|
ЖЕНЩИНЫ И ГОРЫ
Виктор Андриенко – физик, МС СССР
Мне представляется, что если впереди, не по расстоянию,
а по времени Вас не ждет встреча с женщиной, красота
горной природы кажется более обыденной, блеклой – как
будто в ней нет души.
После выхода сборника «Альпинисты северной столицы» я
(думаю кратковременно) попал в центр внимания. Ко мне
подходили люди с разными вопросами: возражениями,
пожеланиями, оценками, и я в какой-то момент сказал себе
– стоп, надо остановиться, подумать, что происходит, и
вообще – нужно ли все это, т.е. нужно ли все это
описывать. Особенно большое впечатление на меня
произвели слова Юры Устинова: «Тебе надо писать…»,
который сам писал статьи еще в сборнике «Вертикаль»
(1979) и в последнем сборнике «Альпинисты Северной
столицы». Мне нравилось, как он описал сложную фигуру
Петра Буданова, в команде которого Юра ходил не один
год, так же как и Кир Коноплев – зам. директора нашего
института, чемпион страны, «снежный барс» из Гатчины. Он
так же отзывался о Буданове по-разному – с большим
уважением, но в то же время не опуская некоторых его
качеств, которые не вызывали восторга.
Вот в таком же ключе мне хотелось бы написать о
женщинах, с которыми приходилось сталкиваться в горах.
Тот же Герман Андреев как-то позвонил и сказал:
«Андриенко, нужно написать о женщинах, что-то вроде
«Альпинизм и женщины», давай, жду...», и я в очередной
раз задумался. Про кого, как, зачем и почему? И я начал
вспоминать...
Первое, что пришло в голову, было то, что многие из нас
попали в горы из-за женщин. Я, так совершенно точно. А
дело было так. Я учился в университете, г. Харькова,
девочек на нашем факультете – физико-техническом – не
было, и когда устраивали вечера, то приглашали к нам
биологинь, т.е. девчонок с биофака. На одном из таких
вечеров я и познакомился с Наташкой. Она занималась в
секции альпинизма, но в горы еще не ездила, и как-то
пригласила меня на выезд альпинистов на университетскую
базу в Фигуровку, что под Чугуевым. Я в то время
занимался мотоспортом, рюкзаков никогда не таскал, и
вообще считал это не интересным. «Что я дурак - таскать
такие тяжести, то ли дело на мотоцикле - посадил девочку
сзади, рюкзаки по бокам прицепил и вперед».
Но
вскоре я изменил свое мнение, и виной тому стали песни.
После тренировок и разного рода соревнований вся
компания собиралась у костра – штатный гитарист Леша
Шпилинский (Шпиля) доставал свой видавший виды
инструмент и тут всё замирало – мы уносились в другие
миры и это было здорово.
Я
уже не так резко отзывался о друзьях Натальи, а позже
вообще попал в капкан. Подошло время выезда в
Днепропетровск, где на скалах карьера проходило
первенство Вузов г. Харькова по скалолазанию, я
согласился поехать посмотреть и тут случай сыграл со
мной злую шутку. Валера Попов – член команды
университета на тренировке подвернул ногу, заменить его
было некем, и тогда народ вспомнил про меня. «А что?
Руки у него крепкие, на мотоцикле ведь гоняет, про
страховку мы ему расскажем, чуток пусть полазает, у нас
еще в резерве день, и – на старт. Пусть не пролезет, это
ничего, а то у нас будет не полный состав, мы вообще
тогда теряем шанс надрать Политех.» А за Политех в то
время выступал известный на Украине скалолаз - Виталий
Тимохин (ученик Олега Космачева). Через год Виталий
погибнет на стене Ушбы, но фильм «Синие горы», где он
снимался, я не забыл до сих пор, так же как и его
выступление на скалах. После недолгих разговоров (со
стороны Натальи) я согласился выступить, хотя позориться
на ее глазах мне было не очень приятно. Но если женщина
просит…? Сколько раз я потом попадался на эту удочку,
хотя и был уже вполне, как мне казалось, зрелым
человеком.
Выступить я выступил, да не просто пролез, а занял
третье место (наверное с перепугу, такое бывает) и мы,
наконец выиграли у Политехов. Валера Овчаренко долго
тряс мою руку, поздравлял, но больше всего мне, конечно,
запомнилась Наташка, ее сияющие глаза, и банка сгущенки
из ее рук, как награда.
