира и познать себя. А в этом и заключается суть горовосхождений. 

Октябрь 2001 г., Томск 

Вместо эпилога

Евгению Попову 

Дорогой, Женя! Огромное спасибо за статью «Эверест 2001»! Спасибо от ближайших Лешиных друзей, которые в большинстве своем не принадлежат альпинистскому братству, но, конечно, хотели узнать подробнее, что происходило в вашей экспедиции. Спасибо от Лешиных родителей. Они держатся очень мужественно. Передали нам фильмы, которые прислал в течение года Бочков, а так же дневник Леши (записи до 13 мая – что характерно, текст почти полностью совпадает с Вашим). Ваша статья, конечно, осветила определенные нюансы экспедиции, о которых всегда писать тяжело … Когда я пишу «друзья», я имею в виду его компанию со школьных времен, с 1972 года, так называемую «контору». Сейчас мы решили собрать воедино все материалы про Алексея, насколько это возможно. Если Вы захотите добавить что-то помимо статьи, будем искренне рады Вашему участию. Дэн Мазур 23 мая прислал мне письмо прямо с Канченджанги, вспомнил про Лешу, передал привет Любе и Полине (жене и дочери Алексея), а также оставшимся в живых партнерам по экспедиции – Лене Кулешовой да Гене Копейке. …

Я была в прошлом году в базовом лагере Эвереста с Непальской стороны, и Денис Урубко, узнав, что Алексей мой друг, предложил, чтобы я написала ему записку, а он ее затащит на Эверест. «Представляешь, вдруг случится невероятное, и мы поднимемся одновременно, и я ему передам письмо от девушки прямо на вершине, такого еще не было». Ну и отправился наш почтовый голубь, только получилось так, что ни он, ни Лешка не взошли на вершину.

Родители хотят приготовить табличку, чтобы питерская экспедиция будущего года прибила ее на камне в ВС. Может быть, стоит оставить ту надпись, что выбили Вы? Еще раз спасибо за то, что Вы написали. Огромный привет Аману.

Лена Лалетина (редактор сайта russianclimb.ru)