А
летом меня отправили в альплагерь Цей, где мы вместе
забрались на Казбек в честь 40-летия Северной Осетии.
Песни у костра, сияющие глаза девушки, которая нравится
вам, кусочек экспедиционного, а не лагерного альпинизма,
при восхождении на Казбек, моей первой горы – разве мог
я устоять против всего этого? Мотоциклисты назвали меня
предателем, а я попал совсем в другой мир, и потом,
сколько не пытался в силу разных причин (Наташка уже
давно бросила заниматься горами, я закончил учиться и
был распределен в Гатчину, альпинизм стал здорово мешать
работе, были проблемы и в семье с первой женой и т.д. и
т.п.), но выбраться из этого мощного, в первую очередь
эмоционального потока, я уже не смог.
Так, что у кого свои причины, а лично я попал в горы
из-за женщин.
И,
как мне кажется, я в этом не одинок.
Здесь нужно отметить еще одну деталь – первым моим
инструктором (которая сразу «наградила» меня старостой
отделения) была Неведомская, само восхождение (сразу на
5 тысяч) давалось ей тяжело, но нас она не бросила (не
передала другим) и мужественно «дотащила» до самой
вершины, а не до перемычки, как было с остальными
отделениями. Уже на самой вершине началась непогода и
наше отделение оказалось единственным, кто по настоящему
был на горе, хотя восхождение засчитали всем.
Первая женщина из мастеров альпинизма, что запомнилась
мне – Эльвира Шатаева. Мы с Волчарой (Валера Волков)
удачно выступили в связках на ЦС «Спартак» в Крыму. Я
стою перед судейским столиком и она, как главный
секретарь соревнований, вручает мне грамоту, я немного
робею перед такой красивой женщиной, ветер вырывает у
меня грамоту и восходящим потоком, ее поднимает вдоль
скалы метров на 50 вверх, а там ее атакуют ласточки.
Все, в том числе и Эльвира, смеются, а я вначале
краснею, что упустил грамоту, а потом хохочу вместе со
всеми. Разве мог тогда я представить, как трагически
погибнет эта «королевских кровей» (на мой взгляд)
женщина в урагане на склонах пика Ленина. Так же как и
ее напарница – Нина Васильева... Лагерь Узункол, я с
группой гатчинских альпинистов возвращаемся в лагерь,
мокрые и злые, что нас не будут кормить, и тут нас
встречает Нина Васильева, по матерински обнимает,
быстренько бежит на кухню и крадет для нас несколько
котлет от общего стола, разве забуду я эти котлетки?
Здесь сразу же, пока не забыл, хотел бы отметить вот
что. Многие женщины любят нас, мужиков, не за то, что
мы – герои, а чисто по-матерински, видя наши усталые и
облезшие рожи, подмороженные руки и ноги. И Бог еще
знает за что. Именно материнские чувства являются (так
мне кажется теперь, когда за плечами не один десяток лет
хождения в горах) одной из причин краткосрочных горных
романов. Нет, это не касается Васильевой, так же как и
всех других женщин, о которых я вспоминаю, это я написал
просто, чтобы не забыть потом, и чтобы мы, мужики, шибко
не задавались.
Следующий случай, что врезался мне в память, гибель
семейной связки на Шхельде. Я помню бездонные детские
глаза ребенка, что потерял сразу и отца и мать. И после
этого я сказал себе, что моя жена никогда не будет
спортсменкой, никогда не будет ходить в горах. Это в
дальнейшем привносило немало сложностей в мою семейную
жизнь с уже второй женой, Ольгой, но слово свое я
сдержал. Женщина, мать не имеет права погибнуть, так я
думал тогда, так думаю и сейчас.
...Роза Беззубкина и Нина Луговская. Валера Беззубкин
всегда возил их в горы вдвоем и брал на маршруты либо
вместе, либо по очереди. Обе – мастера спорта, обе –
«снежные барсихи», если так можно выразиться. Когда нас
прижало грозой на несколько дней на Шхаре (в тот раз с
нами была Нина Луговская), жена моя, Ольга – не
альпинистка, работая в бухгалтерии – рассказывала, что
Роза – жена Валерки нервничала, на всех рычала и тайком
попивала водку. Она, опытная спортсменка, понимала, в
какую передрягу мы попали, лавинами со Шхары сбросило не
одну группу, многие, в том числе и чехи и поляки так и
лежат там ненайденные.
Уже позже, когда мы спустились вниз, и прошло какое-то
время, я, как бы невзначай, спросил Валерку, почему он
выбрал себе именно Розу, именно такую жену, с таким
характером? Валера, во первых не удивился моему вопросу,
а потом, через какое-то время, желая видимо поточнее
сформулировать ответ, сказал: «Ты знаешь, с другой мне
было бы скучно, наверное так».
Они лежат вместе на склоне Победы и так останутся вместе
навсегда. Страшный, но все же символ.
И
еще, я, наверное, сейчас напишу чушь, но я рад за них и
я им завидую.
Память старается уйти от печальных картин, старается
высветить что-то более спокойное, приятное и это ей
удается.
Берта Клецко – еще одна женщина «королевских кровей»,
такое же мимолетное столкновение как и с Эльвирой
Шатаевой. Альплагерь Шхельда, зима, я выиграл новичковый
слалом и Берта вручает мне как победителю торт, а Костя
– самодельную медаль из березового кругляка с выжженной
надписью «чемпион». Многие из своих последующих медалей
гораздо более высоких по рангу я растерял, а эту
сохранил, мне казалось, что в этой деревянной медальке
есть душа.
Я
их часто вспоминаю вместе, нет, я не был с ними близко
знаком, но все они для меня – как эталон женщин в
горах, достигли успехов на спортивном поприще и в то же
время сохранили себя как женщины, не опустились до
бытового уровня. Наверное, были и есть в горах и другие
женщины, похожие на них, но мне запомнились эти.
Мне кажется Джек Лондон, когда описывал северных женщин,
которые делили не только ложе со своим мужчиной, но и
все тяготы суровой полярной жизни, вместе с тем
оставаясь привлекательными, (а ведь это так непросто),
он и называл «настоящая скво».
Не
знаю как Крис Бонингтон – фигура в альпинизме известная
(это он описывал, что на Южной стене Аннапурны разговоры
о женщинах у них составляли 5%), а многие мужики, с
которыми мне приходилось ходить, не забывали про женщин
даже когда прижимало по серьезному.
Нет, я не идеализирую женщин, я всегда воспринимал их
такими, какие они есть, и более того, на серьезную гору
старался их не брать, но если бы по возвращении вниз нас
не ждали женщины, горы потеряли бы очень существенную
часть своей красоты.
Я
вспоминаю Ленку Кулешову (Лисичку) – как прозвали ее мои
пацаны (10-12 лет) в Артуче. Ребятишек я привозил в
Артуч, чтоб заниматься скалолазанием с согласия Коли
Голубева, хотя для него это было не просто. На мой
взгляд, это был один из лучших начучей по тем временам,
и не столько тем, что сам ходил, а тем, что создал в
лагере ту неповторимую атмосферу (её искусственно не
создать), в которой мы (и спортсмены и инструктора)
жили. Он понимал, что часть этой жизни нужно вдохнуть и
в мальчишек. Ленку мои пацаны держали за «свою», больше
никто из женщин лагеря такой чести не удостоился.
Красивая женщина, хорошая скалолазка. Как-то втроем,
Кацапов, Ленка и я промолотили Уреч за 2 часа (нужна
была схоженность на 4б перед 5б) и вторая задача – не
потерять день отдыха, т.е. вернуться до завтрака. Как
Ленка шла – просто загляденье! Но выбрал в напарники,
чтобы в двойке идти на Марию, я все же Кацапова, чем
невольно обидел Ленку. Прости меня, Лена, за те далекие
времена, но видеть напарником на стене хотелось все же
мужика, ты в этом не виновата. Наверное, часть того
состояния Ленки «сидела» и в головах женщин, что
рискнули пойти на Ленина одни. Сколько раз потом,
проходя на Куликолоны мимо Уреча я вспоминал Ленку и
стену, по которой она шла. Это была сказка.
Я
давно заметил, что каждый район у меня ассоциируется с
каким-то конкретным человеком, наиболее ярким
представителем что ли, а может по другой причине –
какой-то случайной, иногда забавной, иногда трагической,
бывает по-разному. Иногда районы у меня ассоциируются с
женщинами, как, глядя на Уреч я вспоминаю Ленку, так
Красноярские столбы я не представляю себе без Алисы
Грачевой.
Мы
на Слоненке – вокруг Алисы стайка ребятишек, все хотят
показать ей свое умение лазать, всем хочется завоевать
ее внимание. И Алиса – вся такая строгая из себя. А
ведь бывали времена, когда она прыгала по шкуродерам «на
заклинку», да не вниз ногами, а вниз головой (кто был на
столбах, тот знает).
Еще я часто вспоминаю картину с Алисой, но уже в Артуче.
Она с Лебедем проходит, как обычно, трехдневный маршрут
за день, и вторая характерная деталь – входят в лагерь
вместе – Лебедь с рюкзаком, а на нем верхом Алиса с
рюкзаком. Большой Лебедь и маленькая Алиса. Такой номер
исполняли только они.
Душевная женщина, прекрасная скалолазка, всю свою жизнь
посвятила ребятам. Возможно, именно поэтому у меня
Столбы ассоциируются с Алисой, хотя там, рядом с ней,
было много и других личностей: Демин, Губанов, Руйга,
Федоров, Теплых, Балезин – личностей с большой буквы, у
каждого свой взгляд, своя философия. Пожалуй, надо
остановиться, потому что если начать вспоминать про
Столбы – на остальное просто не останется времени,
настолько интересен этот край и его люди, и над всем
этим – мощная глыба – Путинцев дядя Вова.
Так вот. Столбы для меня – это, прежде всего Алиса,
наверное, это оттого, что я сам люблю заниматься с
детьми, мне это близко. Так и запомнилась эта картина –
Алиса, а вокруг стая ребятишек.
В
последнее время мне часто вспоминается Артуч, мне
снится, что я пролетаю мимо Уреча, поворачиваю налево и
вижу Куликолонские озера, Синайский полуостров, где
стоял с отрядом (а какую рыбку мы там ловили!), беру
вверх и вот я над перевалом, и открывается чудесная
картина – Алаудинские озера и над ними Чапдара.
От
голубовато-зеленой до лазури вода озер и красноватый
треугольник горы, что отражается в озерах. Поворачиваю
направо и вот подо мной маленькая Пиала. Простенькое
озеро, но до чего милое. Здесь с В. Пастухом мы долго
ждали Толика после Чапдары.
Мне все чаще горы вспоминаются не по конкретным
восхождениям (это остается), а как мир, размытый в
пространстве и времени, включающий в себя и хорошее и
плохое, и грустное и веселое, и красивое и уродливое,
т.е. какая-то смесь впечатлений.
Попробую объяснить на конкретном примере эту смесь.
Чапдара «с обратной стороны», маршрут 6-ой категории,
накануне на нем произошла авария, погиб (в результате
срыва) один из участников сбора Эльчибекова, а у нас
(инструкторов Артуча) пересменок, многие на Мирали и
Бодхоне уже были, поэтому выбираем Чапдару. Мы даже не
даем маршруту отстояться после аварии, у нас на это нет
времени, и вот мы выходим за два перевала в этот
неблизкий путь.
«Мы насилуем гору» – подумалось мне. Здесь хотелось бы
отметить, что многие альпинисты (и я в том числе) в
какие-то моменты восхождений ассоциируем гору с женщиной
(может быть потому, что гора – по крайней мере в русском
языке – женского рода?)
Наблюдателей у нас нет,
все разбежались по горам, поэтому Коля Голубев
предупредил – два подряд невыхода в эфир-сигнал
бедствия. Я отвечал за связь, но в какой-то момент,
работая впереди, оказался оторванным от радиостанции, а
тут мужики снизу мне дают знать, что пора выйти на
связь. Я крикнул вниз, чтобы вышел Толя, мне сейчас не
до этого, что он и сделал. А на следующей связи (лидером
работал Пастух и я опять соединился со станцией) увидел,
что «клеммы» питания закорочены и станция села.
Запасного питания у нас не было (стена все-таки, каждый
грамм на учете, да еще воду с собой тащили). Я вынул
батарейки, помял их камнями (это иногда помогает) и
опять вышел на связь. Треск в эфире меня воодушевил, но
ненадолго, станция работала только на прием. На
следующей связи (уже второй пропущенной) я слышал
вопросы лагеря по нашей Чапдаре у всех других групп и
сборов. Но никто про нас ничего не знал, рация по
прежнему не работала на передачу. Попахивало спас
работами, (а ведь у нас все в порядке, и идем хорошо,
промолотили уже большую часть стены). Как подумаю, что
скажут мне ребятки, что пойдут за два перевала нас
искать, так становится не очень хорошо. Прямо как в том
анекдоте – на вопрос врача: «Как себя чувствуете?» –
клиент отвечал: «Я чувствую себя, доктор, но не очень».
И
вот мы подходим к месту аварии. Обрывки бинтов, куски
веревки – грустная картина. Минута молчания и
размышления о том, как дорого мы платим за свои
увлечения, а дальше опять перенастройка на рабочий лад –
надо идти дальше. А у меня в голове стучит все тот же
вопрос – что делать со связью? Ведь нагружаю других
людей ненужными им хлопотами, и тут вижу несколько
отработанных батареек. А что если попробовать? Все также
помял их камнем, собрал длинную колбасу (помогал держать
Пастух) и вышел на связь. К нашей общей радости мой
вызов принял Гурьян (Ленинградский сбор на Алаудинах). Я
быстренько «встал на колени» и упросил Юру передать в
лагерь, что у нас все в порядке, нелады с рацией и
завтра к вечеру будем внизу. Только это и успели
передать, как станция опять «сдохла».
Толя шел весь остаток стены как побитая собака. Почему
коротнул питание, он нам толком так и не объяснил.
Позже, внизу мы узнали, что он – кандидат тех. наук (а
Голубев смеясь добавил – «тех еще наук»). Но на этом
наши приключения с Толиком не кончились. После вершины и
дюльферов на спуске мы дальше пошли «кто как хочет».
Нет, мы не надоели друг другу или еще что, просто, после
горы иногда хочется пройтись одному. Договорились
встретиться у Пиалы. И вот мы с Пастухом сидим уже два
часа, двое прошли, а Толика нет. Искали мы его на склоне
(пришлось опять подниматься). При этом всяческих слов в
его адрес мы сказали немало. Потом искали по всем сборам
и отрядам на Алаудинах. Причем скромно так искали – «Вы
нашего Толика случайно не видели?». Не поднимать же шум
из-за потерявшегося после шестерки, засмеют ведь, а
самим было не до смеха).
Так, в поисках его мы и забрели на Эльчибековские сборы.
И там я увидел Флюру Жирнову. Мы были немного знакомы.
Флюра сменила «наверху» нашу чемпионку по скалолазанию
из Гатчины – Веру Носову.
Флюра накормила нас настоящим борщом с мясом – приятное
воспоминание – а потом спросила, чем это я так
расстроен, и я ей во всем признался. «Я сейчас поищу его
от своего имени». Она быстро схватила она нашу ситуацию
и убежала к радисту. Долго пыталась выйти на связь с
Лагерем, стало уже темнеть, и мы приуныли – ночевать
придется здесь, в Алаудинах, до лагеря сегодня не
добраться. А как подумаю, что завтра, если не найдем
Толика, придется поднимать все ущелье, становилось
муторно. Уже совсем стемнело и наше настроение село на
нуль, как те самые злосчастные батарейки. И тут
выплывает из темноты Флюра и сообщает, что Толик уже в
лагере и пьет чай. Тут мы с Пастухом выдали такие
рулады, причем открытым текстом, что Флюре пришлось тихо
отойти.
Появилась она немного позже, когда мы стали обсуждать
«Что делать?» уже обычным языком. Флюра предложила нам
переночевать у них в свободной палатке, а завтра утром
уйти через перевал в лагерь, что мы и сделали. Почему я
так подробно описал все эти наши веселые и не очень
впечатления, эту смесь, как я ее назвал выше? Наверное,
потому, что все невеселое и нервное с той горы
улетучилось, а вот Флюра и то, как она нас встретила, и
помогла – осталось. Женщины, иногда не делая для этого,
казалось бы, больших усилий, часто выводят нас, мужчин
из «пикирующих» состояний. У них это получается легко и
просто, иногда взглядом, иногда простым прикосновением
руки. Нам, мужчинам это не дано. Флюра тогда сыграла для
нас роль регулировщицы (как в старых военных кадрах),
махнув флажочком в сторону дороги с хорошим настроением.
А
потом я встретил Флюру уже через несколько лет, когда
был тренером молодежной сборной в Чимгане на кубке СССР
по скалолазанию. Флюра выиграла все три вида, став
абсолютной Чемпионкой. Я всегда считал, что спорт на
высшем уровне – это уже скорее искусство. И вот я дарю
ей за ее прекрасное выступление бутылочку коньяка и
объясняю вышенаписанные слова. Флюра ошарашена и
признается, что так ее еще никто не поздравлял, а потом,
уже в конце встречи вдруг сказала: «Вы знаете, наверное,
в ваших словах, что-то есть, потому что после трассы,
даже еще не зная результата – выиграла или нет – я
подумала – в этот раз я прошла маршрут – как песню
спела». И я сказал себе: «Какая она умница – как попала
в точку, какие слова»! А потом она показывала слайды о
своем американском друге и о том, как жила в Штатах, и
это уже была другая Флюра, которая мне не очень
нравилась. И тогда я вспоминал Алаудинские озера, наши
приключения на Чапдаре, стройную фигуру Флюры на фоне
гор и думал, о том, что красота этих мест (ее Родины)
будет не полной без нее (Флюра опять собиралась в
Штаты).
И
в те далекие времена и сейчас (когда я знаю страшную
цифру – 50 тысяч уезжающих ежегодно из России за рубеж
женщин) мне грустно, потому что в этом есть доля и нашей
вины.
В
заключение хотелось бы отметить еще один момент. Многие,
как и я, попали в горы из-за женщин, чего греха таить –
женщины любят людей необычных, интересных, можно сказать
– героев, и все это (конечно не единственная причина,
что манит мужиков в горы, но все же) оборачивается
против них же – женщин. Мы часто оставляем их внизу, в
ожидании, а что может быть тяжелее испытания, чем ждать,
не зная – вернется он или нет. Получается заколдованный
круг, они вовлекают нас в смертельную игру, а потом сами
же от этого и страдают. И еще – мы меняемся ролями,
теперь уже они тянутся за нами.
Хочу привести одно стихотворение, которое написала
женщина, когда муж ее был (пропадал) в горах. Это стихи
Ольги Андриенко, и неважно, что она моя жена, что она не
альпинистка (хотя и была в горах), мне кажется, она
написала от лица всех женщин. «Таланная баба» – так
говорил о ней Валерка Беззубкин, когда мы вместе были в
Безенги.
Я по жизни иду,
Как по тонкому
льду.
От животного
страха немею:
Оступлюсь, упаду
И под воду уйду
И не выплыву, нет,
не сумею...
Но нельзя же
стоять и от страха дрожать?!
И ведь надо
решиться когда-то!
Я рискнула. Бегу.
А на том берегу
Он стоит и
смеется, проклятый...
И
последнее. Женщины, что погибли на пике Ленина –
«проломился лед». Я не могу их забыть и опять
возвращаюсь к ним. Мне кажется, что они не столько
хотели отнять у нас часть монополии под названием
«Горы», сколько стать ближе к нам, мужчинам, и в этом
есть тоже часть нашей вины, по крайней мере, я так
чувствую.
Разве может женщина, не побывавшая в горах написать
такие строчки, как написала Ада Якушева Визбору:
Ты мое дыхание,
утро мое ты раннее,
Ты и солнце жгучее
и дожди...
или
Да обойдут тебя
лавины...
или
А мне все
чудится ночами
Тепло от твоего
плеча...
Простые слова, но до чего понятные.
Прочитав еще раз написанное, я вспомнил о том, что много
женщин мне встречались в горах и по разным поводам, и
то, что я написал – только маленькая часть, а все про
женщин и горы написать невозможно, так же как и то, что
женщин нам до конца не понять, какие они. Женщины всегда
останутся для нас загадкой, мы, мужики слишком
примитивно устроены, чтобы понять их.
И
еще я подумал: этой статье не хватает какого-то штриха,
что ли. Портрет женщин получается неполным,
незаконченным.
И
тут я вспомнил Люсю Варжапетян (Варжо из Питера – как ее
называли в Безенги). Мне вспомнились ее глаза. Какие
глаза у этой женщины? В них я видел дерзость. Дерзость в
отношении всего, что ее окружало – в отношении к нам,
мужчинам, в отношении гор (взойти на Победу, когда пик
формы уже далеко позади – это не фунт изюма), в
отношении нашей сегодняшней дурацкой жизни, и многого
еще чего, что и не описать словами.
Дерзость в глазах женщины. Вот на этом, пожалуй, и нужно
остановиться. |
